Коптский крест. Дилогия - Борис Батыршин

Батыршин Борис

Коптский крест

КОПТСКИЙ КРЕСТ

Часть первая.

Вниз по кроличьей норе или "Туда и обратно".

Глава первая

Судьба порой выбирает своим орудием самые неожиданные предметы. В данном случае эта роль досталась обычной тетрадке. Она коварно завалилась за заднюю стенку письменного стола и никак не хотела оттуда выбираться, несмотря на все усилия своего законного владельца, Николеньки Овчинникова, московского гимназиста, 13-ти лет от роду. Тетрадь отражала атаки одну за другой. Сначала она посмеялась над попыткой выцарапать ее из-за ножки стола с помощью карандаша, потом проигнорировала циркуль, а под конец, когда Николенька все же сумел подцепить беглянку линейкой, коварно за что-то зацепилась. Это оказалось последней каплей – Николенька встал, выпрямился, утер со лба трудовой пот, и со вздохом признал свое поражение. Тетрадь надежно закрепилась на занятых позициях, и мальчику приходилось решительно менять стратегию – а именно, двигать стол в сторону, чтобы извлечь ее из щели.

Николенька сначала просто толкал массивное дубовое сооружение руками, потом, когда оно не сдвинулось ни на дюйм, навалился на его всем весом. Где-то хрустнуло, но стол, все же, немного сдвинулся – на ладонь, не больше. Впрочем, этого было достаточно – теперь у гимназиста появился шанс забраться в узкую щель между стеной и столом и нащупать-таки проклятую тетрадку.

Однако, требовалось поторопиться. По-хорошему, Николеньке уже минут десять, как следовало выйти из дома и поспешать в родную 5-ю классическую гимназию. Менее всего мальчику хотелось опоздать – он прекрасно знал, чем это кончится. Стоит попасться в лапы гимназического надзирателя – запись в кондуит обеспечена. А это – оставление после уроков, а с учетом накопившихся уже мелких грешков – то и вызов родителей. То есть, не родителей конечно, а дяди… но легче от этого не становилось.

В общем, попадать в кондуит ему сейчас не стоило. Не то, чтобы дядя был как-то особо строг к мальчику – скорее, уж наоборот. Но Николеньке не хотелось его расстраивать, – тем более, что дядя Василий и сам был учителем, преподавал словесность в гимназии для девочек. Так что – следовало поторопиться. Даже если выйти прямо сейчас – придется бежать со всех ног, и не дай бог, налететь на кого-нибудь из гимназических церберов!

Здравый смысл подсказывал оставить тетрадь в покое и идти. Но увы – Николенька никак не мог этого сделать. Тетрадь была по латинской грамматике. Надо заметить – в гимназиях Российской Империи латинисты никогда не относились к категории любимых учителей. Наоборот – гимназисты ненавидели их всеми фибрами своих детских душ, и большинство преподавателей этого классического мертвого языка платили ученикам полнейшей взаимностью. Однако, латинист 5-й Московской классической казенной гимназии выделялся скверным нравом даже среди своих коллег. Он изводил учеников бесчисленными придирками за малейшую ошибку, исправление, неаккуратность… что уж там говорить о несделанном домашнем задании! Нет, явиться в гимназию без тетрадки по латыни было решительно невозможно.

–НиколЯ, что ты там возишься? Опоздаешь! –

А то он об этом не знал! Тяжко вздохнув, Николенька снова встал на четвереньки и попробовал ввинтиться между столом и спинкой кушетки – только так можно было дотянуться до синего матерчатого переплета, злорадно выглядывавшего из-за массивной, в виде львиной лапы, ножки. Ну вот, еще немного…

– Николя?, что это значит? Куда ты залез? Брюки помнешь, негодный мальчишка! –

Тетя стояла в дверях Николенькиной комнаты, и ее глаза пылали праведным гневом. Еще бы! Как раз сегодня прислуга Овчинниковых, Марьяна отсутствовала – у нее заболела двоюродная сестра, и девушка отпросилась на пол– дня – "ходить за сродственницей". А тетя Оля, как назло, забыла напомнить ей, погладить Николенькину форму! Так что, пришлось супруге Василия Петровича самой браться за пышущий жаром чугунный утюг, принесенный дворником Фомичом, и проглаживать жесткие суконные складки. Так что безответственное поведение мальчика законно ее возмутило.

–Щас, теть Оль, тетрадка по латыни за стол завалилась…-

– Следить надо за вещами и не разбрасывать, где попало – тогда и заваливаться не будет! И вообще, Николя?, ты уже давно должен был уйти в гимназию. Снова опоздать хочешь? –

Тетя Оля, единственная из домашних, обращалась к племяннику не "Николка" или "Николенька", а на французский манер – Николя?. До замужества тетя Оля закончила Московский институт благородных девиц – и там приобрела привычку вставлять в речь французские словечки и забавно коверкать русские имена галльским ударением. Николеньку это нисколько не задевало –наоборот, он находил эту манеру любимой тети милой и очаровательно старомодной. В представлении мальчика, так же говорила Татьяна из "Онегина" и тургеневские барышни.

