Криминальный попаданец (СИ) - Круковер Владимир Исаевич

Криминальный попаданец

Глава 1

«Умные не столько ищут одиночества, сколько избегают создаваемой дураками суеты».

Артур Шопенгауэр

Вечно идеализируем героя, сублимируем свое эго в него, во всемогущего, удачливого. Вот и читатель, сам не умеющий связно что-то выразить, испытывает катарсис читая про великолепных попаданцев. Отсюда коммерческий успех, но духовного содержания подобные книги не несут. Как бабы увлекаются «женским романом» с повторимым и банальным сюжетом, так и мужики упиваются боевыми способностями бульварных героев. Поглаживая вялой лапищей с жесткими волосами на тыльной стороне собственное пивное брюхо эти мужики впитывают эротические мечты книжного супермена, но не в силах разглядеть собственный отросток, кроме как в зеркале. Но в зеркало они не смотрят, ибо противно!

Бульварные люди

Гуляют по бульвару,

Читают бульварные книги,

Едят беляши с пылу — жару,

(Увы — за деньги, а не на-шару).

Бульварные леди

Гуляют по бульвару,

Читают бульварные книги,

Едят мороженное, благодарные дару,

(Естественно, не за деньги, а на-шару).

Бульварные дети

Бегают по бульвару,

Не читают никакие книги,

Не используют при нужде писсуары,

(Поэтому дворники долго чистят бульвары)[1].

Я ничем не лучше. Точно так же избегаю зеркал, восхищаюсь биографичными героями Арчибальда Джозефа Кронина, иду по «Лестнице из терновника» Макса Далина[2] и растворяюсь в

поэзии прозаической фантастики Олди.

Я — такой как все, выросший на братьях Стругацких и Ефремове, на Харпер Ли и Сэмюэле Клеменсе, на Булгакове и Бунине. В чем-то советский, а в чем-то Лондонский, Парижский, Израильский… Космополит и сноб, давно простивший родителей за детское одиночество. И в этом новом романе мой ГГ несет черты моей личности — моего Ангела и моего Дьявола.

Между ангелом и бесом

Прохожу я темным лесом,

По тропинке прохожу,

Ничего не нахожу.

Но не надо отождествлять литературный образ с реальным человеком, писателя — с его героями! Мое зло и добро, эманации моей личности лишь косвенно наносят ауру на литературные чудачества престарелого сказочника.

Между ангелом и лесом,

Я иду в обнимку с бесом,

От предчувствия дрожу,

Но свой страх не покажу.

Между бесом и тем лесом

Иду с ангелом небесным,

Бесу фигу покажу,

Пару ласковых скажу.

Ищи истину сам, читатель. В каждом из нас есть Зверь, есть Бог. И каждый из нас имеет выбор. Трудно быть Богом. Зверем — легче.

Между ангелом и бесом

Темной ночью, темным лесом

То и дело я хожу,

Ничего не нахожу.

"Так запомни, — учил Гаутама Будда, — те истины, что я принес вам, это всего лишь горсть листьев в твоей руке. На самом же деле их так много, как листьев у вас под ногами. Ваша цель — найти их, ведь суть моего учения заключается не в том, чтобы поклоняться Будде, а в том, чтобы быть Буддой".

Глава 1

…Ему грациозная стройность и нега дана,

И шкуру его украшает волшебный узор,

С которым равняться осмелится только луна,

Дробясь и качаясь на влаге широких озер.

Николай Гумилев

Мне снилось, что я полусонный замер на балконе. Весна теплая, у второклассников занятия в школе со второй смены, но я все равно встаю утром со всеми. Мне нравится эта дорожная суета, нравится сесть со всеми за стол, позавтракать. И особенно нравится, что после завтрака я со спокойной совестью могу вновь лечь в кровать и досмотреть утренние сны.

Странный звук слышится со стороны улицы. Будто очень большая лошадь цокает копытами по асфальту.

