Блюз на земляничной поляне - Людмила Толмачева

Людмила Толмачева

БЛЮЗ НА ЗЕМЛЯНИЧНОЙ ПОЛЯНЕ

– Что я натворила?! Тупица! Нет, просто чокнутая! Это же надо так попасть! Ведь это последняя электричка… Черт! Я даже не удосужилась толком посмотреть расписание! Безмозглая дура!

Этот мысленный диалог, полный отчаяния и ненависти к самой себе, произносила довольно симпатичная молодая особа, одетая по-дачному: в футболку, короткие шорты и кокетливую панаму.

Сжимая в кулаке ремень дорожной сумки, висевшей на правом плече, она стояла на ночной платформе глухого полустанка и в невыразимой тоске провожала взглядом затухающие огоньки электропоезда.

Вот погасли последние искорки, утих стук колес, и наступила тишина – первобытная, оглушающая тишина безлюдного лесного края. Его близкое дыхание, прохладное, настоянное на диких травах, медовое, дурманящее, обдавало лицо пассажирки, проникало вглубь, пьянило и одновременно вызывало неясную тревогу.

Озираясь по сторонам, девушка пошла вдоль платформы, но остановилась напротив щита с названием полустанка и громко хмыкнула:

– Так и есть! Перепутала. Мне надо в Калинино¸ а это Малинное. Большая разница. Хотя для таких, как я, все по фиг. Что малина, что калина… Господи, меня ведь ждут в Калинино, будут беспокоиться, гадать, где я, что со мной… Надо срочно звонить Аське!

С нервозной поспешностью из сумки был вынут гаджет, и в ночной тиши зазвенел голос «тупицы и безмозглой дуры»:

– Ася! Это я, Марфа! Что? Нет, я не в поезде. В том-то и дело! Я где-то в лесу… Нет, не то чтобы совсем в лесу… Погоди! Не перебивай! Я все сейчас объясню. Вы там попадаете от смеха! Ага! Ты думаешь, где я? Ни за что не угадаешь. Такое только в фантастическом сне может присниться… Короче, я перепутала остановки. Просто названия созвучны… Але! Але! Да что это за связь такая! Ах, ты, мать моя, царица! Я забыла зарядить трубку!

Топнув ногой и скорчив лицо в плаксивой гримасе, молодая особа сунула бесполезный теперь мобильник в сумку и вновь огляделась. Впереди, на другом краю платформы чернело какое-то сооружение – не то ларек, не то трансформаторная будка…

Приблизившись к сооружению, Марфа увидела небольшой дощатый навес с двумя скамейками – едва ли не единственный признак цивилизации в этом медвежьем углу.

На одной из скамеек дремали двое забулдыг. То, что они именно забулдыги, красноречиво говорили пустые винные бутылки, стоявшие возле их ног. Картину дополняли замызганная одежда и дырявые кроссовки. Вдруг один из мужчин, коренастый, с бычьей шеей, зашевелился, приподнял съехавший на нос козырек фуражки и уставился мутными глазами на девушку.

– Привет, красотка! Что? Опять от меня сбежала последняя электричка? – проскрипел он хриплым голосом и пьяно ухмыльнулся, довольный своим остроумием.

Его собутыльник, небритый субъект в безрукавой тельняшке, с синими от наколок руками, тоже проснулся, закашлял, начал рыться в карманах, очевидно, в поисках пачки сигарет. Не найдя искомого, выругался, хмуро взглянул на Марфу и потребовал:

– Угости сигаретой, бедовая!

– Я не курю, – промямлила Марфа и зачем-то спросила: – А почему бедовая?

– Хм! А кто же ты? – осклабился мужчина, выказав фиксатую челюсть. – По ночам только шалавы да бедовые шляются. По виду ты не шалава, значит, бедовая.

– Ты на него не обижайся, красавица, – ласково проскрипел коренастый. – Просто курить охота, мочи нет.

– Я не обижаюсь, – продолжала нелепый разговор Марфа, в то время как в голове щелкнуло: ситуация становится угрожающей.

Она как бы невзначай оглянулась, надеясь увидеть хоть каких-нибудь людей, но местность была по-прежнему пустынна.

– Что, никто не встретил? – вкрадчиво поинтересовался фиксатый.

– Сейчас должны подъехать. Муж и его… друг. На джипе, – врала Марфа, шаг за шагом пятясь назад, подальше от незнакомцев.

– А-а. Ну, если на джипе, тогда конечно, – съязвил фиксатый и сплюнул.

– Откуда приедут-то, муж с другом? – прохрипел коренастый и незаметно подмигнул собутыльнику.

– Из Малинино, естественно, – ответила Марфа, чувствуя, как предательски дрожит голос.

– Ну-ну, – ухмыльнулся фиксатый, – если из самого Малинино, то конечно. Тогда естественно.

Коренастый вдруг захихикал, ткнул своего товарища локтем в худой бок и поднялся со скамейки. Марфа с ужасом смотрела, как он медленно, широко расставляя короткие ноги, подходит к ней, как нагло шарит опухшими глазками по ее фигуре…

– Давайте не будем! – приказала она, продолжая пятиться.

