Вселенная против Алекса Вудса, или Светская церковь Курта Воннегута - Гевин Экстенс

Он вообще был ужасно странный и мог бы в этом потягаться с доктором Уэйр. Врач-невролог и одновременно практикующий буддист. Это значит, что он не верил ни в Бога, ни в загробную жизнь, но при этом считал, что люди должны быть добрыми, потому что это самый осмысленный способ жить. Еще он считал, что регулярная медитация помогает человеку стать лучше и мудрее, хотя лично мне советовал заняться ею по совсем другим причинам. Медитация, говорил он, учит полагаться на собственные силы и находить счастье в самом себе, особенно в сложные периоды жизни. Умение полагаться на собственные силы – это очень важная часть безбожной буддийской вселенной.

Взгляды доктора Эндерби на Бога и медитацию основывались на его понимании работы мозга. У него в кабинете висела на стене табличка с такой надписью черными, в завитушках, буковками:

Мозг с точностью до фунта По весу равен Богу.

Что мозг для Бога? То же,

Что звук для слога[2].

Когда я впервые это прочитал, то не понял: почему текст разбит на четыре строчки и почему в нем так много прописных букв. (Мистер Тредстоун, мой будущий учитель английского, исчеркал бы все красной ручкой.) Но мне понравилось, как это звучит на слух.

Прошло несколько лет, прежде чем я решился спросить доктора Эндерби про эту табличку. Он сказал, что это последняя строфа стихотворения одной очень старой и давно умершей американской поэтессы, которую звали Эмили Дикинсон. Я поинтересовался, что означают эти стихи, но он вместо ответа спросил, как я сам думаю.

– Не знаю, – признался я, почесав затылок. – По отдельности все слова понятные, а вместе – нет.

– Хм-м-м, – протянул доктор Эндерби и тоже почесал затылок, только свой. – А ты знаешь, в чем разница между слогом и звуком?

– Нет особой разницы, – ответил я. – Звук – это звук, и слог – тоже звук. Слог – это кусок звука в слове. Иногда бывает, что все слово целиком. Например, слово «звук» – это звук длиной в один слог.

По-моему, объяснение вышло довольно невнятным, но доктор Эндерби смотрел на меня с интересом.

– Возможно, об этом и речь, – сказал он. – О том, что между ними нет особой разницы. Как между Богом и мозгом.

Я поморщился:

– Вы уверены, что между Богом и мозгом нет разницы?

Доктор Эндерби улыбнулся и поправил очки.

– Мозг каждого человека создает свою собственную, уникальную вселенную, в которой помещается все, что мы знаем, и что мы видим, и что мы трогаем, и чувствуем, и помним. В некотором смысле мозг создает для нас нашу реальность. Без него нет ничего. Кое-кому эта идея кажется жутковатой, а я вижу в ней красоту. Потому и держу здесь, в кабинете, этот текст, чтобы смотреть на него каждый день.

Я сказал, что не понимаю, при чем тут Бог, если доктор Эндерби буддист.

– Для меня в этих строчках Бог – просто метафора, – сказал он.

– Значит, вы не верите, что мозг создал Бог?

– Нет, не верю, – ответил доктор Эндерби. – Я думаю, что это мозг создал Бога. Человеческий ум прекрасен, но не совершенен. Вечно ищет ответы на разные вопросы, а когда находит, убеждается, что они далеко не полны, особенно в том, что касается самых трудных и важных вопросов. Ум может ошибаться, каким бы блестящим он ни был. Поэтому его нужно развивать. Давать ему возможность совершенствоваться.

К этому, собственно, все и сводилось. Мозг доктора Эндерби огромную часть времени был погружен в размышления о мозге.

При нашем знакомстве доктор сказал, что мой первый припадок, вероятно, был не первым. Скорее всего, шестым или седьмым, а может, тринадцатым или двадцать третьим. Трудно сказать наверняка. Я уже упоминал, что за несколько месяцев до того я иногда впадал в какое-то странное состояние: в голове вдруг вспыхивали причудливые видения, слышались непонятные звуки, доносились неожиданные запахи. Я считал, что у меня просто разыгралась фантазия, хотя то, что со мной происходило, больше напоминало сон: вдруг накатывало, а потом отступало, как будто я просыпался. И повторялось это так часто, что в школе мне поставили диагноз «дефицит внимания».

Доктор Эндерби объяснил, что подобным образом проявляются классические симптомы парциального эпилептического припадка, который начинается в височных долях мозга. Обычно на этом месте он спрашивает пациентов, не случалось ли у них в последние полтора года травмы головы. Но в моем случае задавать вопрос не требовалось. Он видел мой шрам собственными глазами и слышал про метеорит. Потому что про него слышали все.

