Архив сельца Прилепы. Описание рысистых заводов России - Яков Бутович

Моим любимым развлечением летом были, конечно, поездки в табун. Рысистый табун отца ходил верстах в двенадцати от завода, в плавнях, которые носили название Широкое. Там был устроен пригон, и туда на все лето уходил табун маток и молодых кобылок. Табун собирался голов в полтораста и круглые сутки ходил в плавнях, лишь во время жары укрываясь на пригоне от палящего южного солнца, оводов и мух.

После обеда в беговые дрожки обыкновенно закладывался рысистый мерин Грач, и я вместе с маточником, стариком Максимом, ехал в Широкое. Плавной рысью, широко неся задние ноги, резво и охотно бежал Грач по хорошо знакомой дороге. Миновав широкую улицу в два порядка с избами служащих и старинную церковь, мы брали налево и некоторое время ехали параллельно большой Вознесенской дороге. Верст через пять мы подъезжали к пасеке колод на семьсот-восемьсот. Там были небольшой сад, колодец, рощи, где сеялись медоносные травы и где все было так величаво и вместе с тем так спокойно и просто. За пасекой сейчас же начинались низкие степные места с рощами, болотами и деревьями. Здесь дорога, все время извиваясь и делая причудливые петли, шла до самых плавней и пригона в Широком по живописной местности. Я переводил лошадь на шаг, разговор с Максимом сам собою прекращался, и мы смотрели на этот божий мир, полный красоты и вечной правды…

Лето было в полном разгаре: все деревья в соку, все травы в цвету. Куда ни посмотришь, всё цветы, цветы, цветы… Медленно двигались мы вперед по этому роскошному узорному ковру и въезжали в рощу. Там на полянах росли уже другие травы и цветы: кашка, медуница и донник. Над цветами вились и жужжали осы, шмели и пчелы. Кругом желтел зверобой, краснели дикие маки, синели бубенчики, и вдруг, как-то неожиданно, средь ярко-изумрудной зелени возвышался одинокий белый цветок. Я наблюдал за ним, а он качался одиноко, словно о чем-то задумавшись. Кругом в роще звучали голоса: без умолку трещали, звенели в высокой сочной траве кузнечики, кобылки, над цветами вились жуки, порхали мотыльки, ползали коралловые букашки, сойки трещали, горлицы перекликались, протяжно куковали кукушки, на разные голоса щебетали и пели мелкие птички… Хорошо в роще таким теплым, ясным и прозрачным днем! Мы медленно приближались к опушке, с наслаждением слушая и глядя по сторонам, а где-то вдали уже показались, уже зазеленели, уже засинели плавни и открылись камыши, темные и величавые, издали было видно, как они качались и шелестели.

Почуяв близость лошадей, бодрой рысью побежал Грач, и мы незаметно преодолели пространство, отделявшее нас от плавней. Здесь было 6000 десятин заливных лугов – целое море цветов и целый океан травы. Но мое внимание привлекли не эти величественные плавни, не расстилавшееся над нами ясное и прозрачное голубое небо, не крики дергачей и другой луговой птицы, не красивые берега и чистые воды Грамаклеи, а тот рысистый табун, что пасся там, еще вдали от нас. Вот мы подъехали к нему, и я, все еще не слезая с дрожек, долго любуюсь и все отыскиваю глазами свою любимицу Дезертирку. Обычно она шла впереди и вела за собой весь табун, но сегодня ее не видно, и табунщики мне объясняют, что ее сосунок захромал и Дезертирку оставили на пригоне.

В плавнях в Новороссии, да и вообще на юге, табуны ходят не так, как они ходят на лугах, парах и жнивьях в Великороссии. Там лошади идут вразброд, зачастую пасутся далеко одна от другой и табун рассыпается по всему пастбищу. На юге табун, наоборот, держится вместе, пасется кучно и идет, медленно подвигаясь за передовой кобылой. Тогда, подолгу наблюдая жизнь табуна, я, еще совсем мальчуган, учился понимать лошадь и как бы подготавливал себя к будущей коннозаводской деятельности. Много счастливых часов провел я в плавнях, лежа в траве или следуя за табуном, любуясь и наблюдая.

Время шло незаметно. Наступал вечер. Денных табунщиков уже сменяли ночные. Мы с Максимом собирались домой. Грач нетерпеливо ржал и топал ногой. Небо замолаживалось, и Максим, подняв свою посеребренную голову и долго, внимательно осматривая небосклон, заявлял, что будет ненастье. Мы скорее спешили домой…

Счастливо и беззаботно текла моя жизнь в Касперовке. Там, в этом родном и дорогом моему сердцу уголке, прошли годы детства и юности. Там я впервые познал и горе, и любовь, и разлуку. Никогда в жизни не забуду той роковой минуты, когда я покинул Касперовку навсегда… Как сейчас помню эти мгновения, эти душевные переживания, когда за поворотом дороги скрылось дорогое гнездо и я, обернувшись, снял шапку, перекрестился и в последний раз взглянул на синеющие степи и родные места.

