Мои 100 избранных опусов - Михаил Гарцев

Мои 100 избранных опусов

Михаил Гарцев

Редактор-корректор Ирина Задорожная

Художник-иллюстратор Сергей Муратов

© Михаил Гарцев, 2017

ISBN 978-5-4485-0794-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I

«Ну, вот и всё…»

Ну, вот и всё.Последний росчеркпера, зажатого в руке,и целый ряд безмолвных точекрастает где-то вдалеке…

И там, летя в пыли астральной,в наплыве лунных анфилад,всей сутью нематериальнойты ощутишь ТОТ терпкий взглядсо дна хрустального колодцав янтарном просверке конька,и крепко сдобренный морозцемТОТ пряный запах табака.

Примитивизм, или Ответ эстетам-формалистам

Ох, художники-эстеты,Ваши сочные портреты…Богатейшая палитра…Просто глаз не оторвать,а мы с Нико Пиросмани,закусив цветком герани,на расклеенном диване,оприходовав пол-литра,распевали… твою мать.

Ох, поэты-формалисты,Ваши строчки так речисты.Мысли флёр окутал тонкий,да и чувств поток не слаб,а мы с Нико Пиросмани,нашу встречу остаканив,в затрапезном ресторанена застиранной клеёнкерисовали голых баб.

Ох уж, интеллектуалы,без штамповки и лекала,как играете Вы в бисер,любо-дорого смотреть,а мы с Нико Пиросмани,утром встретившись в тумане,наглотавшись всякой дряни,по Закону Высших Чиселне дразнить решили смерть.

Вы рисуете картины,рассыпая бисерины,их нанизывая вскорена искусственную нить,а мы с Нико Пиросманиу последней стали грани,там за ней нас кто-то манит,подслащая жизни горечь,обещая нас любить.

«Идеально рассчитано…»

Идеально рассчитано,словно Богом даровано.Шёлком, золотом выткано,у других не своровано.Но ногами орудуеммы на праздничной скатерти.Всё покатится кубаремда к такой-то там матери.Видно, в жизни не ценитсято, что Богом даровано,и судьба наша мельницаперемелет ворованное.

«Вот и закончились сказки…»

Вот и закончились сказки.Отголосила гроза.Желто-багровые краскикружатся в сумраке вязком,неба надорваны связкии голосуют вновь зато, чтоб сменилась погода.Хмурая мглистая хлябьк нам снизойдёт с небосвода.В панцире громоотводавыползет новая явь.Снег, как лачком-с, всё покроет,и тишина, тишина…Чёрт или буря завоетс горя иль просто с запоя…Грустно мерцает луна.

Ты – дом моего бытия

По правде, эпитет «великий»навряд ли ласкает мой слух,отчизны моей светлоликойсмущая помпезностью дух.У родины вечно на стражестоим, за отчизну моля…Но кто же о матери скажет:ВЕЛИКАЯ МАМА МОЯ?Хотим её видеть здоровой,разумной и сильной, как встарь…Но отзвуки русского слова —горящий любовью янтарь.Сбиваю сомнений оковы,гоню понимание вспять…ВЕЛИКОМУ РУССКОМУ СЛОВУэпитет «великий» подстать.Скучаю с тобою в разлуке,мне тяга к другим – не с руки.Все иноязычные звукиведут к созреванью тоски.Я стал бы отшельник, молчальник —мирской суеты мне не жаль —но я берегу изначальнотвою вековую печаль.Стою часовым на границахтвоей непорочной красыв сполохах вечерней зарницы,и в утренних каплях росы.С тобой я отважный воитель —в ладье неземного литья.Ты – друг мой и ангел хранитель,ТЫ – ДОМ МОЕГО БЫТИЯ.

«Замок жемчужный…»

Замок жемчужныйв небе завис одиноко.Тает окружностьв мареве летнего зноя.Мир перегруженвздохами горьких упрёков,лютою стужей —нашей с тобою виною.Символов грудав мире разбросана зыбком.Свет изумрудав отзвуке горных обвалов.В толще ТалмудаБиблия прячет улыбку.Из ниоткудакапля живая упала.Радужной каплине удержать на ладони.Силы иссяклив мареве знойного лета.Солнечный маклерплавится, плачет и стонет.Звёзды размяклив хлябях астрального света.

«Я спешу по утрам к метро-по-литену…»

Я спешу по утрам к метро-по-литену,забиваюсь с другими людьми в автобус.Ускоренье придаст нам крутящийся глобус.За окном замелькают дорожные сцены,я хочу осознать алгоритмы замены,торможу, скрежеща, ибо сам себе тормоз.

