Восемь Фаберже - Леонид Бершидский

На парковке было полно мест, и выглядел магазин так обыденно, словно принадлежал к какой-нибудь безликой местной сети. Вывеска на высоком столбе, черным по желтому – имперские цвета, отметил Штарк. Но, скорее всего, случайность: ни корон, ни каких-либо других попыток сделать себе «царскую» рекламу, – приземистое белое строение, каких здесь множество.

Спрашивать хозяйку пошел Штарк, как обладатель менее угрожающей внешности. На коричневом, в мелких оспинках, щекастом лице кассирши отразилось удивление:

– Хозяйка? Она никогда здесь не бывает. Я ее даже не видела. Вам надо спросить у менеджера.

Менеджер, чья морщинистая кожа была того же терракотового оттенка, а бэйдж на груди гласил «Эдуардо Рейес», смотрел на Ивана исподлобья.

– А вам она зачем?

– Я из России, с ее родины, у меня к ней разговор.

– Журналист?

– Нет, что вы. Личный разговор.

– Тогда почему вы не знаете, как ее найти?

Иван начинал терять терпение.

– Я прилетел сегодня из Москвы специально, чтобы встретиться с госпожой Романовой. Дело касается наследства ее бабушки, великой княгини.

– Сеньора не хочет видеть незнакомых людей, – упорствовал мексиканец.

«Молинари уже схватил бы его за воротник и устроил драку с охраной», – с тоской подумал Иван. Ему этот вариант не подходил, и он инстинктивно разыграл сцену из мексиканского сериала:

– Против нее готовится преступление. Я приехал ее предупредить. Позвоните ей, или я уйду, а потом что-нибудь случится – и вы будете знать, что из-за вас.

Эдуардо Рейес переминался с ноги на ногу, борясь с собой.

– Позвоните ей и дайте мне трубку. Если она не захочет меня видеть, это уже ее дело. – Иван совсем уж почувствовал себя мошенником и начал краснеть. К счастью, в этот момент менеджер решился и поманил Штарка рукой.

В торговом зале было пыльно. Иван заметил только двух покупателей, вяло прохаживавшихся между полками с краской. Кабинет Эдуардо, куда вела дверь на другом конце магазина, оказался жалкой каморкой. Компьютерный монитор, кажется, не меняли с середины девяностых. У телефонного аппарата была трубка с проводом. «Из Крыма, что ли, все это эвакуировалось в семнадцатом году?» – подумал Штарк. А Рейес набрал номер хозяйки и ждал ее ответа почти минуту. Пересказав ей Иванову угрозу, он некоторое время слушал тишину, но наконец получил приказ передать трубку.

– Я давно зареклась принимать гостей из России, – услышал Иван ворчливый голос, словно из постановки Островского в каком-нибудь особенно консервативном театре. – Газетчики, мошенники, дураки… такое впечатление, что больше никто оттуда сюда не добирается. Вам что нужно?

– Я не газетчик и хочу рассказать вам про угрозу, которая, возможно, исходит от некоторых мошенников.

– В таком случае вас надо отнести к дуракам, – княгиня явно не утруждала себя политесом. – Мне семьдесят три года, и я давно не верю ни в какие опасности.

– Речь о яйце Фаберже. Розово – лиловом, в котором когда-то были три миниатюры: царь, царица и их первая дочь. – Иван наудачу выложил последний козырь. – Я очень прошу вас ненадолго меня принять, и я все объясню.

Театральный голос снова возник в трубке примерно через полминуты.

– Хорошо, я приму вас. Эдуардо проводит. Дайте ему трубку.

Выйдя на парковку вслед за Рейесом, Штарк покачал головой уставившемуся на них Молинари: мол, не выходи из машины. Менеджер явно собирался идти пешком.

Дом, в дверь которого Эдуардо позвонил через пять минут, был, пожалуй, архитектурным антиподом Павловского дворца с его гордой колоннадой. От двухэтажного коричневого строения веяло смертельной скукой и дешевизной. В таком доме в Америке поселился бы Плюшкин, а не Романов, подумалось Штарку.

Хозяйка сама открыла дверь. Княгиня явно не любила излишеств: на ней не было никаких украшений. Гостя она соблаговолила принять в джинсах и мужской клетчатой рубашке. Впрочем, этот наряд шел ей: если бы Иван не видел ее загорелого морщинистого лица и крашенных хной коротких волос, он по фигуре принял бы ее за молодую женщину.

Наталья Васильевна протянула ему руку не для поцелуя, как делали знатные дамы во всех виденных Иваном фильмах, а для пожатия, и энергично тряхнула ладонь Ивана своей, сухой и узкой, начисто лишенной колец.

– Иван, – представился он. – Иван Штарк.

– Из немцев, я надеюсь, – без всякой вопросительной интонации произнесла княгиня. – А по отчеству?

– Антонович.

Княгиня кивнула, утвердившись, кажется, в догадке, что Иван не еврей.

– Могу предложить вам чай.

– С удовольствием.

