Noblesse oblige. Мемуары, эссе, новеллы - Владимир Брагинский

Noblesse oblige

Мемуары, эссе, новеллы

Владимир Брагинский

© Владимир Брагинский, 2017

ISBN 978-5-4485-2790-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Театральный роман

Случайный взгляд, перчатка и письмо

И тонкий дым отставленной сигары.Промчится песня млеющей гитары,А торжество придет уже само.Пусть тишина пронзительнее звука —Не говори мне, что судьба вольна!Бокал терзаний не допит до дна.А в глубине – покой или разлука.Я преферанс еще отдать спешуМечтам надежд, что многословно юны…И лишь в стихах тебя превозношу —К великосветской радости Фортуны!

…Мои отношения с театром начались с середины семидесятых. Их жанр вполне можно было бы определить как «театральный роман», столь причудлив был сюжет, напичканный коллизиями тогдашнего времени.

С одной стороны, семидесятые годы знаменовали собой торжество пошлости и гнилости коммунистической системы, прогрессирующего маразма советских руководителей; с другой стороны, – словно в противовес этому тяжелому и удушающему смогу безнравственности и лицемерия цвели все виды искусств – от полуофициального до запрещенного, до андеграунда. По Москве, словно освежающий ветер свободы, гулял «Самиздат», творили «смогисты» (чье название СМОГ – Сообщество молодых гениев – было вызовом уже упоминавшемуся мной государственному смогу), по ночным улицам бродили безумные барды, бредящие братанием и бряцанием расстроенных струн дешевых гитар.

Но главным помостом, где разыгрывалось настоящее действо с кукишем в кармане, был все-таки театр.

Кто жил в те годы, поймет, о чем я говорю.

Кто жил в те годы в Москве, – или хотя бы бывал там наездами, – вспомнит это сладостное предвкушение премьер, эти названия театров, звучащие, как музыка: «Таганка», МХАТ, Театр Сатиры, Театр им. Маяковского, Театр «Эрмитаж», Театр «Современник»…

Кто жил в те годы в Москве, – или хотя бы бывал там наездами, – никогда не забудет эти огромные очереди на лучшие столичные спектакли, эти вихрящиеся людские толпы, одержимые одним лишь желанием – попасть на ту или иную премьеру, увидеть тот или иной спектакль, который либо стал известен, благодаря критике, либо, благодаря слухам, распространяющимся подобно звуковой волне.

О театрах того времени можно написать целое исследование; это было бы, пожалуй, многотомное собрание сочинений.

Мне же, скромному повествователю, хочется рассказать всё же о своем скромном «романе» с «Таганкой».

И прежде всего отметить памятный январский день 1979 года, когда меня пригласили на утренний просмотр («общественный прогон», как говорят в театре) спектакля «Обмен», поставленный по знаменитой повести Юрия Трифонова. Можете себе представить, что это значило – попасть в театр к Любимову, да еще и на общественный просмотр, куда соберется весь «бомонд»?

Потому я смутно помню, какая погода стояла в тот день – помню лишь только то, что лихорадочно собирался, думая, как попасть на спектакль заранее, чтобы не опоздать и не застрять где-то по дороге. Успокоился я только тогда, когда, наконец, очутился в зале, и первым делом обратил внимание на то, что сцена была оформлена под обычную московскую квартиру шестидесятых годов; рядом с правой кулисой стоял телевизор с линзой, а по нему «совершенно своевременно» передавали уроки английского языка.

Внезапно шум в зале стих, и я увидел, как взоры моих соседей обратились к распахнувшейся двери рядом со сценой: это появился Любимов с фонариком. Посмотрев на начинавшуюся игру, сказал, усмехнувшись:

– Что? Будем учить английский язык?

Зал отреагировал дружно.

Юрий Петрович Любимов.

Наверное, стоит процитировать посвященное ему стихотворение Андрея Вознесенского; по словам поэта, эти строки приурочены к одному из дней рождений Мастера:

Вы мне читаете, притворщик,Свои стихи в порядке бреда.Вы режиссер, Юрий Петрович,Но я люблю Вас как поэта…Когда актеры, грим обтерши,Выходят, истину отведав,Вы – Божьей милостью актеры,Но я люблю вас как поэтов…Учи нас тангенсам-котангенсам,Таганская десятилетка.Мы с вами, зрители Таганки,По совокупности поэты…Но мне иное время помнится,Когда крылатей серафимовКо мне в Елоховскую комнатуЯвился кожаный Любимов…То чувство страшно потерять,Но не дождутся, чтобы где-тоВо мне зарезали Театр,А в вас угробили Поэта.

