Литературоведческий журнал №30 - Александр Николюкин

«Критика неизменно отрицательно отзывалась о его переводах, – пишет современный исследователь, – его переводческие принципы оценивались как неуместное экспериментаторство и обозначались неточным, допускающим многочисленные интерпретации термином “буквализм”»19. Между тем деятельность Фета-переводчика является неотъемлемой частью не только его творчества, но и всей истории русской переводной литературы, воссоздать которую в полном объеме еще предстоит. В своих по преимуществу поэтических переводах Фет оказался новатором, не до конца понятым современниками и не вполне оцененным позднейшими поколениями. Не менее важно то, что в процессе перевода поэтом были выработаны своеобразные принципы, сохраняющие актуальность для историков и теоретиков этого рода творчества.

Между тем переводы Фета при жизни автора были изданы далеко не полностью. Взявшийся на рубеже XIX–XX вв. за подготовку полного собрания стихотворений писателя Б.В. Никольский указал, что цель его состоит в том, чтобы дать «возможно полное собрание стихотворений Фета, как оригинальных, так и переводных, за исключением только из числа последних тех, которые уже вошли в состав отдельных изданий (переводы из древних, “Фауст” Гёте) или могут появиться, по своим значительным размерам, отдельными книжками». Сообщалось также, что издание «имеет в виду удовлетворить по возможности и взыскательным требованиям научной критики как относительно точности текста и полноты собрания, так и в отношении хронологических указаний». С этой целью, по утверждению издателя, «впервые был привлечен к делу весь печатный и весь доступный в настоящее время рукописный материал». Очевидно, К.Р. передал Никольскому хранившиеся у него рабочие тетради Фета и другие материалы20, впоследствии утраченные.

Издание Б.В. Никольского стало наиболее полным собранием, включившим (в составе третьего тома) поэтические переводы Фета, не издававшиеся в особых книгах. Более того, для ряда переводов оно оказалось единственным источником текстов, например, таких переводов Фета из Гёте, как «Лесной царь», «Паж и мельничиха», «Юноша и мельничный ручей» и др.: материалы, которыми пользовался издатель, были утрачены. Вместе с тем в найденных для нового издания материалах обнаруживаются не издававшиеся ранее тексты (например, не печатавшиеся ранее переводы из Гафиза).

Весьма любопытны и примечания, которыми Фет сопровождал почти все свои переводы. Они неизменно сохраняются в нашем издании.

Проза Фета, за немногими исключениями, имеет один источник текста – прижизненные публикации. При этом неизвестными остаются, например, заключительные очерки «Из-за границы»: их публикация была прекращена по инициативе редакции журнала «Современник». Фет вспоминал: «В книге Гербеля “Русские поэты” упомянуто, что в “Современнике” были напечатаны три статьи мои под заглавием: “Из-за границы. Путевые впечатления” <…> Последняя статья кончается выездом из Марселя, а между тем я очень хорошо помню, с каким увлечением описывал я великолепную ночь на Средиземном море, а затем все впечатления Генуи, Ливорно, Пизы, Чиветта-Векии, Рима и Неаполя. Но, вероятно, все эти путевые впечатления не были напечатаны в “Современнике”, куда были отправлены и где, вероятно, в редакции пропали». Действительно, И.И. Панаев решил не печатать их, о чем сообщал в письме В.П. Боткину 28 июня 1857 г.: «Теперь уже нельзя угощать публику безнаказанно между прочим письмами Фета и я не печатаю их»21.

«Деревенские» очерки, имевшие первоначальное авторское заглавие «Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство» (произвольно замененное редакцией журнала «Русский вестник» на «Заметки о вольнонаемном труде») тоже были «урезаны» М.Н. Катковым. Две последние серии этих очерков (вероятно, не завершающие всего цикла) Фет был вынужден публиковать во второстепенных журналах. А сравнительно малый объем статьи «Фамусов и Молчалин» (1885) дает основание предположить, что текст Фета был сокращен редакцией «Русского вестника». Это привело Фета к разрыву с журналом, о чем он вскользь писал в предисловии к третьему выпуску «Вечерних огней»: «…в 1885 г. мы сочли дальнее наше сотрудничество в “Русском вестнике” невозможным…»22

Поэтому и проза Фета может быть представлена только с неизбежными «упущениями».

То же касается и эпистолярного наследия поэта. Многие из его писем раннего периода безвозвратно утрачены. А из позднейшей переписки сохранилось гораздо больше писем к Фету (тех же Тургенева или Л. Толстого), чем писем Фета к своим корреспондентам. Это не означает, что Фет меньше писал – просто он более заботился о сохранении писем друзей к нему, чем эти друзья.

