Охотница за призраками - Нина Маккей

Я по-прежнему не могла осмыслить все это, потому что до сих пор помнила только одно мгновение из всего, что случилось. Я проткнула кого-то из учеников ножкой от стула? Вскоре после того, как полтергейст активировал ментальный контроль надо мной, а потом еще и вселился в меня? Две недели назад я отмела бы все это как невозможное или с криками убежала бы. Но теперь мысли метнулись к Нове. Сестра смотрела на меня с таким состраданием. Она знала.

– Нова? – прошептала я. – Нова? – Но она, разумеется, не появлялась. Я вспомнила ее слова. Она сможет лишь изредка покидать место, где ее держат. О, когда я узнаю, кто с нами все это совершил…

Я опустила голову на руки. Я убила Джеймса! Некоторое время я просто всхлипывала, но потом осознала, что слезы тут совершенно не помогут.

– Что я могу сделать? Что мне делать дальше?

Паркер удивленно моргнул.

– Полтергейсты… Тебе нужна защитная терапия против ментального контроля. Сестры Хатти ошибочно считают, что ты была одержима и тебе нужен обряд экзорцизма. Но я сказал, что не согласен с ними. Возможно, ты была под чьим-то влиянием, потому что тебя могли контролировать на близком расстоянии, но ты не была одержима.

Несколько секунд я выжидательно смотрела на него, и он продолжил:

– Влияние – это совсем не то же самое, что одержимость. Я имею в виду, что призрак мог находиться в непосредственной близости, но ни один полтергейст не проникал внутрь тебя. Обряд здесь совершенно не нужен. Более того, существует шанс, что ты его не переживешь. Это серьезная опасность. – Паркер печально посмотрел на меня, но мне не хотелось, чтобы он дальше углублялся во всю эту чушь про экзорцизм. Они же не могут так просто его организовать или могут? Без согласия моего и тети Карен?

К тому же, если Паркер прав, я не была одержима. Это уже что-то. Но Джеймс!

– Когда похороны? – тихо спросила я, хотя у меня на языке крутилась тысяча других вопросов.

– Этого я не знаю, но ты меня поняла, Севен? Нам нужна терапия для тебя, и Хатти в конце концов на это согласились. – Он немного помолчал, затем понизил голос так, что он превратился в пронзительный шепот. – На случай, если они попытаются все же подобраться к тебе у меня за спиной: тебе ни в коем случае нельзя принимать участие в этом обряде. Если Хатти не добьются успеха, они обратятся к еще более жестким средствам, чтобы изгнать из тебя призрака. Полтергейста, которого в тебе нет, понимаешь?

Да, я понимала, но одновременно для меня было невыносимо, что Паркер заботится обо мне. Обо мне! Жизнь Джеймса была на моей совести. Мои руки были липкими от крови. Что вообще обо мне думают родители Джеймса? Закрывая глаза, я видела его перед собой. Как он стоит в тайной комнате за дверью, которая открывается цитатами Далай-ламы[1], и наблюдает за мной, когда я вхожу. Джеймс с его веснушками и рыжими волосами, которые он подстригал так коротко, что они едва прикрывали уши, делая его похожим на монаха. Должна была погибнуть я, не он! Сжатые в кулаки пальцы задрожали. Должна была умереть я, а не Нова. Под взглядом Паркера все тело будто зачесалось. Я больше ни секунды не смогу выносить его сострадание. Не давая ему больше ничего сказать, я вскочила, распахнула дверь комнаты, едва не сорвав ее с петель, и пустилась бежать по коридору.

– Севен! – крикнул он мне вслед. – Севен, пожалуйста, не делай ничего необдуманного! Здесь для тебя небезопасно.

У меня едва не вырвался хриплый смех. Для меня небезопасно? Для других учеников тоже, если я оказываюсь рядом с ними.

Паркер очень хотел броситься за ней вслед. Но это, скорее всего, лишь заставило бы ее бежать еще быстрее, пытаясь отгородиться от самой себя и от всего случившегося. Образ Севен, которая была все дальше, заставил его сердце сжаться, словно кто-то привязал к нему скалу.

О, Севен.

А он еще не рассказал ей о Реми и о ее тете.

Как эмоционально и одновременно холодно она восприняла правду о Джеймсе.

– Рубен! – Призрак, чье имя произнес Паркер, остановился, прекратив рассматривать столик в коридоре рядом с комнатой Севен. Как обычно, услышав свое имя, Рубен отпустил очки, которые теперь болтались на одном ухе и у которых не хватало второй дужки, так что их все равно постоянно приходилось придерживать. Дрожа, он повернулся к Паркеру, подхватил очки и расположил их перед своими глазками. Насколько Паркеру было известно, Рубен был одним из самых старых школьных призраков. И хотя он отлично знал все в школе, сегодня его будто неожиданно заинтересовал именно этот предмет мебели. Именно в этой части коридора.

– Симпатичная резьба, не правда ли? Наверное, из шестнадцатого века, Падди.

– Паркер. Но не важно. Рубен, пожалуйста, окажи мне услугу и проследи за Севен. За ученицей, которая сейчас сбежала вниз по лестнице. Я пошлю еще пару других призраков, но ты должен защитить ее, понял? За ней охотятся полтергейсты.

– Полтергейсты? – пискнул Рубен. – Бедняжка. Разумеется. Полтергейсты выгнали с этих земель мою семью.

Паркер улыбнулся:

– И именно поэтому ты лучше всех подходишь для этой работы.

В одно мгновение Рубен напрягся всем своим призрачным телом. Теперь он был похож уже не на растерянного ученого, а на участника Олимпиады из семидесятых.

– С радостью, Падди. Ей нечего бояться.

Паркер лишь улыбнулся, но его глаза оставались слишком сухими, и облегчение не отразилось в них.

Я сбежала вниз по лестнице, мимо сестер Хатти, которые как раз вместе с мистером Бухари шли наверх.

Корал Хатти вытянула руку, чтобы схватить меня, но сестра удержала ее.

– Пропусти ее. – Голос Оливии чем-то напомнил мне мамин.

Из-за этого слез стало еще больше. Скоро их станет так много, что по щекам потекут целые ручьи. Мне нужно выбраться наружу. Реми? Почему он не пришел сразу же, когда я почувствовала себя плохо? Мне так нужен мой лучший друг.

Пытаясь нашарить перила правой рукой, левой я прикрыла глаза. Нет, нет, нет! Не может быть, чтобы все это было на самом деле. Но почему вообще призраковедам понадобилось запирать меня в этот стеклянный ящик? Была только одна причина, и Паркер пытался мягко объяснить ее мне. Снова и снова его слова повторялись в моей голове, и я снова и снова ощущала на себе его полный сочувствия взгляд. И это, пожалуй, было хуже всего.

– Севен! – Голос Кроува донесся до меня с третьего