Внутри скучный дом не был таким уж унылым, несмотря на низкие потолки. Весь первый этаж занимала огромная гостиная, стены которой были беспорядочно увешаны старыми гравюрами и фотографиями. Казалось, только на окнах их нет. Было здесь и несколько темных портретов, а в красном углу под иконой Богоматери горела лампада. Княгиня выжидательно посмотрела на Ивана, и он вдруг понял, чего она ждет – что он перекрестится на икону. Вот еще! Он демонстративно перевел взгляд на хозяйку.

– Вы лютеранин? – осведомилась она.

– Скорее агностик. Кстати, ехал сюда и думал: ведь здесь нет русской церкви – как же вы обходитесь?

Княгиня не удивилась вопросу.

– Церковь-то есть, в Мерседе. Только она не настоящая, и священник в ней не настоящий. Дэвид, – она скривилась. – По – моему, из иудеев. Русская церковь здесь давно не та. Я теперь чаще хожу в греческий храм, хотя их литургию совсем не понимаю.

Наталья Васильевна налила кипяток в чайничек тонкого фарфора, пригласила Штарка сесть, придвинула ему чашку, тоже старинной работы.

– Вы сказали что-то о яйце Фаберже, – напомнила она, пока чай заваривался. – Мне стало любопытно, что за историю вы расскажете.

Иван решил следовать своему всегдашнему правилу: щедро делиться информацией. Теперь он понимал – уже не только теоретически, а и на основании опыта, – что стопроцентной взаимности ждать не стоит, но что так все равно можно узнать намного больше, чем если не раскрывать карты.

– У нас с партнером фирма по розыску пропавших предметов искусства, – начал он. – Один русский миллиардер нанял нас, чтобы мы разыскали несколько предметов работы Фаберже. –  Вы говорите об этом… Вексельберге? – наморщила нос княгиня.

– Ни в коем случае. Но, боюсь, я не смогу вам назвать фамилию клиента; надеюсь, вы меня поймете.

– Если фамилия в том же духе, лучше не называйте, – сказала княгиня сварливо. Ее пещерный антисемитизм действовал Ивану на нервы – может, в особенности потому, что Винник-то и в самом деле был еврей. Штарк вспомнил байку о прадедушке княгини, государе Александре III, который якобы говаривал о погромах: «Люблю, когда жидов бьют. Но это непорядок».

– В общем, его цель – найти эти предметы и выставить их в Оружейной палате, в Кремле, на постоянной основе. В отличие от Вексельберга, который, как вы, возможно, знаете, не экспонирует свою коллекцию в России.

Княгиня кивнула.

– И вот, – продолжал Иван, – наш клиент нашел первый из предметов – пасхальное яйцо, известное как «Херувим с колесницей». Эта находка очень его ободрила, внушила и ему, и нам надежду, что и прочие изделия Фаберже удастся отыскать и вернуть на родину. Для нашего клиента эта цель очень важна. Но позавчера яйцо выкрали из сейфа в кабинете у нашего клиента в Москве. Кабинет находится на сорок пятом этаже небоскреба. И мы поняли, что, кроме нас, те же яйца ищет еще кто-то, и этот кто-то, в отличие от нашего клиента, не готов платить за них рыночную цену.

– За яйцами Фаберже в последние годы много кто охотится, – сказала княгиня. – Когда мой отец продал «Георгиевское» яйцо на аукционе, он выручил за него тридцать одну тысячу долларов, это в то время была рекордная сумма. Но если бы я продавала его сегодня, я получила бы миллионы. Достаточно, чтобы переехать в Беверли – Хиллз. Но какое отношение ваша история имеет ко мне?

– Вы упомянули о вашем отце, князе Василии. Мы с партнером предположили, что то яйцо не было единственным в его коллекции. Есть теория, что ваша прабабушка, вдовствующая императрица Мария Федоровна, не рассталась с некоторыми реликвиями, которые имели для нее сентиментальную ценность, и передала их по наследству.

– Это никакая не теория, так и было, – перебила Ивана княгиня. – Но при чем здесь я?

– Вы прямая наследница, – сказал Иван уже без обиняков. – Мы в любом случае хотели поговорить с вами о возможности возвращения части вашей коллекции в Россию, но теперь поспешили к вам, чтобы предупредить.

– А на самом деле – чтобы шантажировать, – княгиня улыбнулась одними губами. – Смотри, дескать, если не продашь свою «коллекцию», как вы ее назвали, к тебе явятся воры. Но дело в том, Иван… Антонович, правильно? Дело в том, что никакой коллекции у меня нет. Не было и у отца, хотя, кажется, я догадываюсь, откуда вы взяли это слово. Начитались аукционных каталогов. Там и вправду писали «Из коллекции князя Василия Романова». Но у отца было только это яйцо. Вы прекрасно знаете, что он только один из семи детей великой княгини Ксении. А бабушку ведь пережила не только Ксения, но и младшая дочь, великая княгиня Ольга, и у нее тоже были дети. Вам не приходило в голову, что наследство могли разделить?