Но дело не только в подобных – естественных для такого рода публикаций – трудностях, вроде трудности прочтения (у Фета был очень непростой почерк) или комментирования. Дело осложняется еще и тем, что даже при нынешнем уровне «опубликованности» эпистолярных текстов Фета они оказываются представленными односторонне.

Во всех предпринимавшихся ранее публикациях фетовских писем был принят принцип представления их «по адресатам»: письма к И.И. Введенскому, письма к И.П. Борисову, к И.С. Тургеневу, к В.П. Боткину, к Л.Н. Толстому, к Н.Н. Страхову, к Я.П. Полонскому и т.п. Такой принцип (естественный на этапе «первых публикаций» по архивным источникам) не дает полной картины о его целостной эволюции и возможен только в случае презентации эпистолярной мысли Фета в хронологической последовательности.

Письма Фета во многих случаях являли собой развернутые трактаты и размышления по самым различным поводам: их введение в литературоведческий обиход позволяет реально представить этого замечательного и оригинального мыслителя, который в восприятии «эпохи реформ» был осознан «мотыльковым лириком». Но именно в своих эпистолярных рассуждениях поэт наиболее часто прибегал к излюбленным парадоксам, доказывая, например, бытийную основательность «самодуров» Островского («…всякий за 40 лет перевалившийся непустоцвет непременно самодур, начиная с Лютера, Кромвеля, Петра, Наполеона…») или привлекательность типа Фамусова в грибоедовской комедии («Я сам – Фамусов и горжусь этим»)23. Само осмысление фигуры этого чрезвычайно оригинального мыслителя без полного корпуса его писем попросту невозможно.

Тут возникает еще сложность. Фет в своих развернутых мемуарах дал беспрецедентную по масштабам публикацию реальных писем к нему своих современников (прежде всего – Тургенева, Боткина, Льва Толстого). Поскольку в письмах упоминались люди и факты, которые ко времени писания воспоминаний были еще живы и значимы, то Фет значительно сокращал эти письменные признания, иногда вычеркивал имена и давал субъективные комментарии. Эти же письма сохранились в своем настоящем виде. Но тогда каким образом представлять их, публикуя мемуары Фета?

И как вообще представлять в издании «письма к Фету»? Или – в отрывках – в комментарии? или – рядом с фетовскими письмами (как это сделано, например, в Большом академическом издании Пушкина)? или отдельными томами – благо сохранилось их еще больше, чем, собственно, писем Фета?

Можно перечислить еще многие проблемы, которые постоянно возникают перед группой исследователей, взявшихся за издание «полного» наследия Фета. Мы не можем гарантировать, что решение их в каждом конкретном случае будет удовлетворительным. Но уверены, что в конечном счете эта работа не окажется напрасной.

ОБРАЗ ЛУННОГО СИЯНИЯ В «НОЧНОЙ ПОЭЗИИ» ТЮТЧЕВА И ФЕТА (О философско-эстетических представлениях поэтов)

Изучая «ночную поэзию» в русской литературе середины XIX в., автор статьи выделила философско-романтическую ее разновидность. Ф.И. Тютчев и А.А. Фет породнились в осознании световой основы мирового бытия – Божественного Первоначала. В статье рассмотрено своеобразие поэтики образа лунного сияния, его вариантов и вариаций, живописно-музыкальной выразительности.

Ключевые слова: философия, эстетика, созерцание, интуиции, первооснова бытия, Мать – Земля, сияние – обаяние.

Anoshkina-Kasatkina V.N. The image of moon light in «night poetry» of Tyutchev and Fet

Summary. Studying the «night poetry» in Russian literature of the middle of the XIX century, the author of article has separated out its philosophic and romantic variation. F.I. Tyutchev and A.A. Fet became related in acknowledgement of the light basis of world being – The Divine Alpha. The article examines the originality of the moon light image poetics, its variants and variations, pictorial and musical expressiveness.

Ф.И. Тютчев в стихотворном послании А.А. Фету писал: «Не раз под оболочкой зримой / Ты самое ее узрел…»1 Что имел в виду «сочувственный поэт»? Речь шла в строках послания об «инстинкте пророчески-слепом», который позволяет постигать («чуять») «темную глубину» земную. Но однако не это ценит Тютчев в поэтической натуре Фета, а его способность видеть высшие сферы бытия – «Великую Мать», ту самую «Природу-Мать», которая наделила птиц («коршуна») крыльями, позволив им взвиваться высоко в небеса, и «голос» ее надлежит человеку всегда слышать; нужно и видеть и слышать живую и любящую Душу мира. Поэт упрекал: