Чей ты, малыш - Артем

Чей ты, малыш?

Текст написан в рамках конкурса “Тёмная киммерийская ночь” для сайта cimmeria.ru

Любое использование текста, полностью или частично, запрещено.

Из скособоченной жаровни несло паленым. Раскаленная, обросшая черным

нагаром, она стояла поперек тропинки, преграждая путь. Аня остановилась, в

нерешительности закусив губу.

«Вернуться?»

Она легонько погладила круглый живот руками.

— Что скажешь?

Масик тут же толкнулся в ответ – врачи рекомендовали играть с ним в

морзянку, подсчитывать толчки.

— Жарко тебе, да, родной? Ну, потерпи, скоро отдохнем…

Аня оглянулась: смешной шпиль вокзала, увенчанный золотым петушком, все

еще виднелся из-за пышного ивняка. Но снова продираться через мокрые колтуны

ветвей и тучи комарья у женщины не было ни малейшего желания.

Странное место, — подумала она, глядя на полуразвалившиеся, слепленные

из хлама хибарки, увязшие по краям тропинки в своем же собственном барахле. –

Здесь что, кто-то живет? Надо запретить Яну кататься тут одному…

Короткий путь через пойму реки Борловая, открытый в дни летних каникул

великим путешественником — Аниным сыном, подобно биссектрисе разрезал

дорогу от вокзала до «Медика» пополам. И Ане бы порадоваться, что не надо

топать в обход, что щебень не будет забиваться в шлепки и колоть голые ступни,

но, когда пять лет хлебаешь баланду и вдруг тебе преподносят свиную отбивную,

вымоченную в молоке, невольно задумаешься – в чем подвох?

Солнце нещадно жгло оголенные плечи, усыпанные веснушками, в ногах

бултыхался загустевший июльский воздух, а тени, как степные ящерки,

ускользали в свои невидимые норки. Аня приставила руку ко лбу, защищаясь от

солнца, и, привстав на цыпочки, мысленно проложила свой путь. Ей всего-то

нужно было проскочить по тропинке, перебежать мостик и подняться по лесенке в

горку. Все просто – тропинка, мостик, горка. Не труднее, чем путешествие

нарисованной Даши из мультика для самых маленьких следопытов. А там и до

дачи недалеко. Любимый муж, любимый сын, холодный чай, гамак в тени и

привычный цвет занавесок на окнах.

Аня сделала пару шагов, и Масик толкнулся вновь – с силой, так, что

защемило в боку.

— Ух, — шикнула она, скривившись, — полегче, родной.

Но Масик устроил бой. Живот под легкой блузкой заходил ходуном, и Аня

прижала к нему руки. Погладила, покачала, но буря и не думала утихать.

— Что такое, малыш?

Сестра бы хихикнула, услышав, как она разговаривает с животом.

«Ага, так он тебе и сказал»

Аня всегда улыбалась в ответ и пожимала плечами. В первую беременность,

когда тесты только-только выдали две полосы, ее не смешили – пугали странные

пузатые мамашки, бормочущие сами с собой. Но беременность – это целая жизнь,

полная удивительных открытий. И спустя каких-то полгода Аня сама оказалась

такой, и уже на нее поглядывали, как на ненормальную.

Послушай меня, дорогая, странно, когда люди разговаривают с

мертвыми. Мертвые должны оставаться в прошлом. Но у тебя внутри живой

человек, для которого твой голос – путеводная нить. И если ты не будешь

говорить с ним, он может заблудиться там, в темноте.

Так однажды свекровь развеяла в Анне последние сомнения. Высокая,

грузная, с лицом, похожим на кусок скалы, она была женщиной еще той, советской, закалки. Всю жизнь она проработала медсестрой в онкологии и знала, о

чем говорит. Но ведь и, правда, кто мог сказать больше, чем человек, на глазах у

которого на протяжении сорока лет в одних и тех же койках жили и умирали люди?

После ее слов Аня больше никогда не задумывалась о том, как на нее посмотрят

окружающие.

— Потерпи, родной, мы быстренько, — поглаживая живот, прошептала Аня и

быстрым шагом двинулась навстречу жаровне. Но пройти ей удалось немного – из-

за хибарки выбежала огромная черная псина и уселась поперек дороги, преграждая путь. Аня замерла, боясь вздохнуть – собака была огромной, похожей

на волка, ее жесткая шерсть блестела на солнце странными, потусторонними

иглами. А над огромной головой и сильной бычьей шеей кружилась мошкара.

Словно еще ночью псина была мертва, а наутро какая-то неведомая сила вновь

воззвала ее к жизни.

