Солнце обреченных - Игорь Градов

Андрей кивком поблагодарил и поднялся – встречу можно было считать законченной. Герман не стал его удерживать – он понимал, что чем реже их видят вместе, тем меньше шансов, что кто-нибудь узнает и донесет в полицию.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

9 февраля, понедельник

Итальянская улица

Вечером играли у Павла Жемова. Ротмистр квартировал на Итальянской улице, рядом с Манежем, поэтому и собрались у него сразу после развода, часов в семь пополудни. Хозяин обитал в одной комнатушке своей большой, но запущенной квартиры, все прочие, в том числе две залы и гостиную, приспособил для карточной игры – поставил несколько ломберных столиков, диваны и десятка три стульев. Больше мебели не было.

Народу, как всегда, набралось много. Дым от трубок и папирос стоял густой, в проходах между столиками было уже не протолкнуться, а гости все прибывали и прибывали. Пришли не только сослуживцы по полку, но и многочисленные знакомые, в том числе и штатские. Жемова в обществе уважали за безукоризненную честность. В том, что касалось денег и карт, он был щепетилен до крайности. Об этом все знали, и его слово в спорных случаях являлось решающим.

Жемов слыл везунчиком – как в картах, так и в жизни. Он добровольцем ушел на турецкую кампанию и под Плевной попал в самое пекло. Половина полка полегла, а у него не оказалось ни одной царапины. За храбрость Павел получил высокую награду – государь лично вручил золотую саблю.

После возвращения с войны ротмистр исправно тянул служебную лямку в полку, начальство к нему благоволило и закрывало глаза на страсть к картам. К тому же других пороков у него не было: пил он крайне мало, никогда не буянил и вообще отличался редким самообладанием. Женским обществом ротмистр не интересовался. Говорили, что в юности у него случилась страстная любовь к молоденькой княжне Р., но девица, как это часто бывает, предпочла другого. С тех пор Павел о женитьбе не думает и живет бобылем – к радости многочисленных приятелей.

На вечерах у Жемова часто встречались весьма влиятельные особы, любившие пощекотать нервишки крупной игрой. Однако ротмистр держался со всеми ровно, ни перед кем не заискивал и никого не боялся. За это его любили друзья и побаивались недруги.

…Игра была в самом разгаре. Жемов держал банк, против него понтовал Мишель Романов. Вокруг стола столпились зрители, причем большинство сочувствовало поручику – он уже успел спустить немалую сумму. Мишель явно нервничал – его лоб покрылся крупными каплями пота.

– Однако здесь душно, – сказал поручик, упирая лицо платком, – нельзя ли приоткрыть окно?

– Отчего же, можно, – согласился Жемов и крикнул: – Эй, Степан, отвори раму!

Слуга, услышав зов хозяина, послушно влез на подоконник и открыл створку. В комнату ворвался свежий морозный воздух, дышать стало немного легче.

– Ну как, хорошо? – осведомился ротмистр.

– Да, благодарю вас.

– Продолжим?

– Разумеется.

С этими словами Мишель вынул из колоды карту и положил перед собой. Жемов метнул направо даму, налево – шестерку. Романов открыл свою карту – это был пиковый валет.

– Не боитесь ставить на пики? – усмехнулся ротмистр. – Говорят, они приносят несчастье.

– Я не верю в приметы, – отозвался поручик, – если уж везет, то везет во всем, а если нет – то и масть не поможет.

– Сегодня фортуна к вам, видимо, не благоволит, – заметил ротмистр, кладя направо бубнового валета.

– Черт, – выругался Мишель, бросая проигравшую карту под стол, – действительно, не идет игра…

Он встал, Жемов спокойно собрал лежащие перед ним ассигнации и жестом пригласил следующего игрока. Мишель отошел к окну, достал из кармана портсигар и вынул тонкую черную сигарку. Закурил от свечки, выпустил струю ароматного дыма и рывком расстегнул ворот мундира – в комнате все еще было душно.

– Не расстраивайся, – подошел к нему Анатоль Теплицкий, – говорят, не везет в карты, повезет в любви!

Мишель скептически усмехнулся:

– Что-то в последнее время мне в этом тоже не везет. Наверное, потерял где-то я свою удачу… Как с Кавказа перевелся, так не идет дело: и в карты проигрываюсь, и в любви получил отставку.

– Ты имеешь в виду свою обоже, Алину Иваницкую? Так у тебя с ней все вроде бы было хорошо…

– Было, – сквозь зубы сказал Мишель, гася сигарку о подоконник, – а теперь нет. Не поверишь, Анатоль, она мне с кем-то изменяет!

– С чего ты взял?

