Любимый жеребенок дома Маниахов - Мастер Чэнь

— Кто там скрылся в переулке? — рассеянно спросила она меня.

Женскую фигуру в наброшенной на лицо накидке я тоже видел, мелькнула в конце улицы, и походка мне показалась знакомой, но я попросту не стал тратить времени на размышления.

— Понятно, что оно здесь, — сказала Анна. — Травки сушатся.

Но нам от этой женщины нужны были не травки. Анна, особо не спрашивая разрешения, взяла допрос на себя. А мне досталась привилегия извлечь и положить на стол пару милисиариев и внимательно следить за лицом хозяйки дома. И ее руками. Эту на удивление тощую женщину с черными усиками над губой что-то действительно беспокоило, понял я. Ее чуть кривые пальцы иногда нервно дергались, потом сплетались в узел. Ей не очень хотелось говорить. Да мы попросту ее раздражали, но деньги были положены на стол и взяты, и раз так…

А Анна тем временем забыла о своей главной работе — она перестала мне переводить, они с обладательницей усиков перешли на шепот, склонившись друг к другу. Потом мы встали и вышли, но тут Анна подняла палец, оставила меня в саду и вернулась в дом, появилась снова довольно скоро.

— Ух, — сказала она у каменной стены с бабочками, на улице. — Значит, так. Все как-то невесело, между прочим. Дракон есть. Быстро на рынок, поесть. То есть, извините, сер. Прошу вас. Девушке срочно нужен сыр, и пара огурчиков, для подкрепления угасших сил. Ну и местечко здесь, оказывается.

Дракон, как выяснилось, тут обитал лишь в известном смысле. Дерево, громадное старое дерево, на ветки которого старые женщины вязали ленточки или клочки ткани (а мужчины это занятие презирали) — это дерево росло, оказывается, у пещеры, очень старой.

Зои, вспомнил я. Она отдала дереву у пещеры свой шарфик, тонкий, легкий как воздух.

Женщины не просто вяжут свои шарфики и ленточки на ветки. Они, понимаете ли, просят о чем-то давнего обитателя пещеры. Которого, правда, никто из сегодняшних жителей деревни никогда не видел, но…

Не давать соседу огня после заката, прислушиваться к крикам птиц и угадывать смысл этих криков, считать бормотание святых безумцев пророчествами — все это было в империи более чем нормальным делом, а что касается безумцев, так у нашего торгового дома их было целых два, Феофанос и еще Эустафиос, не такой эффектный, зато терроризировавший ювелиров криками «пыль и труха, вот они, ваши товары!». И соскребать краску с изображений бога, пока изображения не запретили, размешивать этот порошок в воде и пить как лекарство — это в империи тоже было.

А еще — дракон. Поселился здесь давно, очень давно. Это была не просто пещера, сказала мне Анна, озабоченно качая головой, а та самая, Корицианская пещера, где живет Тифон, или жил. А Тифон — это большой змей. Как сказала худая усатая женщина, еще его зовут Мерсин, но имен у него много и помимо этих.

Он и его собратья вызывают трясение земли, в последний раз это было, когда Великий Город умирал от чумы. Сейчас земля не трясется, но рев с холма услышали многие, и никому это не понравилось. В то, что это и есть Корицианская пещера, та самая, народ не очень-то и верил, но когда уже вторую ночь творится такое…

И это не все. Большие змеи, драконы — это вообще-то демоны. Что известно любому, кто хоть как-то разбирается в амулетах и странных картинках, которые в империи продаются на каждом углу, от болезней, сглаза и всего прочего. Да это и без амулетов всем известно, ведь кто такой был тот самый змей, что соблазнил первых людей в парадисосе меж четырех рек, — в конце концов?

Тут Анна взглянула на мое лицо, остановилась, задумалась, но от мысли рассказать мне все про первых людей на Земле, видимо, отказалась, а я не настаивал.

Разговор был и о том, что в здешних холмах и ущельях слишком много обычных змей, лесных, не смертельных, и это местным жителям привычно, но сейчас наводит на мысли. И о том, что демоны и бани как-то связаны, мелкие демоны в виде змеев якобы селятся тут глубоко под полом бань. Но их можно заговорить, многие пытались раньше этим воспользоваться, повелевать ими. Далее, этот дракон — особенный. Мужчины его не интересуют. С ним имеют дело по большей части женщины. Хотя когда они это делали в последний раз — никто не помнит.

— В общем, вот так, — сказала Анна. — Фариакеш. Это значит — колдовство.

Мы пристроились сбоку рынка, Анна нашла для обоих вкусный суп из свиных ножек с зеленью, а я уже привык к тому, что плохую еду она не выберет. Тут подошел Прокопиус, с извиняющимся лицом, что-то вежливо сказал. Анна перевела.

