Любимый жеребенок дома Маниахов - Мастер Чэнь

— Просто, — сказала Анна. — Главное — свиная шкурка. Ее можно выпросить вообще просто так, бесплатно, если попридуриваться у прилавка! Всего-то вот такой кусочек, много ли бедной девушке надо. Ты смазываешь ею котел и жаришь лук, вот так… И после этой жарки шкуркин запах — он очень важен для супа. Если это вообще суп. Вот. Ну, еще зелень хорошая. Тут вообще хорошо, если бы… Не эти странные вещи.

Я задумался.

— Ну, ладно, — сказал я наконец. — Мы явно не поймем сейчас, зачем нас привезли сюда. Но давай посмотрим — а что здесь вообще есть, вокруг нас. Вот, видишь, эта точка на земле — тот холм и городок на нем. А вот много открытых, без всякой стены, холмов к югу от него — это город, которого уже нет, только мы тут сидим. Вот дорога…

Анна, к моему удивлению — сколько же талантов у девочки — мгновенно набросала в пыли довольно ясную карту. И если вспомнить, то это ведь благодаря ее чертежу я понял, что монастырь — тот самый, который буквально через два дня спас жизнь Прокопиусу и мне — ближе, чем кажется, если лететь прямо, как птица.

— Так, монастырь от нас к юго-востоку? — бормотал я. — А юго-запад, что тут?

— Ничего, сер, — уверенно отвечала Анна. — Горы там непроходимы — для армий саракинос, то есть. Нет ущелий, ну разве очень маленькие тропы.

— А дальше монастыря? — спросил я после паузы.

— Дорога… — задумалась Анна. — Которая ведет в еще одну долину…

И замолчала.

Потом добавила:

— А вот уже там, где долина, там совсем рядом граница. Я потом узнаю, сер Нанидат.

Я задумчиво посмотрел на нее: в происходящем я ничего не понимал, кроме одного. Моя уважаемая переводчица — человек на редкость быстрого ума и действия, и мне просто придется направлять ее усилия потому что иначе она обойдется и без меня, а тогда будет хуже.

— Остался вопрос, который задал тогда… в первый вечер Никетас этот, с его толстой мордой, — неожиданно подтвердила мои опасения Анна. — А что мы вдвоем тут делаем, с этой компанией зеленых? То есть что делаю я, понятно, а вот… Что делает очень, очень богатый и очень необычный человек…

И она посмотрела на меня, прищурившись.

И почему, интересно, человеку, перешагнувшему рубеж сорока лет, следует стесняться ребенка лет — да, кажется, семнадцати?

Вполне можно рассказать ей, что я здесь делаю. Дать заготовленный ответ номер два. Или номер три.

Зои, конечно.

Это была Зои. Ее золотистые глаза, которые смотрели на меня с веселым любопытством из-под полупрозрачной вуали. Это была жара середины лета в раскаленном каменном городе, у стены какого-то храма… да, у базилики Полуэктоса, сплошь увитой виноградом, среди кипарисов, уносившихся к закатному небу черно-синими языками пламени. Это были ее слова: «жаль, господин Маниах — я с мальчиками должна уехать завтра на край света, я просто должна. Через ворота Харисиоса — и две недели пути. Мне будет не хватать там человека, который может столько всего рассказать о шелке. Как бы я хотела, чтобы они обо всем этом знали. И ведь вас не соблазнить никакими деньгами за это наставничество — ну, и чем же мне тогда соблазнить вас, как вы считаете?»

И замолчала, глядя чуть вопросительно.

— Вы когда-нибудь видели человека, который собирается в путь за ночь… да что там, еще быстрее, и несется на край света? — спросил я, снова заглядывая в ее глаза.

— Нет, — очень тихо сказала она, неотрывно глядя на меня. Эти глаза смеялись.

Утром я с Анной нагнал всю веселую команду у ворот Харисиоса. Я просто хотел увидеть лицо Зои в тот момент — и увидел.

В нашем торговом доме всегда есть собранные седельные сумки, где лежит все необходимое, чтобы хозяин этого дома — то есть я — чувствовал себя неплохо хоть год, тронувшись в путь не то что за ночь, а за мгновение.

Собственно, самое сложное было уговорить тронуться в путь мгновенно Анну, которая работала моей неотлучной тенью уже давно. Но эта сирота, живущая при монастырской больнице, проявила удивительную прыть для обитателя Города, чьи жители, повторяю, и за стены-то не любят выбираться. «Я увижу все эти дороги?» — спросила она, широко раскрыв глаза. И собралась сразу. Собирать там было немного.

В ответ на мое искреннее признание из одного слова — «Зои» — Анна задумчиво спросила:

— Так, это агапэ или эрос? И вы… ты ведь не женат, верно?