Тем не менее доктор Эндерби не торопился с диагнозом, а сперва прогнал меня через череду обследований. Светил мне в глаза фонариком; постукивал и щипал меня в разных местах, проверяя рефлексы и чувствительность; велел сдать кровь и сделать электроэнцефалограмму – это когда к голове прикручивают всякие проводочки, чтобы замерить электрические колебания в мозгу. Эпилепсия, если вы вдруг не знаете, возникает от избытка электрической активности. Я сейчас расскажу, как там все устроено.

Мозг – это улей, в котором роятся электрические сигналы, но обычно они ведут себя по правилам: вспыхивают, распространяются и затухают, когда положено. А при эпилептическом припадке правил нет: нейроны начинают беспорядочно искрить и вместо узкого направленного потока получается электрический хаос. По симптомам можно понять, на каком именно участке «закоротило» мозг. Если трясешься и дергаешься, это моторная зона коры, управляющая двигательными функциями. Галлюцинации – это центры перцепции, то есть восприятия. А при генерализованном припадке человек теряет сознание, потому что сбой достигает мозгового ствола. Вот это со мной и случилось, когда я упал на кухне. Типичный эпилептический припадок. Доктор Эндерби сказал, что для мозга это что-то вроде грозовой бури, которая временно вышибает все каналы связи, так что сигналы из внешнего мира перепутываются, а иногда и вовсе не доходят. И мозг остается наедине с самим собой.

На моей энцефалограмме, понятное дело, обнаружилась куча ненормальных пиков. Вкупе со всем остальным это подтверждало диагноз, но ничего не сообщало о причине заболевания. Нужно было сделать МРТ – это такая 3D-карта мозга, которую получают при помощи гигантских магнитов и радиоволн. Доктор Эндерби предупредил меня, что более чем в половине случаев физиологическую причину эпилепсии установить не удается. Но в моем случае была надежда, что все-таки удастся. И надежда оправдалась.

Томограмма показала небольшое повреждение в правой височной доле – ровно в том месте, где доктор Эндерби и предполагал его увидеть. Правда, хорошей новостью он это не назвал. Повреждение структур мозга означало, что симптомы сами по себе не уйдут, следовательно, мне грозили новые припадки. Придется пить лекарства.

Две недели спустя со мной случился еще один приступ, и меня посадили на противосудорожные препараты. С тех пор я их принимаю постоянно.

Глава 5

Когда ум несвободен

Попробую вкратце рассказать, что было дальше.

Припадки участились настолько, что я не мог ходить в школу. Мы поменялись домами с Жюстин и Сэм, чтобы я мог быть поближе к маме, пока она на работе. Мой мир сжался до пяти крохотных комнатушек. Меня донимали видения. Я много читал и переписывался с доктором Уэйр. Потом худо-бедно научился контролировать свое состояние, и мне стало немного легче. Где-то год спустя я смог ходить в школу, и мы вернулись в старый дом.

А теперь – все то же самое, но подробнее.

Сначала все шло плохо. Генерализованные припадки случались каждую неделю, а сложные парциальные – чуть ли не каждый день. Эпилепсия оказалась кошмаром, а приступы невозможно было ни контролировать, ни предугадывать. Я превратился в инвалида. Не мог даже выйти с мамой в супермаркет, потому что мы боялись, что меня начнет трясти посреди кондитерского отдела. Во время приступа тебе, конечно, все равно, поскольку ты без сознания, но потом приходишь в себя и обнаруживаешь, что физиономия в слезах и слюнях, штаны мокрые, а вокруг толпятся какие-то зеваки. Почему-то людей притягивают зрелища, вызывающие стыд и страх, а когда 11-летний пацан, обмочившись, бьется в конвульсиях, – это, скажу я вам, очень стыдно и очень страшно.

Вскоре выход из дома превратился в один из главных триггеров – факторов, провоцирующих приступ.

Доктор Эндерби объяснил, что это из-за стресса: я боюсь, что припадок застанет меня вне дома, у меня повышается тревожность, а вместе с ней растет вероятность, что припадок обязательно случится. Передо мной встала задача: научиться управлять тревожностью. Успешное ее решение представлялось мне не слишком вероятным. Каждый раз, когда мама собиралась взять меня с собой, я впадал в панику – и начинался приступ. Я чувствовал себя безопасно в четырех местах: дома, в нашем магазине, в машине и в больнице. Припадок в больнице не вызывает беспокойства, потому что там ко всякому привыкли и в случае чего куча специалистов прибежит тебе на помощь. По поводу припадка в больнице я никогда не переживал, и, как следствие, в больнице припадков не случалось. Коварная и дурацкая мне досталась болезнь.