Пожалуй, прибегну еще раз к творчеству Андрея Вознесенского, но на сей раз к его прозаическим воспоминаниям:

«Таганка» была художественным эпицентром свободолюбивой интеллигенции. Блистательные актеры ее ренессансно одарены – поэты, композиторы, прозаики.

Многие нынешние идеи гласности родились на «Таганке». Зритель там был особо талантлив. Таганская нация – интеллигенция высшей пробы. Великим зрителем была молодая, мыслящая революционно интеллигенция, которая ныне пытается изменить страну. Зал взрывался не только от политических острот, но и от художественных озарений. Вопреки застойным временам создавались шедевры…»

Вознесенский небывало пафосен; мне, честно говоря, пафос этот немного мешает; скорее всего, он приличествовал бы восторженной курсистке, нежели серьезному поэту.

Впрочем, оставим.

Это всего лишь ремарка в сторону, не имеющая отношения к повествованию.

Что сказать о прогоне?

На мой взгляд, он прошел замечательно, хотя Любимов несколько раз прерывал действие, что-то, не глядя на публику, объяснял актерам, посвечивая им в лицо фонариком.

Мне запомнилась забавная деталь, когда актер Рамзес Джабраилов (по пьесе) налетел на декорацию, выразившись недвусмысленно и «по-русски».

Но приглашение на «Обмен» я назову предварительным событием. Это была прелюдия к роману, предисловие, которое еще ничего не обещало, кроме желания познакомиться с «Таганкой» поближе.

И вот – о, чудо! – через некоторое время в театре на Таганке появился новый главный администратор – Александр Михайлович Ефимович. Впрочем, для меня он был Сашей, Александром – ведь я был знаком с ним, когда учился во ВГИКе, а он в ГИТИСе. Так передо мной внезапно распахнулись двери «Таганки».

Кстати, и в прямом смысле тоже. Когда я впервые пришел к Саше в гости, он – шутя – распахнул передо мной двери своего кабинета, мол, прошу, будьте, как у себя дома…

Что и говорить, вряд ли можно было желать лучшего подарка от судьбы: я побывал практически на всех спектаклях, в том числе и тех, где играл Владимир Высоцкий.

Как рассказать об ощущениях, остававшихся после его игры?

Вряд ли это можно передать словами.

Скажу только, что такое самозабвенное самосжигание на сцене вряд ли можно было встретить; прибегну к банальному выражению: он играл на разрыв аорты.

Я не сталкивался с Высоцким в обыденной обстановке; лишь раз как-то в театральном коридоре, когда я шел в очередной раз к Саше, он прошел мимо меня, и я с удивлением узрел в актере обычного человека среднего роста, ничем не примечательной внешности. В том-то была и сила Владимира Высоцкого, что на сцене он преображался кардинально, становился другим; его голос, его гитарная манера исполнения собственных песен делали любой спектакль намного ярче, добавляли страсти и азарта.

О Высоцком говорили, что он после спектакля отдыхает как минимум два часа. Теперь можете представить, как он выкладывался!

Итак, два года подряд я ходил на «Таганку», несмотря на то, что мне приходилось ехать из Ясенево, путь неблизкий. Однажды я пригласил в театр свою институтскую знакомую. Мне кажется, что она даже вначале не поверила «своему счастью» (думаю, что попасть на «Таганку» в то время значило – выиграть лотерейный билет, не меньше). Но – тем не менее – я назначил ей встречу у метро «Таганская». Она пришла на свидание в удивительно изящном зимнем пальто и красивых сапогах, отороченных мехом (тогда такие наряды в Москве носили немногие, а она их купила где-то за рубежом, будучи в служебной командировке). Я спросил ее, улыбаясь, пришла ли она на «Таганку» или воспользовалась возможностью продемонстрировать свой «прикид» (как сейчас говорят). Знакомая ничего не ответила и только засмеялась.

Кстати, спектакль ей очень понравился, и она уверяла меня, что давно не получала столь острого и осознанного наслаждения от искусства…