– Позавчера после спектакля зашел к ней, как всегда, в уборную, чтобы пригласить к Максим, а она и говорит: "Не могу сегодня, Мишель, устала очень, давай лучше завтра…" А вчера узнал от горничной, что после моего ухода Алина быстро собралась, села на извозчика (он уже ждал у подъезда) и была такова. Где провела вечер, никто не знает, но вернулась к себе почти под утро. Вот я и хочу выяснить, к кому Алина ездила, а потом вызвать мерзавца на дуэль и пристрелить.

– Тебе нельзя, Мишель, – рассмеялся Теплицкий, – если узнают о дуэли, мигом отошлют обратно на Кавказ.

– Тогда просто набью наглецу физиономию, – решительно заявил Романов, – это-то мне можно?

– Конечно, – согласился Теплицкий, – только стоит ли? Ведь все смеяться станут – Мишель Романов подрался, как извозчик, из-за какой-то танцорки! Брось, забудь про Алину. Вокруг столько хорошеньких девиц, глупо переживать из-за одной.

– Ты не понимаешь, Анатоль, – вздохнул Мишель, – я ее, кажется, люблю…

Теплицкий внимательно посмотрел на Романова и предложил:

– Может быть, пойдем, прогуляемся, все равно тебе здесь делать нечего – все уже спустил.

– Пожалуй, – согласился Мишель.

Приятели вышли на улицу, морозный воздух после душной комнаты был особенно упоителен, а черное бархатное небо над головами сияло тысячами звезд. Вдоль Итальянской улицы горели газовые фонари, под их светом снег сиял разноцветными искрами.

– Хорошо-то как, – вздохнул Теплицкий, – просто как в рождественскую ночь.

– Подмораживает, – поежился Романов и запахнул шинель поглубже, – завтра, наверное, на разводе заледенеем…

– Ты лишен поэтического воображения, – возмутился Анатоль, – в такую ночь надо стихи слагать, а не о разводах в Манеже думать.

– Этим пусть мой кузен Константин занимается, – заметил Мишель, – а я вирши писать не умею. Пойдем лучше в дом, а то я уже замерз.

– Что ты хочешь, это же не Кавказ, – улыбнулся Анатоль, – кстати, ты уже обдумал предложение Шуваловского?

– А ты откуда знаешь про наш разговор? – удивился Романов.

– Мишель, – снисходительно произнес Анатоль, – я один из тех людей, о которых тебе говорил граф.

– То есть ты – заговорщик? – насторожился Романов.

– Ни в коем случае, – успокоил его Теплицкий, – если хочешь, я – контрзаговорщик. То есть тот, кто выступает против всяких революций и революционеров.

– И много вас таких?

– Поверь, предостаточно. Если я назову тебе фамилии (чего я, конечно, не имею права делать), то ты очень удивишься. Это все люди, обладающие властью и немалым влиянием.

– Но зачем вам я? – спросил Мишель. – Я в столице недавно, большого веса при дворе не имею…

– Нам важно одобрение всех членов царской фамилии, – сказал Анатоль, – только тогда мы сможем добиться нашей цели.

– И чего же вы хотите?

– Прежде всего – убедить государя отказаться от пагубных шагов, к которым его упорно подталкивают. По нашим сведениям, Лорис-Меликов подготовил записку, в которой изложил план неких политических реформ. По сути, это проект будущей конституции. Но согласитесь, Мишель, Россия к ней еще не готова. Попробуй-ка объяснить уездному предводителю, что его бывший крепостной имеет такие же права, как и он. Сразу же поднимется крик о дворянских привилегиях, дарованных еще при царе Горохе! Наши помещики и так весьма недовольны тем, что государь освободил крестьян, а тут еще конституция… Может произойти раскол общества, и тогда 1825-й год покажется детской шалостью. Я понимаю: Александр Николаевич уже не молод, он устал от дел, озабочен семейными проблемами. Так надо помочь ему, принять на себя груз ответственности за будущее России…

– А какая тебе, Анатоль, от всего этого выгода? – поинтересовался Романов.

– Абсолютно никакой, – спокойно ответил Теплицкий. – Пусть это звучит несколько высокопарно, но для меня интересы государства намного дороже личных выгод. Социалисты мечтают уничтожить мой дом, мою России, а я обязан ее спасти. В этом, наверное, и заключается мой интерес.

Молодые люди прошли немного, свернули с Итальянской на Садовую, остановились на углу. Романов достал еще одну сигарку, закурил.

– Может, махнем в Стрельню, к Картрин? – предложил он. – Нинель Шахова, говорят, чудо как хороша, поет – просто соловьем разливается, а уж как танцует…

– Пожалуй, – согласился Анатоль, – но как же твоя Алина? Разве ты не поедешь к ней сегодня?

– Нет, она весь вечер будет у своей кузины, Магды Войцеховской, поэтому я свободен, как юный корнет.