Осторожно Аня попыталась отступить, но пес зарычал. Утробно, зло. Она

остановилась. Собак она не боялась. Но это было в другом, верхнем, мире. Там,

где люди жили в кирпичных домах и готовили еду на кухонных плитах. А здесь, в

этой прослойке между мирами, куда ее занесло по ряду дурацких причин, все было

иначе. Завидев собак, тут стоило прятаться, потому что спастись бегством было

невозможно.

Пес не был бездомным: на шее тусклым кольцом поблескивал ошейник. И у

Ани так же тускло в душе заблестела надежда, что сейчас вслед за собакой на

тропинку выбежит запыхавшийся мужик в трениках и борцовке и огромной

пятерней схватит собаку за загривок. Подтащит к себе и зарядит по мохнатой

спине поводком. Извинится и вместе с псом исчезнет из Аниной жизни навсегда.

Вот только Аня забыла, что в прослойке между мирами хозяева страшнее своих

собак.

Она не увидела его, пока он не вышел к жаровне. Пока не погладил

страшного зверя по голове и тот не облизал его руку. Но даже если бы сильно

старалась, не смогла разглядеть, приняла бы за ползущую по земле тень. Потому

что даже сейчас, когда он стоял от нее в пяти шагах, она не могла рассмотреть его.

Только отметила, что он очень тонкий, как будто вырезан из бумаги или выбит

гвоздиком на фольге.

— Уберите. Пожалуйста. Собаку, — отчеканила Аня, а сама подумала – как в

бубен ударила. Каждое слово гремело, наскакивало на следующее, комкалось и

повисало в жарком воздухе. Она хотела приказать. А получилось, что только

выказала свой страх.

Он не ответил ей. Но она заметила, как дернулись уголки его алых губ.

— Уберите собаку! – крикнула она, стараясь отогнать страх. Не за себя, за

Масика.

— Я не советовал бы… — произнес человек и помолчал, разглядывая Аню

страшными, без век и белков, глазами. Точками, – подумалось ей в ужасе.

— Не советовал бы вам кричать. Бежать. Сопротивляться. Вы ничего уже не

сможете изменить.

— Уберите. Собаку, — повторила Аня, а потом до нее дошел смысл

сказанных слов. И вся краска тут же схлынула с ее лица.

Теперь она увидела, что обгорало на решетке жаровни. Человеческая кисть со

скрюченными почерневшими пальцами.

Господи Боже, — подумалось ей. – Что тут творится?

Она медленно потянулась к мобильнику, висящему на шнурке между грудей.

Не сводя глаз с адского пса и стоящего рядом человека, Аня дважды щелкнула

клавишей вызова. Последним в памяти телефона запечатлелся номер мужа, она

знала точно, разговаривала с ним из электрички, но первый же гудок потонул в

командном крике незнакомца.

— Форт, возьми суку!

Пес бросился на Аню стремительно – огромный, разъяренный, он врезался в

нее тараном и сбил с ног. Удар был такой силы, что выбил из Аниных легких весь

воздух, и она не смогла закричать – засипела что-то, хватая окровавленным ртом

вскипевшую атмосферу. А потом тяжелый пресс собачьих челюстей сдавил ей

руку, и Аня почувствовала, как крошится локтевая кость. Как клыки скоблят ее,

оставляя глубокие борозды. Мобильник отлетел в сторону, и, уже не зная, ответил

ли муж на звонок, она закричала что было мочи.

— Госпооооди, Женяяя, пожалуйста. Помоги нам!!!

Именно так. Помоги НАМ.

Он не забыл. И никогда не сможет.

Евгений Прохоров скинул одеяло в сторону и зажег ночник. За окнами было

темно – словно кто-то затер их углем. Электронные часы на прикроватной

тумбочке показывали 6-29.

Странно, — подумалось ему, — так тихо...

Он встал с кровати и подошел к окну. Вслушался. Всмотрелся. Ни души. Ни

звука. Как будто все замерло в ожидании – сотни окон были похожи на протянутые

к дверям Кувуклии* свечные фитили, ждущие благодатного огня.

А что если день не наступит? Что если ночь будет всегда?

Евгений второпях задернул шторы. Ему не хотелось становиться частью

глупого, выдуманного чуда.

Вчера, когда он в очередной раз напивался в «Копеечке» — забегаловке, клонированной из грязного куска советского плинтуса — он так и сказал

широченному, похожему на калач лицу бармена.

«Чудес не бывает»

Он тыкал пальцем в газетный снимок, на котором был запечатлен счастливый