Любимый жеребенок дома Маниахов - Мастер Чэнь

— Ах, была и вторая битва… И кто победил?

— Ну, конечно, мы… И я лечил потом своих воинов много дней…

— Я не смогу отплатить тебе тем же, у меня не такие сильные руки. Но потом ты пойдешь ко мне и всю меня будешь умащивать маслом. Потом — это очень скоро, между прочим. Я тебя не отпущу.

Они, наверное, видят нас сверху, подумал я в теплой тишине ночи на улице, поднимая голову к холму. Его венчала россыпь огней, как стая светлячков, там, наверное, звучат сейчас грустные, почти человеческие голоса местных флейт.

Ясон белой тенью исчез в саду. Мы были одни, только два канделябра горели на каменном столе, уставленном странными склянками и сосудами.

— Виноградник, который называется «Филопотий». Он мой, — сказал голос Зои, подающей мне чашу с вином. — А у тебя есть свой виноградник?

— Представь, есть, возле Мерва.

— Ну, конечно есть… Три тысячи воинов — копья, щиты, пыльные сандалии… Торговец шелком… Я угадала…

Мягкие пальцы Зои трогают мой амулет, амулет Анны, вдруг напрягаются, поворачивают его, возвращают на место.

Странные тени колышутся в темноте. Странные ароматы плывут из сада — или от склянок на столе? Я нигде, я между мирами, тело Зои пахнет абрикосами, оно заслоняет от меня оранжевый глаз лампы на столе. Подсвеченный огоньками город на холме, там звучат струны.

Мы очень молоды, оба. Хотя молоды не так, как мальчики вокруг нас. Что о нас скажут они, и что скажут другие — через тысячу лет, что от нас останется? Неважно.

Но тут в ночи раздается звенящий грохот и дикий, с переливами, вопли страха.

Потом много голосов, топот ног.

И я — не сразу — понимаю, что кричит Анна.

— Так, — сказала Зои с длинным вздохом. — Иди, конечно иди. И не сомневайся — ты придешь сюда снова. Твои руки меня не забудут. Иди, и побыстрее. Вот через этот проход в саду, там улица.

Анна была вполне очевидно жива, стояла с круглыми глазами и пальцами, прижатыми к вискам, Аркадиус возвышался над ней, как образ бога на стене (значит, Даниэлида с ним покончила быстро, мстительно подумал я), в небольшой толпе вокруг них раздавались уже смешки. Так что все было в относительном порядке.

— Звук был сначала, будто идет колонна саракинос, — нервно объясняла Анна всем вокруг, вставляя согдийские слова для меня, — хруп, хруп, и потом грохот. Он упал.

Упал, как выяснилось, медный горшок внушительных размеров, в котором Анна хранила свои припасы — тот самый горох, крупу еще для какой- то каши, сушеные фрукты, сыр и так далее. Горшок она, как и положено, подвесила между полом и потолком на веревке. И он грохнулся о какой-то камень, кажется — ручной жернов, прямо у Анны под боком.

Мыши эту штуку давно знают, пояснил кто-то. Они эти веревки перегрызают за день-другой, они такие.

— И они побежали, много-много серых, маленьких, страшных, — объясняла Анна. — Я жутко их боюсь.

Счастливые сознанием своей мужественности, юноши начали разбредаться, сказав Анне последние слова утешения.

Я мрачно продолжал стоять у ограды.

Анна, которая боится мышей? Да для нее все, что на четырех лапах — она с ним разговаривает, что бы оно ни было.

Я терпеливо ждал, пока мы останемся одни.

— Надо было, чтобы ты оттуда немедленно ушел, — сказала она мне, наконец, сдавленным басом.

Я молчал, провожая взглядом последнего учащегося.

— Все очень плохо, — произнесла уже другим голосом Анна, когда мы остались одни. — Вот что я нашла у нее. Еле успела, до того как вы вдвоем появились там, среди ее ароматов.

Тут я вспомнил, что как-то перестал обращать внимание на Анну после того, как занялся разговором и всем прочим с Зои. Вот, значит, куда это юное создание отправилось, пока все были еще в бане.

Анна тем временем показывала мне корявую табличку непонятного материала — камня? — частично обтянутую засохшей кожей. И шептала:

— Вот это — святой всадник. Видишь, несется и пронзает…

Я всмотрелся в неясного женообразного демона, лежащего под конем. Ноги создания переходили в хвост дракона. А дальше были буквы.

— Ты их не прочитаешь, конечно. А я, когда прочитала… Могла еще там, у нее, заорать. Вот что здесь говорится: беги, гнусная демонесса, Соломон за тобой гонится. Ты знаешь, о какой демонессе речь?

Я устало покачал головой.

— Это же камень с неба, он железный. Значит — Гилоу, женшина-демон. А когда речь заходит о Гилоу, шутки в сторону. Говорят, что заговаривать ее помогала Урания Соломона — амулет всех амулетов. Но где она сейчас, кто бы знал…

— Значит, — попытался остановить Анну я, — Зои держит у себя амулет против этой самой Гилоу? Ну и что? Мы с тобой тоже, кажется, что-то носим на шее, со вчерашнего дня, так?

