Белая река, черный асфальт - Иосиф Абрамович Гольман

Только летчик опытен. Он знает,

Что бедой закончится полет.

В Арктике пощады не бывает:

Лед на крыльях, значит, крылья – в лед!

А на юге по-другому разве?

Холодно взглянул, сказал, и вот,

Леденея, рвутся нити связей.

Лед на крыльях, значит, крылья – в лед!

– А это как? – зашептал опять Лешка Циркуль, когда Сема замолк окончательно.

– Да никак! – раздраженно ответила Зая.

Она не боялась, что Семен услышит их переговоры и как-то отреагирует: он после чтения какое-то время вообще ни на что не реагировал. Но Циркуль своим жужжаньем мешал ее чувствам. А чувства эти были сильные и хорошие. Точнее, одно сильное и хорошее чувство. Если выразить двумя предложениями, то выйдет примерно так.

Семен пишет гениальные стихи, потому что он – гений. И еще потому, что Зая обеспечивает ему эту возможность.

«Ну и Циркуль немного тоже», – неохотно додумывала она.

– Ты больше не боишься потери дара? – мягко уколола она Великого. Сделала специально. Раз он так болезненно этого опасается, значит, нужно не спеша приучать Сему к острой теме. Причем именно в те минуты, когда все хорошо и стихи пишутся. Будет как своеобразная вакцинация. Она никак не могла забыть размашистые Семины движения и кровь, обильно льющуюся с его запястья.

Нет, такое повторяться не должно. И Зая сделает все, чтобы освободить поэта от его страха.

На самом деле она даже кое-что выясняла через парня знакомой, который работал психиатром в больнице. Тот, внимательно выслушав, предположил, что у Семы (фамилий она, разумеется, не называла) очевидные нарушения психики. Впрочем, не настолько серьезные, чтобы его непременно госпитализировать (про суицидальный эпизод Зая рассказывать не стала).

Главное, что девушка вынесла из разговора: любые сильные психотропные препараты, несомненно, повлияют на его творческие способности. И не обязательно в лучшую сторону.

Парень долго ей объяснял насчет двух зол. В итоге Зая пришла к тому же, от чего ушла. Не будет у Семы двух зол, не станет она ему незаметно подкладывать таблетки (такие мысли сначала были, после кровавого испуга). А просто еще больше приникнет, прикипит к жизни поэта. И не позволит тому сделать с собой ничего непоправимого.

– Я не писал целых полторы недели, – вдруг четко и ясно сказал Великий.

– Ты же только что прочитал два стихотворения, – удивился Циркуль.

– Если б не взрыв в трамвае, их бы тоже не было, – отпарировал тот.

– Какой взрыв? Где ты видел взрыв? – не понял приземленный Лешка.

А Зая сразу поняла.

Взрыв эмоций. Эмоциональный взрыв, вот что имел в виду поэт.

Сема в драке не участвовал. Но он точно не испугался, Зая видела, да и раньше знала. Чувство страха у поэта работало не так, как у других людей. Вот она, например, боялась. И в трамвае тоже. Просто опять выбирала из двух зол. За себя просто боялась. А за Сему – панически. Холодный ужас охватывал. Потому ей несложно было атаковать мерзавца, полезшего за ножом. Так маленькая ласточка стремительно атакует крупного врага, если тот угрожает ее птенцам. Ласточка ведь не взвешивает возможности!

– Похоже, ты больше не будешь бояться потери дара, – вдруг сказала она поэту.

– Почему? – встрепенулся Семен, развернувшись всем корпусом к девушке.

– Потому что мы нашли противоядие, – спокойно ответила Зая. – Чтобы ты что-то написал, достаточно случиться любой эмоциональной вспышке. Помнишь, ссора на рынке? Или когда ты по телеку неожиданно увидел цунами.

– Я потом еще раз смотрел запись и не почувствовал ничего, – мрачно буркнул тот.

– Есть масса способов пережить эмоциональный стресс, – горячо сказала Зая.

– Например?

– Пошли сейчас грабанем прачечную! – вместо ответа предложила она. – Все равно нам рубашки забирать! Только мы должны уложиться в три минуты.

– Почему? – спросил Циркуль. Он не удивлялся идее грабануть прачечную, но каждый раз переспрашивал о какой-то детали.

– Потому что если она на сигнализации, то менты приедут через пять-семь минут.