Ну, это было уже слишком — выяснять разницу между двумя словами, из которых я не знал ни одного. Я отомстил:

— Кстати, мой дорогой друг Анна, ты опять спотыкаешься на этом мягком и долгом «г», и это создает проблемы. «Рату» — дорога — на самом деле звучит почти как «раг», «рагу», с тем самым мягким «г». А как произносится «верблюд»?

— Агштар, — слишком быстро сказала она.

— Вот именно. Ах-х-х… штар. Беззвучное, как летний ветер. А теперь трудное — согдийский язык вообще непрост — очень трудное слово. Антгуч.

— Я знаю, — сказала Анна. — Вот это я повторяла часто «Ант… уч». Счастье. Это, наоборот, легко запомнить. И кстати… вот это — на счастье.

Она выудила непонятно откуда — держала в кулаке? — увесистую стекляшку на тонком ремешке.

— Надень, прошу тебя. Чтобы был вот этот самый антгуч, и как можно больше.

Я отклонил голову от ее рук и взял странный предмет в ладонь.

Корявые буквы по краям я прочитать, конечно, не мог. Но хорошо рассмотрел изображения. Два копья, протыкающие дурной глаз, а пониже — тело змея, одно из копий достает его и пришпиливает к земле.

— Ты не пожалела собственных денег там, у колдуньи, когда отправила меня постоять у ограды? — спросил я Анну. И попытался заглянуть ей под накидку — конечно, там просвечивал такой же ремешок.

Я подумал и медленно, с неохотой повесил теплую от наших с Анной рук стекляшку на шею.

— Пожалела еще кое для чего, — призналась она. — Но раскаялась и завтра пойду к ней снова. Еще, говорит она, нужен тинтиннабулум. На нем изображен Рафаил, он изгоняет демонов. Это такой колокольчик. Его носят на запястье.

— Я не буду ходить и звенеть колокольчиком, — дернул я плечом. — Не трать время.

— Я так и знала. Ну, тогда я буду читать молитву, где перечисляются разные… животные. Эта молитва призывает их вернуться обратно в лес.

БЕГИ, ГНУСНАЯ ДЕМОНЕССА

Тот день, который завершился диким криком Анны в ночи, начинался спокойно. Мы все сидели (а кто и лежал) на травянистом пригорке, под ореховыми деревьями. Господин наставник (то есть я) рассказывал о шелке, о знаменитых иранских узорах — медальонах со сказочными зверями, и еще о том, почему краски на шелке так ярки, почему они светятся внутренним сиянием; о ярмарке в Дувиосе и северном пути (через Лазику, Сугдею и Херсон в Таврике); о тонких пальцах женщин и детей, распускавших шелк из Поднебесной империи на нити.

Очень скоро нашей спокойной жизни должен был прийти конец, но мы об этом не знали — иначе относились бы к каждому мгновению совсем по-другому. Они драгоценны, эти мгновения. Да вот — в тот день, на рынке, Анне подарили с прилавка большое и мягкое под пальцами «персидское яблоко», то есть персик, с кожицей цвета императорского пурпура. Сейчас меня посещает смешная мысль — из сотен фруктов, которые я съел в своей жизни, помнится почему-то именно этот. Который я даже не попробовал, хотя мне ведь предлагали.

На обратном пути — когда наши виллы в холмах расстилались у ног — мы увидели дым, мягкие белые клубы среди фруктовых деревьев там, где уснувшей было бане возвратили накануне воду и жизнь.

Аркадиус возник из этого белого облака как призрак с длинными, почти до плеч, волосами и отросшей темной жидкой бородкой, увидел Анну, как всегда замер в грусти.

— Он мне вчера сказал, что я, наверное, святая, потому что понимаю язык зверей, представляешь? — сообщила Анна. И потащила меня поближе к бане — все подростки (Феофанос, Эустафиос, Сергиос, Фотиус, Илиополит и так далее) таскали туда хворост, подчиняясь командам Прокопиуса, и все как один были озабочены: а вдруг что-то не сработает, допустим, забиты дымоходы — и тогда все напрасно? Двое даже заделывали камнями без известки какую-то дыру в стене. Баня сверкала чистым камнем, в центре большой залы оказался настоящий бассейн, вода была холодной и прозрачной, мозаика на его дне, как выяснилось, изображала дельфинов.

Сейчас я думаю (а тогда не замечал), что это Зои постаралась, после своего разговора с солдатами, занять всю компанию, не пускать никого в лес. И у нее это отлично получилось.

Но вот у Прокопиуса, наконец, все удалось, дым начал уходить куда ему было положено. И перед темнотой Анна сообщила мне с круглыми глазами, что мы не просто идем сегодня в баню — мы идем туда все. Все сразу. Как старые боги.

В империи, кажется, есть чуть ли не закон, по которому мужчины и женщины этого вместе делать не могут, даже если они муж и жена. Закон, как известно, это нечто такое, что никто не выполняет, и особенно мужья и жены, но тем не менее…