Кадры жизни пойдут, как при съёмке рапидом,и предметы рассыплются вмиг на части.Вряд ли важно, какой они стали масти,вычленять не хочу я подвиды и виды…Только вижу арену кровавой корриды,где все судьбы в руках анонимной власти.

Я спускаюсь в метро, подхожу к вагону.Вспышка бьёт по глазам отражением ада.И уже ничего, ничего нам не надо.Сверху смотрит на нас, сострадая, Мадонна:видя наши тела, слыша вскрики и стоны,в пропасть рушится с нами небосвода громада.

Жизнь абсурд – по Камю нас учили и Сартру.Меня нет – я разъят на молекул цепочки,а в ответ разбежится по траурным строчкамвесь мой мир: от цветущих фиалок Монмартрадо заношенной шапки из убитой ондатры,продолжая свой бег в этом круге порочном,

пищевые цепочки пополняя собою.Ну, а правда сатрапа и ложь правдолюбцапроливными дождями нам на головы льются…Мы гордимся планетой своей голубою,и, бродя по трущобам звериной тропою,громко воем, завидев абрис лунного блюдца.

«Куст одинокий…»

Я твой пасынок, Родина, я твой пасынок.

Я парнасцами твоими не обласканный.

Куст одинокий,импульс новеллы печальной.Гнёт атмосферы,и… покатился по свету.Где же истоки,где же твой след изначальный?В пламени верыжажда ответа,которого нету.Кончилась качка,передохни, друг опальный.Стихли боии не свистят больше пули.Что же ты плачешьпасынком родины дальней,корни твоисеткой венозной раздулись.Щедрую почвутело беззлобно отторгло,а в поднебесьептиц перелётная стая…В круге порочномты наступаешь на горлособственной песне……облако медленно тает.

«Порою сумеречной, росной …»

Порою сумеречной, росной —природой русской заарканен —я выхожу на берег плеса,посеребренного в тумане.Передо мной разверзлась вечность.Окутан дымкой серебристой,меня в лицо целует вечер,такой пронзительный и чистый.Здесь обозначена приметадробящих воздух междометий.На стыке музыки и света,на рубеже тысячелетий.

У поэта вышла книга

Июль, жара, средина лета…В аллеях парков городскихбомжи гуляют и поэты,соображая на троих.А на шоссе вдруг тормоз взвизгнет,а на шоссе рессорный скрип…Проносятся любимцы жизнипод сладостный болельщиц всхлип.

Издали книжку в «Геликоне».Теперь сомнений больше нет,и Рудис, словно вор в законе,стал коронованный поэт.

А ты не создан для бумаги,хоть наследить успел на ней,твоих столбцов бредут варягичем безысходней, тем верней.Нет у тебя надежной ксивы.Твой статускво на волоске.Проходишь гордый и красивыйты по нейтральной полосе.

Издали книжку в «Геликоне».Настала Рудиса пора.Вегоновцы в его «ВеГоне»скандируют ему «ура».

Поэт выходит к людям. Слезыскупые по щекам ползут.Благодарит без всякой позыза то, что оценили труд.Благодарит семью и школу,а также Машин с Динкой вклад,Житинскому поклон до пола,Мошкова вспомнил «Самиздат».

Издали книжку в «Геликоне».Житинский, гранд тебе мерси,а я твержу, как фраер в зоне:«Не верь! Не бойся! Не проси!»

Но как-то раз, гуляя в парке,как фавн, стремителен, суров,вдруг увидал сей книжки гранкив руках хорошеньких особ.Я подошел, смешно представясь:«В сети известный графоман».Они же вздрогнули, уставясьна оттопыренный карман.Переложив под мышку пушку,продолжил, щерясь, як сатир:«Простите, леди, я не Пушкин,да, но и Рудис не Шекспир…»

Издали книжку в «Геликоне»,и этой книжки теплый свет,сердца двух женщин переполнив,внушил им, что и я поэт.

Еще встречаются особы,не западающие, блин,на мерсы шестисотый пробыолигархических мужчин.Порою, сладостные всхлипыизвлечь из них нам не в укорспособны страждущие типы,из слов рисующие вздор.

Издали книжку в «Геликоне».Житинский, черт тебя возьми,в моем беднейшем лексиконенет слов признания в любви.

…и строчек пять из книги Юрыпрочел на память, впопыхах.Моя курьезная фигурауже им не внушала страх.Одна шепнула пред рассветом:«Тобой заполнен весь мой кров,как эманацией поэтас тех ярославских берегов».

«С детства вижу картинку…»