– А если собак пустят по следу? – боязливо предположил Лешка.

– Из-за трех старых рубашек? – усмехнулась Зая. Несмотря на молодость, девушка была очень практичным человеком.

Они быстро собрались и вышли на полуночную улицу. Здесь было прохладно и ветрено. Моросил дождь.

– Хорошо против собак, – гнул свое Циркуль.

Народу в этой части микрорайона ночью никогда не водилось, хотя с обеих сторон, за буквально двумя-тремя домами, у станции метро и на пешеходной улице (там было полно заведений) народ клубился чуть не до утра.

Лица закрыли Заиными капроновыми платками, она их любила.

Вряд ли на их тихой улочке могут быть камеры, но лучше перестраховаться.

Прачечная находилась в полуподвале. Туда вели три ступеньки, потом железная дверь и одно довольно большое зарешеченное окно.

Осмотрев стенку, лампочки от сигнализации не нашли. Но все равно решили действовать так, как будто она присутствовала.

Еще ничего криминального не сделали, а сердца уже стучали, как молоты.

И – есть!

Сему пробило.

Он вытащил планшет, нажал на кнопку включения, начал что-то лихорадочно записывать. Третье за день!

– Может, не пойдем? – спросил Циркуль. – Семка и так что-то пишет.

– Семен, – спокойно поправила Зая. – Он не Семка, а Семен.

– Да ладно тебе, – попытался успокоить ее Лешка, но знал, что парой-тройкой таких ошибок вполне может нажить себе врага. И более отказываться от первоначального плана не предлагал.

Зато когда Сема закончил, Циркуль оказался на высоте. Может быть, даже просто незаменим. Откуда у него такой опыт, неизвестно. Однако выяснилось, что он прихватил из дома, из отцовского шкафчика с инструментом, почти метровый ломик – фомку. И более того, мгновенно сорвал им с петель мощный навесной замок на двери прачечной. Саму дверь с лету выбили совместными усилиями Заи и Циркуля.

Первым в разверстую ночную темь вбежал Сема.

Изобразив из планшета довольно мощный фонарик, пустил по стенам рваные кривляющиеся тени.

Поиск Семиных рубашек (одежда других членов коллектива стиралась редко и без изысков, дома) представлялся невыполнимой задачей. Покрутившись с минуту в мешанине из кромешной тьмы и яркого светодиодного огня, ребята выскочили на улицу.

Из трофеев имелся лишь механический карандаш, который Семен зачем-то прихватил со стойки.

Сердце Семы во время преступного акта так сильно билось не зря.

Еще через час он усладил слух верных друзей очередным шедевром.

Да и с уворованным карандашом он знал, что делал.

И через день, и через два, когда Семен брал в руки свой трофей, то отчетливо испытывал волнение. Не такое сильное, как тогда, в темной прачечной, но явно той же природы.

Впрочем, уже через неделю карандаш, как источник вдохновения, «эмоционально истощился» и перестал помогать с созданием творческого настроения.

А креативная группа, соответственно, начала разрабатывать свой следующий преступный план.

Глава 3

Москва – Белогорск. Багров и Шеметова. Первый визит

В их старой адвокатской конторе чемпионом по полным оправдательным приговорам в уголовных процессах был, конечно, Гескин. За полвека активной практики он имел четыре подобных случая. За ним шел Олег, однажды добившийся оправдания парня, обвиненного во взломе палатки. Багров сумел найти безупречное алиби, подтвержденное МВД-шными фото– и видеодокументами. Парень, оказывается, в хлам пьяный, был доставлен полицейскими другого района в «обезьянник» за плохое поведение. Весь вечер и полночи просидел в сорока километрах от места, где в это же самое время «бомбили» палатку.

А молчал, как партизан, потому что напился вовсе не с женой.

В общем, у Багрова тогда больше сил ушло на улаживание дел с супругой бузотера, чем на судебную тяжбу. Только в этом случае парень был готов признать собственное алиби.

Олег безумно гордился своим оправдательным приговором. И это был, наверное, главный козырь в его бессмысленном, но ожесточенном профессиональном соревновании с Шеметовой.

Теперь же и этого козыря не стало.

К чести Олега, он мужественно перенес уравнивание позиций с любимой женщиной и даже сам сбегал за тортом.

Второй торт принес Гескин. Сказал проникновенную речь, что очень рад видеть рядом с собой