— Нет, ты не понимаешь… А предположим, что она сама… Кто она? Ты ее давно знаешь? В общем, пока амулет находится в руках самой демонессы, он ей не страшен. А вот когда он в моих руках — ее дело не так хорошо.

Я так и стоял в тишине, но Анна явно сказала не все.

Улица затихла, вымытые обитатели нашего селения поняли, что представления больше не будет.

Я послушал тишину холмов. Там никто не ревел.

— Ну, что ты еще нашла? Изображение злого демона Каваллина?

— Он никакой не демон! — сказала Анна в ужасе. — Он… Потом. Я еще нашла книги. Лежат открыто, будто так и надо. И ладно бы еще «Кираниды» или «Завещание Соломона», это везде есть, если тихонько спросить. Но у нее там поганая книга Габриэлопулоса. И «Записная книжка Хлороса», наполненная заклинаниями, песнопениями и именами демонов. А этот амулет!

Рука Анны, державшая тяжелую табличку, явственно дрожала.

— А знаешь ли ты, что такое вот эта кожа? Пергамент для таких амулетов — он делается из кожи новорожденного животного, да лучше даже нерожденного. А вот здесь — раз мы имеем дело с Гилоу — животное ли это вообще, или..? Гадина она, извини меня за плохой согдийский.

— Это что же значит, моя дорогая, — сказал я достаточно спокойно, — ты не только залезла в дом к Зои, где тебя мог в любой момент обнаружить, допустим, Ясон…

— Его мыл кто-то из юношей, я видела, и я рылась очень-очень быстро!

— Ты не только залезла туда, но ты стащила у Зои амулет? И она начнет его искать?

— Да пусть ищет. Ведь она ведьма, сер Нанидат. Что будем делать?

Я молчал.

— Ты пил ее яды? С тобой что-то будет теперь происходить. Но я не отдам тебя ведьме. Иначе, если тебя не будет, она всех нас скормит своему дракону.

ОН ДОБР И СЧАСТЛИВ

Это уже было со мной — когда дни перед серьезными событиями распадаются на куски, сцены, обрывки разговоров, некоторые очень важны, другие нет. И если бы знать тогда, до начала главных событий, что из происходящего важно, а что нет…

Утро, иду к Анне, ее нет, она на улице. Общается с самым прекрасным созданием на свете.

Цвета это создание персиково-рыжего, с длинными голенастыми ногами, пушистыми хвостом и гривой, лохматыми ноздрями и губами.

Жеребенок. Месяца четыре-пять. Сын здешней деревенской лошадки, а вот и она сама — ну конечно, далеко от мамы жеребенок никогда не отойдет, будучи скотинкой трусливой, хоть и страшно любопытной.

Но Анна… святая или нет, с любым живым созданием она договорится очень быстро. Жеребенок не приблизится к чему-то такому, что больше его ростом (и правильно сделает). А вот к Анне он очень даже подошел — ушами вперед, выпучив от ненасытного интереса глаза — потому что она сидела на корточках, аккуратно подоткнув вокруг себя накидку, и что-то такое загадочное ему протягивала.

Я сделал осторожный шаг, уши персикового младенца дернулись назад, и мне ничего не оставалось, как тоже присесть рядом с Анной — только-только я хотел высказать ей все, что не успел высказать вчера.

Анна вообще-то предлагала своему новому другу всего лишь пучок свежей травки — пососать и вообще поинтересоваться, что это такое.

— Он жует мою накидку, — сказала она мне драматическим шепотом. — Просто назло жует. Вот сейчас я к тебе отвернулась — и он ведь наверняка опять к ней мордой сбоку тянется, точно? Ах ты, хомяк…

— Кстати, о хомяках, — начал неласковым шепотом я, вспоминая вчерашний эпизод с мышами, которых не было.

Жеребенок дернул ушами, его мама нервно переступила ногами и подвинулась ближе.

— Добрая и мирная хомячина, что ж ты так волнуешься, — сказала ему Анна. — Нечего тебе волноваться. Тебе же только хорошего желают.

Я поднял голову: прямо передо мной были длинные ресницы жеребенка, его мраморный синий глаз с блестками в глубине. Но тут я понял, что Анна обращается вовсе не к жеребенку и, кстати, абсолютно права.

Мы тихо отползли от нашего нового друга и встали.

— Я хочу, чтобы он был мой, — сказала Анна задумчиво.

— А я хочу, — начал я строгим голосом, но тут посмотрел на жеребенка и засмеялся. — Анна, ну в самом деле — так нельзя. Если ты намерена играть в серьезную игру, то надо хотя бы знать ее правила. А иногда и соблюдать их. Нельзя просто так таскать у дамы, которая носит шелк и ходит в сопровождении такого вот Ясона, амулеты со стола. И уж тем более если она ведьма. Она или подумает, что это сделал я, или… Воровать надо так, чтобы человек и не догадывался, что у него что-то пропало.