Наездники - Кир Булычев

Кир Булычев

Наездники

Глава 1

Верка проснулась. Ей хотелось спать.

Весь день ей будет хотеться спать.

Так складывается жизнь бедных женщин – они хотят спать всю жизнь, с раннего детства до кривой старости.

Дождь стучал коготками по крыше. Двадцать шестого сентября ему исполнилась неделя. За неделю он не стал ни сильней, ни веселей, ни умнее, сыпал себе и сыпал, зато земля размокла – как теперь к зиме перекопаешь грядки? А баба сегодня будет требовать: «Перекопала? Перекопала?»

Когда человеку хочется спать, обязательно случается какая-нибудь гадость. В пять утра Верку разбудили коты, которые устроили потасовку на чердаке с воплями и шипением. Чего им драться на дворе? Там мокро. А вот чужой чердак – комфортабельный стадион. Конец сезона!

Ей показалось, что она угадала голос Котяры. А уж ему бы лучше не ввязываться, слабосильному!

В комнате было холодно, как на полярной зимовке. Верка спала под двумя одеялами и бабиным пальто. Хорошо соседям – у всех АГВ, центральное отопление и теплая ванная с туалетом.

Отец никогда не зарабатывал, да уже и не будет. Он, как говорила баба Элла, приспособлен только для шармана. То есть для красивой любви и веселой компании. Женщины на этот шарман попадаются.

А вот баба Элла? Она бедная или прикидывается?

Верка так и не догадалась. Но баба всю жизнь прожила в этой халупе: удобства во дворе, печка и умывальник в сенях, за водой надо ходить к колонке на углу. Просто чудо, что она согласилась на газовую плиту с баллонами. Баллоны доставлял дальний сосед Игнатьев, у него «Ока», ему не трудно.

Надо откинуть одеяло, не околеть от холода, добежать до кухни, включить плиту, а потом бежать на улицу – в односкатную будку-сортир. Наверное, это последняя такая будка в поселке. Потом чистить зубы, умываться ледяной водой, а если вода за ночь покрылась пленкой льда, нечего удивляться – такие в сентябре пошли циклоны.

В бабиных валенках и мохнатом халате Верка пробежала в уборную. Коза Катька услыхала, как она бежит, и начала блеять, требовать, чтобы ее доили. Всего-то молока пол-литровая кружка, но не доить нельзя, а то молоко пропадет. А баба верит, что козье молоко – единственное настоящее лекарство. Лежит в больнице, жрет заграничные лекарства, подвергается уколам и притом делает вид, что помогает ей только козье молоко. Ну и лежала бы дома... Нет, лежит за государственный счет и ждет, когда, извините за выражение, любимая внучка навестит ее с гостинцами.

Верка немного попрыгала, поприседала за домом, чтобы согреться. Потом почистила зубы. Вода в рукомойнике была такая холодная, словно ее специально привезли из космоса.

Но и дождик был ненамного теплее, он состоял из частой завесы иголочек. Они вонзались в волосы, лезли за шиворот, царапали лицо.

Верка старалась не наступать на грязные дорожки, но валенки стали тяжелыми. И хоть были подшиты кожей, все равно промокли.

Верка вернулась в дом. После улицы дома было тепло, можно было существовать. Верка поставила чайник и стала собираться на электричку. Если опоздать на восемь сорок две, то придется полчаса ждать на платформе. Она собрала сумку для бабы. Еще с вечера Верка купила ей печенья и помидоров, отыскала книжку «Аэлита», которую баба Элла велела привезти, постиранные штаны и чистую ночную рубашку.

Пока чайник закипал, Верка побежала в сарай, подоила Катьку. Катька капризничала, требовала какой-то особенной еды. Верка дала ей полбатона. Котяра, бандит без правого уха, лежал в углу сарая на соломе с курами. Те его за зверя не считали. Кот делал вид, что спит и ни с кем ночью не дрался.

Подоив Катьку, Верка насыпала зерна курам и понесла банку с молоком в дом.

Собравшись, Верка вышла под дождь, заперла дверь – поселок почти пустой, в нем шурует ворье, – спустилась с крыльца и, как всегда, остановилась у большой, ей по пояс, металлической бочки, что стояла под водостоком.

Нужная бочка для дождевой воды. Если случается засуха, из нее черпают воду, чтобы поливать огород.

Верка нагнулась над бочкой, но вода ничего не отражала, потому что ее оспинками избили капельки дождя.

А в хорошую погоду Верка видела в бочке мамино лицо. Смутно, неясно, но ни с кем не спутаешь. Когда в первый раз увидела, побежала к бабе, а баба Элла даже смотреть не пошла. Сказала: «Если кажется, то перекрестись». Хотя баба была неверующая и как-то рассказывала, что с теперешним митрополитом в одной комсомольской ячейке состояла. Словно это давало ей право ни во что не верить.