– Ну, если не будем, то давай, – ерничал коренастый, не отрывая масленого взгляда от ее ног.

– Только попробуй, дотронься до меня, пожалеешь! – сквозь зубы прошипела она, сама удивляясь своей отчаянной смелости.

– Чего ты испугалась, глупая? – фальшиво удивился мужчина и оглянулся назад: – Федя, успокой девушку, вишь как побелела, аж в темноте отсвечивает.

– Не надо меня успокаивать! – закричала Марфа. – Отстаньте от меня! Я сейчас мужу все расскажу! Вон они идут! Ви-и-и-тя-я! Я здесь!

Открыв рот от изумления и вытаращив свои поросячьи глазки, коренастый повернул голову в ту сторону, куда показала Марфа, а та, воспользовавшись моментом, кинулась что есть мочи бежать.

Гонимая страхом, не разбирая дороги, она летела, словно молодая серна, преследуемая хищниками. Ветки деревьев и кустов хлестали ее по лицу, под ногами хрустел валежник, тяжелая сумка била по бедру, но ничего этого она не замечала.

Благо, еще в школе Марфа была бегуньей-перворазрядницей, и учитель физкультуры не раз повторял: «Тебе бы, Сурепкина, в школу олимпийского резерва. Эх, были бы деньги или, на худой конец, блат…»

Ее остановила густая непроглядная тьма, даже неба не видно – угадывались лишь контуры огромных стволов, наверное, сосен, пышные кроны которых сплелись в плотный шатер.

Переведя дыхание, Марфа замерла: а вдруг эти двое где-то рядом? Но ничего, кроме шороха ночного леса, не услышала.

Что же ей делать? Куда теперь идти? Убегая от подозрительных алкашей, она не то что дороги, себя не помнила от ужаса.

Так. Только без паники, приказала себе девушка. Надо вспомнить, чему их учили на ОБЖ.

Прислонившись к теплому стволу дерева, она отдыхала и одновременно пыталась восстановить в памяти похожую ситуацию, описываемую в учебнике или приводимую в качестве примера их учителем, Петром Ивановичем.

Ну и бестолочи они были! Чем угодно занимались на уроках, только не этим предметом! Она сама, к примеру, сочиняла эссе о творчестве Зинаиды Серебряковой, чтобы потом блеснуть эрудицией на школьном вечере, а ее подруга Аська вела активную любовную переписку с Эдиком Барецким, сидевшим за соседним столом. В это время бедный Петр Иванович, отставной офицер-афганец, придерживая тяжелый протез левой руки, объяснял новый материал, что-то там о выживании в условиях наводнения или другого стихийного бедствия.

Милый Петр Иванович, простите нас, идиотов! Мы больше так не будем…

Хм! Не будем… Неизвестно, как остальные, но она, вполне возможно, не будет, вернее, ее больше не будет. Заблудится в этом диком лесу или ее загрызут волки…

Передернув плечами, Марфа попыталась отбросить посторонние мысли и сосредоточиться на главном вопросе: что делать дальше?

Внезапно до нее донесся хриплый голос коренастого:

– Да не могла она далеко уйти. Наверняка, сидит где-нибудь под кустом. Эх, зря фонарик не взяли!

Ему ответил фиксатый, цедивший слова сквозь зубы, отчего звук «а» у него походил на «э»:

– На хрена она те сдалась, Крот! Вон их на трассе – рупь за пачку. У меня от зевоты челюсть свело – покемарить бы до утра…

– Не-е, Федя, я планов на ходу не меняю. Уж больно забориста телка, мать ее! Красотуля длинноногая, ишь! Бегать вздумала! Ничего, далеко не убежит. Тут такая чащоба непролазная… Ай! Едрен корень!

– Ты чего?

– В яму попал! Не видишь, блин?

– Закрой варежку, Крот! Чего разорался? Я свою руку не вижу, не то что…

Дальше выслушивать этот страшный диалог у Марфы не хватило духу. Неистовый, леденящий страх вновь погнал ее дальше, в глубь леса, прочь от тварей, по какой-то нелепой ошибке называвшихся людьми.

К утру она почувствовала страшную усталость, остановилась на небольшой поляне, села прямо в траву, но вскоре пришлось встать – шорты намокли от росы. При слабом свете рождающейся зари стали видны ссадины и красные пятна от укусов насекомых, щедро рассыпанные по оголенным рукам и ногам. Ругать себя за дурацкую экипировку уже не было сил. Марфа слабеющими пальцами расстегнула сумку, вытащила из нее спортивный костюм, кое-как напялила на себя и, прикрыв лицо панамой, буквально провалилась в глубокий сон.

Ее разбудил птичий гам, но не ласкающий слух пересвист чижей, клестов или щеглов, а настырный сорочий гвалт, усиленный лесным эхом.

Приподнявшись, Марфа поморщилась – шея затекла от неудобной позы. Она села и слегка помассировала затылок и плечи, провела ладонью по боковой стороне шеи – стало легче.