Выбегаю на балкон, всматриваюсь. Тополь еще не оброс летней широкой листвой, поэтому сквозь узенькие листики улица видна хорошо.

У меня начинает щекотать в животе, а горло пересыхает, как во время ангины. По улице идет жираф. Это огромный жираф, он легко достает головой до балкона второго этажа. Это он цокает, как лошадь, хотя переступает по асфальту мягко. И, если честно, это не совсем жираф. Во-первых, таких огромных жирафов не бывает. Во-вторых, этот жираф переливается роскошными цветами, как райская птица. Кроме того, он цокает ногами и гордо смотрит не по сторонам, а только вперед.

— Папа, иди сюда, — сдавленным голосом зову я.

— Ну что там у тебя? — отзывается папа. — Я занят, мне собираться надо.

— Бабушка! — отчаянно кричу я.

Бабушка спит. Ей не до меня.

— Мама, а мама… — безнадежно зову я.

Мама на кухне, она просто не слышит.

Тогда я с трудом отрываю глаза от павлина, который уже прошел мимо дома и удаляется вдоль по улице, ведущей к реке, бегу в комнату и хватаю первого попавшегося — папу, тащу его на балкон.

— Да пусти ты, — говорит папа, — вот ошалелый… Ну, что ты тут увидел?

“Вот же, жираф сказочный…” — хочу сказать я, но радужного уже нету, ушел, так быстро ушел…

— Да так, ничего, — говорю я смущенно, — листочки на тополе уже распустились, лето скоро, каникулы.

Папа несколько удивленно смотрит на меня, переводит взгляд на чахлые листики, вновь — на меня, недоуменно хмыкает, уходит с балкона и тотчас забывает о странном поведении сына. А я смотрю в пустоту улицы. В ушах еще звучит цокот копыт, безумные краски так и стоят перед глазами.

Вдали он подобен цветным парусам корабля,

И бег его плавен, как радостный птичий полет.

Я знаю, что много чудесного видит земля,

Когда на закате он прячется в мраморный грот.

Прекрасное сказочное животное, видением которого я безуспешно хотел поделиться с родными, всегда будет цокать и переливаться красками в моей памяти, как символ одиночества!

— Больной, проснитесь больной, вам на процедуры.

Открываю глаза, удивленно смотрю по сторонам, приподняв голову от чахлой подушки. Похоже, я в больничке. В какой-то странной больничке из далекого прошлого. Вместо функциональной каталки с поручнями и регуляторами изголовья подо мной проваленная сетка архаичной кроватки из алюминия. Я задираю простыню с черным штампом медучреждения и вижу комковатый матрас вместо кожаного упругого покрытия. А мне приходилось поваляться на этих модернизированных кроватях, чей ход на резиновых колесах мягок. Помнится, в приемном покое приборы кровати успевали и кровь взять, и давление померить, и ЭКГ сердца сделать. Только где и как это происходило? Вот, разрази меня гром, не помню!

— Ну чего глаза таращите, на процедуры говорю, в сестринскую. Ты — ходячий, я знаю. И не будет сестра к ходячим бегать со шприцами, много вас таких.

Откидываю суконное одеяло, сажусь. Недоуменно пялюсь на серые кальсоны и рубаху, в которые одет. На подоле такой же штамп в ладонь: «Районная больница № 2». Неведомо как в памяти всплывает:

«Поступившее белье немедленно после его приемки на склад маркируется (ставится штамп) специальной несмываемой краской таким образом, чтобы клеймо не портило его внешнего вида.

Маркировочный штамп содержит наименование учреждения. Маркировка (штамповка) белья производится зав. складом в присутствии заместителя руководителя учреждения по административно-хозяйственной части или другого лица, у которого хранится маркировочный штамп. Приказом руководителя учреждения обязанности по маркировке белья и хранению маркировочного штампа могут быть возложены на другого ответственного сотрудника учреждения.