Знакомый солдат - Бангуолис Балашявичус

Балашявичус Бангуолис

Знакомый солдат

Бангуолис Балашявичус

Знакомый солдат

Недалеко от Плишкяя, чуть выше устья безымянного ручья, по правому берегу Немана тянется болото. С остальных трех сторон его опоясывает лес, глухой сырой ельник: земля здесь жирная, но грунтовые воды стоят у самой поверхности. А на болоте растут корявые, чахлые сосенки. Они и умирают недорослями; подгнившие стволы падают на белесый торфяной мох, пропитываются водой и вскоре истлевают; так в болоте напластовывается торф. Сейчас этот пласт уже толст, окон в трясине осталось немного, и ступать по болоту можно без опаски. Здесь находят пристанище звери, а вот местные жители почти не заглядывают на болото, хотя клюквы на нем видимо-невидимо.

Болото пользуется дурной славой. В нем полно неразорвавшихся снарядов и бомб, оставшихся с войны. Когда в тот засушливый год загорелся торфяник, взрывы два месяца сотрясали окрестности. Не нашлось смельчаков, которые бы сунулись сюда, и пожар в конце концов погас сам собой. Но и сейчас люди обходят болото, ведь неизвестно, какие еще в нем таятся опасности.

На южной стороне болота есть островок - песчаный пригорок на самом его краю, который местные жители называют Кочкой. От тропы, петляющей по берегу Немана, отделяет его метров двести трясины. Если здесь взобраться на сосенку, можно окинуть взглядом все болото. В голубых клочках открытой воды и зеленых купах хилых сосенок, простирается оно без конца и края - не отличишь, где же вдали кончается топь и начинается твердь, сухой лес или небо. На юге, рукой подать, спокойно несет свои воды Неман, скрытый за зарослями ивняка, а чуть поодаль, ниже по течению, торчит из этих кустов искореженный металлический остов. Там когда-то был мост; его взорвали еще в сорок первом, а потом не восстановили - шоссе прошло в стороне.

В тот день на болоте оказались шестеро: Вилюс Арвидас, лесничий, и Ричардас Станюлис, журналист, - оба с женами и сыновьями. Попали они сюда по воле случая. Приехали отдохнуть в Палангу, поселились по соседству и подружились. Скверная погода - дождь лил каждый день с утра до вечера помогла им сойтись, и они вместе коротали скучные дни запоздалого отпуска. С курорта решили уехать, Ричардас Станюлис предложил по дороге домой насобирать клюквы. Он знал славное местечко - по рассказам...

Хмурое утро снова обещало дождь. Однако к концу дня ветер разогнал тучи, оголив по-осеннему тусклое небо, и лишь на западе еще алели прозрачные перья, сплетенные в кудрявые, взъерошенные по краям гирлянды. Они висели неподвижно. А может, так только казалось - облака были очень уж далеко, наверное над морем.

Голубые тени, отбрасываемые негустыми кронами сосенок, все удлинялись, наконец слились, рваным покрывалом застлав порыжевшие кочки. Ягоды клюквы прятались в пропитанном водой мху и казались бурыми, как болотная вода. А извлеченные на свет, алели, словно капли крови.

Клюквой была густо усыпана каждая кочка. Мужчин охватил неуемный азарт, возникающий в такие минуты, когда времени в обрез, а работы еще непочатый край, и ты спешишь, зная, что все равно не успеешь...

Маленькие сыновья не столько собирали ягоды, сколько прыгали наперегонки с кочки на кочку. Одно горе с ними - оба уже успели промокнуть до пояса; правда, не зябли, только раскраснелись от беготни на чистом воздухе. Отцы все унимали их, стращая змеями, для которых здесь на самом деле было слишком мокрое место. Хорошо, что дети скоро устали.

Мужчины собирали клюкву у самого островка, женщины готовили ужин. Горел костер, шипел пропитанный водой хворост, хотя на первый взгляд сучья казались совершенно сухими. Странное дело - трава на островке, несмотря на дожди, так и не ожила после летней засухи, рыжела высохшими пучками.

В ожидании мужчин женщины успели сделать бутерброды и вскипятить чай. Вместо стола расстелили на земле газеты, пришпилив их по углам сучками, а скамьи заменял прикрытый травой валежник.

Наконец-то вернулись мужчины. Поставили ведра, до краев заполненные клюквой, поручили детей опеке мамаш и уселись отдохнуть.

В тишине раздавалось лишь потрескивание сучьев. Со всех сторон обступали их сосны, багровые в свете костра и закатного солнца. Ветер играл отшелушившимися пластинками коры на стволах; они уютно блестели в этом вечернем освещении.

Над болотом поднялся густой белесый туман. Исподволь закрывая до половины сосенки, полз он к реке, а от Немана уже надвигался другой вал. Туман колыхался, и казалось, что деревья медленно уплывают в речную Долину, покачиваясь на полупрозрачных волнах.

Вилюс Арвидас глядел на стелющийся туман, на ярко пылающие облака, опустившиеся до самой земли, и думал, что он тысячи раз видел закат - в лесу, в поле - и обязательно в эти минуты любовался им, любовался, когда никого рядом не было, ни души, когда кругом царила тишина... Как прекрасна первозданная природа!.. А вот с Ричардасом не поделишься этим чувством, даже не скажешь: "Какая красота!", потому что журналист приведет к случаю изречение какой-нибудь знаменитости, и вся красота сразу померкнет. Почувствуешь, что не умеешь так точно и изящно выразить свое чувство, рассердишься, и даже пройдет охота любоваться...

Ричардас Станюлис, кажется, почувствовал, о чем задумался Вилюс. Посматривал на него с усмешечкой. Немного деланной, правда; Вилюс подметил эту иронию уже в первый день их знакомства.

Вот и сейчас Ричардас с привычной насмешливостью предложил:

- Ладно уж, поделись воспоминаниями, как в детстве на болоте клюкву собирал!..

Вилюс вытянул уставшие за день ноги, потер ладонью икры.

- Могу придумать, если нужно для твоего очерка. Хотя по правде - клюквы не собирал, вокруг нас были сосняки. Песок. А всей воды - мелкий ручеек, больше смахивающий на канаву. Я даже плавать толком не научился.

- Тогда поделись, как по грибы ходил. Подосиновики, подберезовики, лисички и всякие там маслята... Почему молчишь? Обстановка-то ведь подходящая; вечер тихий, даже комары не кусают, - не унимался Ричардас.

- Не хочется. Прошлое... Ты больше мог бы рассказать всякого, ведь ездил много.

- Ничего путного не могу придумать.

- А зачем придумывать? Ты ведь журналист... - бесстрастно сказал Вилюс.

Ричардас только плечами пожал.

А Вилюс усмехнулся. До сих пор Ричардас мало говорил о своей работе. Разумеется, много ли интересного видит журналист, пишущий о сельском хозяйстве? Во всех статьях одно и то же: больше молока, мяса, зерна; сев, уборка, кормление, дойка; позор разгильдяям и расхитителям... Слушателя этим только отпугнешь, Вилюс так и сказал Ричардасу, когда разговор зашел об этом.