Может быть, Верке это казалось. Но она была уверена в том, что вода в бочке никогда не отражала небо, а за головой мамы была темная стена.

Кроме бабы, Верка никому о маме не говорила. Отец только бы огорчился и заподозрил, что Верка его упрекает. Он вечно чувствовал себя виноватым. Как-то Верка подслушала, как он говорил Евгению Семеновичу: «Я не хотел жить! Я готов был умереть. Если бы не Светлана, которая меня выходила, я бы покинул этот мир!»

Когда отец выпивал, он начинал говорить красиво.

Светлане Верка ничего не скажет, даже если ее будут пытать, как Зою Космодемьянскую.

А кто остается? Алена Щелкова из класса?

Людям пожившим, взрослым, часто кажется, что дети не бывают одинокими, что они и не подозревают о смерти. А у многих детей наступает такая тоска, что они рады бы умереть. Чаще всего им хочется прыгнуть с десятого этажа, если, конечно, не бояться высоты.

Верка высоты боялась, но не так сильно, как одноухий Котяра, что вообще-то для кота довольно странно.

Верка раскрыла зонтик.

Она так стеснялась бабиного черного зонтика, что никогда не раскрывала его даже на платформе, не говоря уж о Пушкине, куда она ездила в больницу. Это древнее сооружение без двух спиц, с дырой, в которую, видно, врезался Тунгусский метеорит, выпускать из дома стыдно. Но другого зонтика нет, а баба, конечно же, не даст денег на новый, она и этим вполне довольна.

Котяра хотел было проводить Верку до калитки, но передумал и остался на крыльце. Коты не любят воду.

Пахло флоксами.

Верка пошла к станции по середине улицы, там было укатано и сверху не нависали мокрые ветки.

Верка шла и думала, в каких домах еще остались люди, а из каких уехали. Раньше в поселке к концу сентября уже почти никого не оставалось, кроме бабы Эллы и еще двоих или троих постоянных, круглогодичных людей. Правда, все они жили ближе к станции и работали или на железной дороге, или в магазине. А в последние годы в поселке на зиму стало оставаться куда больше народу. Некоторые сдавали московские квартиры и вполне прилично жили на эти деньги на свежем воздухе. Другие продали участки, и на них богатые буратины построили себе коттеджи. В поселке уже появилось несколько таких коттеджей. Раньше Верка думала, что коттедж – это что-то маленькое, почти фанерное, а оказалось, что это особняк из красного кирпича, задача которого занять своим толстым телом весь участок, чтобы ни клочка зелени не осталось, и разбить зимний сад на веранде третьего этажа. Эти буратины часто приезжали подышать свежим воздухом. Они включали кондиционеры и залезали в подвал, в сауну – покурить и сыграть в картишки.

Вот старый бревенчатый дом. Здесь раньше жила Ирина Васильевна. Она померла, а дети перевезли сюда мебель и собаку, которая стала беспризорной.

Привет, собачара!

В глубине кривой дом Папани. Он алкаш.

А следующий дом – крепость из красного кирпича, даже окна начинаются только на втором этаже, и стекол за решетками не видно. Смешно. Хорошо еще, что забор не такой высокий и ворота приоткрыты.

Кто-то в этот коттедж приехал. У крыльца кучи сора, веток и листьев – тот, кто приехал, первым делом подмел дорожки. Надо будет спросить у Папани, кто его новые соседи.

Засмотревшись, Верка не заметила, как ступила в лужу. Кроссовки у нее почти новые, весной Светлана купила, но если въехать по щиколотку, то промокают. Верка выскочила из лужи и, конечно же, поехала на заду по глинистому откосу дороги и остановиться не могла, потому что тогда пришлось бы выронить сумку с бабиными гостинцами и банку с Катькиным молоком. А это была бы катастрофа.

Чтобы катастрофы не случилось, Верка бухнулась в кювет, как в реку.

Было так стыдно, злобно и обидно, что она даже не стала сразу подниматься и почему-то подумала: «Главное, чтобы ни один дурак не увидел, как я сюда въехала».

Ей захотелось ругнуться хотя бы про себя по-матерному, но когда-то мама сказала: «Каждый человек, если он не дурак, может выразить любую мысль на русском языке без помощи неприличных и глупых слов». Верка ей поверила. Она всегда верила маме. Когда ей попадалась какая-нибудь книжка, где герои начинали круто колоться с прикидами и приколами, падать на «ж» и ругаться на «б», она мысленно заменяла эти слова русскими, и все получалось не хуже.

Как-то недавно Верка ехала в электричке, и рядом с ней сидели два мужика. Мужики были немолодые и страшно матерились. Как будто воду пили. Верка не за себя рассердилась. Рядом сидела женщина с грудным ребенком, и Верка подумала: ведь эти слова у малыша на подкорке отпечатываются, он уже от них никогда не избавится.