Завод В. И. бутовича

О заводе моего брата Владимира Ивановича я скажу всего несколько слов, так как его коннозаводская деятельность не заслуживает особого внимания. Года за три до смерти отец выделил брату его часть имения и состояния. Он получил хутор Родимое, в котором было около 3 тысяч десятин земли и который входил составной частью в большое елисаветградское имение отца, носившее название Бежбайраки. Родимое было передано брату со всей живностью и инвентарем. Рысистый завод отца к тому времени был уже значительно сокращен, вернее, сократился сам собой из-за падежей и непорядков, тогда в нем царивших, но отец все же дал брату десять рысистых кобыл. Завод брата просуществовал не более семи-восьми лет.

Решительно нет никакого интереса сообщать имена этих десяти кобыл. Следует лишь сказать, что производителем для своего завода брат купил первоначально серого жеребца Мраморного, а затем каракового жеребца Кота. Кот был куплен в Санкт-Петербурге на бегах и имел рекорд 5.16,1. Он происходил из завода Смольянинова и был сыном знаменитого мосоловского Кролика. Дети этого Кролика выиграли свыше 84 тысяч рублей, а его дочь-рекордистка Крылатая 4.42,2 оказалась по своей заводской деятельности подлинной жемчужиной для завода Шубинского. Напомню, что серый жеребец Проворный тоже был сыном Кролика и в свое время успешно подвизался на ипподромах. Поступив производителем в завод братьев Емельяновых, он дал там хороших и резвых детей, и одно время мне принадлежала его дочь – серая кобыла Крошка 2.23,3. Несмотря на высокое происхождение и недурную для того времени резвость, Кот был совершенно посредственной лошадью: узкогрудый, плоский и даже бестипный.

Насколько Кот был нехорош, настолько Мраморный был прямо-таки великолепен по себе. Об этой лошади надлежит сказать несколько слов. Мраморный – серый жеребец завода И. К. Дарагана. Брат купил его случайно на ярмарке в Елисаветграде, совершенно изломанным, в ужасном виде. Лошади тогда уже было лет шесть-семь, и она, видимо, прошла не одни варварские руки. Брат ее подлечил, привел в порядок. Это была крупная, приятная и чрезвычайно дельная лошадь, к тому же костистая и достаточно породная. Это был рысак настоящего, хорошего типа, вполне в духе прежних тулиновских лошадей. Он был весьма интересного происхождения – сын известного тулиновского Машистого и голицынской Твердыни.

Крылатая 4.44,2 (Кролик – Львица), р. 1891 г., зав. К. Н. Обидиной

В то время, когда Мраморный был у брата, в завод приехал Шишкин. Посмотрел лошадь, она ему понравилась, и он попросил показать ее в манеже, после чего тут же и купил за 800 рублей. Мраморного, конечно, не следовало продавать, но у брата не было ничего заветного… Шишкин сумел угадать в Мраморном очень резвую лошадь и, подготовив его, пустил на бега, где Мраморный бежал очень хорошо, показав резвость 2.22,3, что было превосходно для уже немолодой и столь побитой лошади. Впоследствии Шишкин покрывал Мраморным своих кобыл. От Шишкина Мраморный попал в завод Боборыкина, где и кончил свои дни.

Брат в своем заводе не произвел ничего мало-мальски путного, а потому я закончу на этом историю его карьеры коннозаводчика.

Деятельность В. И. Бутовича как спортсмена может оцениваться более положительно. Свою призовую конюшню, которая пополнялась в основном рысаками моего завода, брат основал в 1908 году. Охотился он исключительно на юге России и держал конюшню в продолжение нескольких лет. Наездником у него был известный А. Е. Петров, долгое время служивший у Л. А. Руссо и от него перешедший к брату. Когда брат ликвидировал свою конюшню, Петров поступил к великому князю Петру Николаевичу. В течение ряда лет брат был монополистом на ипподромах Одессы и Киева, и в его цветах начали свою призовую карьеру такие лошади моего завода, как Кот, Кронпринц, Лакей, Фудутун, Низам, Безнадёжная-Ласка. Конюшня у брата была поставлена образцово, денег на это дело он не жалел – в то время он всецело отдавался интересам призовой охоты. Как спортсмен брат снискал себе в охотничьих кругах юга общее уважение и любовь.