Посвящение в Мастера - Павел Парфин

Такси свернуло в проулок, заскользило вдоль покосившихся и стоящих по стойке смирно заборов, в одном месте неосторожно коснувшись щекой их деревянной щетины, повернуло еще раза два или три, тихонько проскочило мимо сказочно-нелепых теремов зажиточных сумских цыган и, наконец, без команды, как старая хозяйская лошадь, встало у высоких ворот большого двухэтажного черного дома, мрачного, как беззвездное небо. Ни палисадника возле дома-монстра, ни огонька, ни звука за закрытыми наглухо ставнями!

- Ну, и на фига ты меня сюда привезла? - поеживаясь, спросил Ходасевич, когда отпустили такси.- Там избушка-поебушка, здесь трущобы покруче!

- Поосторожней с трущобами-то! - озлилась Катарина, первой проходя в массивную калитку в воротах.- Сейчас зайдем - ты ахнешь! То же мне, архитектор выискался!..

Войдя в дом, Ходасевич сразу же почувствовал, что попал в лабиринт. Где-то здесь он начинался... Со всех сторон давила темнота, она осязаемо дышала в уши, глаза, затылок. Но вот Катарина, чье присутствие Ходасевич угадывал лишь по дыханию и запаху духов, щелкнула выключателем - сверху пролился очень яркий электрический свет. Под выключателем, расположенным слева от неожиданно красивой, отливающей темно-красным, будто кагор, двери, Вадька прочел: Я есьм Путь и Истина и Жизнь- и тут же рядом: Воля! Целься и бей! Быть сражению! Осознай и принуди себя к движению! Отныне не я хочу, а я должен! Распрямись, воли подорожник!

- У тебя что тут, секта какая прячется? - ляпнул, не подумав, Ходасевич.

- Не совсем так,- потупившись, призналась вдруг Катарина.- В этом доме скрываются опальные вакханки.

- Кто?

- И одна из них - это я.

Красивая темно-красная дверь вела в длинный, уводивший, наверное, на край света коридор - ступив в него и поначалу не увидев его противоположного конца, Ходасевич понял, откуда у него предчувствие лабиринта. В отличие от прихожей (или как там зовется здесь предбанник, где Вадька прочел о Боге и воле), свет в коридоре струился рассеянный, двусмысленный, как блеск глаз счастливой женщины. Пока молча шли, Ходасевич с настороженным интересом разглядывал стены. Голые, лишь местами драпированные темной матовой не то тканью, не то кожей, не то еще черт знает чем, они источали беспокойные запахи. В них чудился запах корицы, женских волос и лесного ветра, вдруг вырвавшегося из дремучей, непролазной чащи... Ходасевич так разволновался, что почувствовал удушье. Как спасения, он искал на стенах хоть что-нибудь, хоть кривой гвоздь или невзрачную картинку, чтобы зацепиться за них взглядом, чтобы удостовериться, что он еще в этой, по-прежнему продолжающейся для него жизни, а не на ее неизбежном краю, до смерти пугающем Вадьку своей близостью.

Желал Ходасевич спасения - и спасся, заметив в углублении в стене, неизвестно для чего предназначенном, пустую бутылку из-под вина. Ходасевич даже невольно ойкнул, увидев ее, по инерции прошел еще пару шагов вперед, затем вернулся, но сразу взять бутылку не решился: ужасный дракон глядел на него с темно-красной, цвета пройденной двери, с волнистыми краями этикетки. У дракона была нежная женская грудь. Любопытство все-таки взяло верх над Вадькиной осторожностью и неизъяснимым волнением, и Ходасевич вынул из углубления бутылку. Пасть дракона извергала вместе с огненным жаром немые стенания, но чудесная грудь оказалась все же не его, а восхитительной юной особы, которую дракон сжимал в объятиях. Длинные волосы красавицы вздымались - они тушили огнь чудовища.

- Страсть!! - вдруг прокричала возле Вадькиного уха Катарина. От неожиданности Ходасевич едва не выронил бутылку, резко прижал ее к груди стекло звякнуло о металлические кнопки его куртки.

- Какой ты пугливый, Вадик! - Катарина расхохоталась своим обычным низким, грудным смехом. Потянулась к бутылке.- А ну-ка, дай сюда! поцеловала вдруг ее горлышко.- Теперь ты поцелуй! - и, предваряя возможные Вадькины возражения, голосом, строгим и неожиданно звонким, будто она давала клятву, произнесла.- Это первый ритуал, который ты обязан выполнить в моем доме! - и вновь, не удержавшись, расхохоталась. Но Ходасевич все равно поцеловал бутылку с драконом и девушкой. Запрокинув голову, дождался, когда на язык скатятся несколько терпких капель, отчетливо пахнущих сосновой смолой. Но вместо того чтобы раствориться в его желудке, вино внезапно проникло в голову, шибануло по мозгам, да так крепко, что Ходасевич вдруг... побежал по коридору. Его пытались обогнать чьи-то тени, пытались вернуть женские голоса, кто-то всю дорогу стучал чем-то звонким об пол, а Вадька все убыстрял и убыстрял свой бег...

- Тебе что, плохо?

Совсем близко от Ходасевича всплыло из небытия Катаринино лицо. Глаза у нее были бледно-зеленые, как разведенный виноградный сок. Вадька, продолжая стоять напротив все той же выемки в стене, заметно покачивался, как дерево на ветру.

- Почему у тебя такие красивые глаза и такой жуткий смех? - спросил Ходасеивч. Он понял, что только что был без сознания.- И вообще, что это за пойло?

- Я вакханка. Поэтому у меня такие глаза и такой смех,- ответила лишь на первый вопрос Катарина.- Пойдем, тебе надо прилечь.

Не доходя до конца коридора, они свернули направо, в едва заметный проход. Сразу же начиналась лестница, круто ведущая вверх. Ходасевич помог Катарине откинуть массивную крышку люка. Они очутились на тесной узкой площадке. Вадька вдруг буцнул какой-то мягкий круглый предмет, не поленился, поднял его с пола. Это было яблоко, медно-желтое, сморщенное, но такое пахучее, словно вобрало в себя аромат большого урожая. Чудесный запах жизни!.. Ходасевич осмотрелся: длинная стена, та, что пониже, с потолком-крышей, под углом уходящим вверх, небольшим оконцем, черным и бездушным, как квадрат Малевича, выходила во двор. Правда, подумалось в этот момент Ходасевичу, шарахни сейчас по окну, разбей его будто выкрашенное черной краской стекло - и ворвется в дом белый свет!.. В стене напротив близнецами замерли две двери.

- Ну, какую выбираешь? - стараясь придать голосу таинственности, спросила Катарина.

- Это что, как Илья Муромец на распутье? - Ходасевич усмехнулся и толкнул внутрь правую дверь. С первым же шагом в нос шибанул резкий, кисловатый запах немытой совокуплявшейся плоти. Разглядеть ничего не удалось - как и в коридоре, свет в помещении был тускл, очертания стен неясны. Лишь слева от двери, возле фантастических груд одежды (похоже, они попали на сэконд-хэндовский развал), Вадька заметил Санчо Панса на его любимиом осле. Странно, отчего вспомнился ему этот вечный оруженосец?.. То пузатый чайник восседал на колченогом стуле.

Ходасевич поморщился.

- Ну и вонь! Будто всю ночь трахались!