Наконец –то Николеньке удалось дотянуться до проклятой тетрадки Ухватившись покрепче – насколько сумел, тремя пальцами – Николенька дернул. Тетрадь, как ни странно, не поддавалась. Мальчик дернул еще раз; раздался треск, и тетрадь оказалась у него в руках. По полу раскатились черные бусинки; а из-за дубовой львиной лапы высунулся какой-то витой шнурок.

– Скорее, Николя?, что ты копаешься? –

Тетя была неумолима. Не мог же Николенька объяснять, что обнаружил под столом что-то такое, чему там совсем не место? Бусинки какие-то, шнурочки… нет, тетя решительно не поймет, как можно, опаздывая в гимназию, отвлекаться на подобную ерунду. Да еще – рискуя измять брюки, выглаженные ею с такими трудами! Но не бросать же дело на полпути… мальчик извернулся и ужом заполз еще глубже. Загадочные бусинки он подобрал и сунул в карман – и исхитрился, наконец, заглянуть в узкую щель между плинтусом и ножкой стола.

Плинтус оторвался. Видимо, виной тому был сам Николенька и его отчаянные попытки сдвинуть с места письменный стол. А из возникшей щели и раскатились по полу те самые бусинки. Мало того – в глубине виднелось еще с десяток таких же шариков, на шнурке – похоже, за него и зацепилась тетрадка. Шнурок лопнул, стоило Николеньке дернуть посильнее – вот бусинки и раскатились.

– Николя?, сколько можно? Я кому говорю?-

Решительно, тетя Оля не понимала, что у человека в 13 лет уже могут быть свои, важные дела! Не вступать же в пререкания…. Мальчик, пыхтя от натуги, дотянулся до щели левой рукой, сгреб бусинки, потом зацепил шнурок и аккуратно, чтобы снова не порвать, вытянул из-под плинтуса. Это оказалось что-то вроде четок, на которых висел потемневший от времени крест странной формы.

– Все, Теть Оль, уже иду, правда-правда! – Николенька выбрался из-под стола, разгладил брюки (жалкая попытка, ну да уж что там…) не глядя, сунул добычу в ящик, схватил ранец, и проскользнул мимо разгневанной тети в прихожую.

Лестничный пролет, ведущий во двор, мальчик преодолел в три прыжка. Солнце светило по-майски ярко; хотя, куда ему было до того, что заливало своими лучами двор родительского дома! Но, увы, дом остался на юге, в Крыму, в Севастополе, там, где служил отец – старший офицер странного круглого броненосца "Вице-адмирал Попов".

Впрочем, Николенька не особенно рвался домой. Нет, он, скучал по отцу, но слишком свежа еще была горечь после смерти мамы. Каждая половица их старой квартиры на Корабельной стороне отзывалась ее шагами, каждая гардина хранила тепло ее рук….

Мама Николеньки умерла 4 года назад. Препоручать мальчика заботам гувернантки отец не захотел; к тому же, мальчику пришло время поступать в подготовительный класс гимназии. Отец видел сына студентом университета, а в Севастополе, увы, не было классической гимназии. Так что – на семейном совете было решено отправить Николеньку к дяде, в Москву, продолжать образование. Сам дядя, Василий Петрович Овчинников, жил с семьей – женой и двумя дочерьми, 12-ти и 8 лет – в доме, что достался ему года три назад, после смерти дальнего родственника. Василий Петрович вел жизнь домовладельца и обеспеченного человека. Овчинниковы обитали в большой 7-комнатной квартире, а остальные комнаты сдавались внаем – как делал это прежний владелец дома.

Надо отметить, что дядя Николеньки, человек интиллегентный, но не слишком-то практичный, предпочел, в память о своей университетской юности, сдавать жилье небогатым студентам. У него селились те, кому не нашлось места в "Чебыша?х" или "Аде", на Кози?хинской и Большой Бро?нной.

Вот и сейчас трое таких студиозусов (как именовал их дядя Василий ) – Никита Васютин, с 3-го курса Императорского Московского Технического Училища и парочка его приятелей из Университета восседали на лавочке, во дворе и спорили о чем-то, вооружившись целой россыпью книг и брошюр. Да так жарко, что казалось, книги вот-вот превратятся из орудия пытливого ума в метательные снаряды. Дворник, Фомич с размеренно шкрябал метлой по камням двора, время от времени неодобрительно косясь на "скубентов".