А вот это было уже посерьезнее, чем демоны, живущие в банях. Или как там его зовут, Тифон, или Мерсин, или загадочный Лошадник — Каваллин.

Пропал человек. Охотник, знающий здешние горы с детства. Еще вчера пропал, но и сегодня утром он не вернулся. Об этом говорят по всему рынку. И не очень хорошо смотрят на нас, пришельцев, после приезда которых начали происходить странные вещи.

— А еще кусочек сыра, — сказала Анна. — Мне он обещан бесплатно.

— Знаешь ли, дорогая деточка, — раздражился я, — сыр бывает вреден. Особенно когда он мешает спуститься в деревню и предупредить всю зеленую команду, что не надо поодиночке заезжать в лес без серьезных причин. Не из-за драконов, возможно, но все-таки.

— У, — сказала Анна. — Конец девическим мечтам. Сыра не будет. У.

И посмотрела на меня с упреком. А я подумал, что ее лицо… Странно, но это лицо, обычное лицо умной, талантливой девочки… Или не такой уж обычной? Она ведь могла бы быть красивой, эта Анна, если бы украсила волосы белыми цветами, или завернулась во что-то синее… И в этом лице есть такое, от чего я…

Успокаиваюсь, как ни странно.

Но я беспощадно оторвал ее от сыра и погнал вниз по дороге, к виллам среди холмов.

Я мрачно шел за ней и думал… или сейчас мне просто казалось, что та женщина, чьи очертания мелькнули в переулке, когда мы шли к колдунье, что та женщина… была, кажется, Даниэлида.

А внизу, среди вилл, происходили замечательные вещи. Ближе всего к месту действия расположился Никетас, с многочисленными горшочками возле ног, но их никто не замечал, потому что дела подходили к завершению. Никетас ждал терпеливо и к обеду не приступал, критически посматривая на своих собратьев.

А они, то есть Прокопиус и Аркадиус, раздевшиеся до набедренных повязок, орудовали теми самыми тяжелыми инструментами, которые накануне Никетас привез на муле: кирками и еще чем-то. Плиты, вывороченные ранее с корнем, они вернули на место, вычистив из-под них массу веточек и прочего мусора, и сейчас уже, собственно, складывали инструменты. А еще было расчищено от каменных обломков когда-то большое помещение, со скамьями, теперь открытое небу, сзади которого было еще одно такое же — или несколько, под нетронутыми куполами.

Люди этой империи, может быть, и «ромэос», но таковыми могут стать в любой момент все. Даже я могу, стоит только пойти в местный храм и поклониться их невидимому ныне богу. Но при этом больше половины здешних жителей — это народ эллинов, и очень привлекательный народ, судя вот хоть по этой паре — Прокопиусу и Аркадиусу. Их завитые волосы прилипли к головам, оба были раскрасневшимися и мокрыми, а заодно, кажется, тела их блестели от масла. Плечи были широки, каждая мышца как будто выточена резцом. Отличные ребята.

Анна посмотрела на этих двоих — сначала критически, но потом явно заинтересовалась.

Даниэлида заинтересовалась еще больше. Она сначала в неземном восторге указала на них рукой, вытянутой вперед. Далее изобразила смущение, несколько раз отворачиваясь и посматривая на красавцев украдкой. Потом начала сосать палец и стрелять глазами. Наконец, прижала обе руки к паху и стала извиваться и жалобно стонать, погибая от желания.

Тут Прокопиус, старавшийся не замечать Даниэлиду, кратко сказал что-то Аркадиусу, а сам с киркой в руке легкими прыжками понесся вверх по склону.

Собравшиеся (а тут уже были почти все, кроме Зои и Ясона) заволновались. Сверху донесся натужный вопль, удары по камню, какое-то время ровно ничего не происходило.

А потом по канавкам побежала вода. Сначала неуверенно и тонкой беззвучной струйкой, затем одна струя разделилась и пошла, отблескивая на солнце, по каким-то непонятным, но явно только что расчищенным руслам, вдоль улицы, мимо вилл. Две струйки одновременно окружили, взяли в кольцо развалины среди хорошо сохранившихся колонн. Еще две проникли внутрь, между этих колонн, соскользнули вниз, в обширное углубление.

— Четыре реки, — сказал Аркадиус, с изумлением наблюдавший за бегом воды, а Анна с волнением перевела.

Босой Прокопиус, уже без кирки, оказывается, вернулся и с усилием двигал туда-сюда обеими руками какой-то камень у мраморной чаши.

— Раньше отсюда текла горячая вода, — сказал он. И наклонился к каменному крану — он, конечно, был мертв и сух.