Особенности национальной командировки. Мемуары старого командировочного волчары - Михаил Уткин

Старенькому купейному вагону, по всей видимости, только что сделали капремонт, что выражалось в том, что все его окна задраили абсолютно наглухо. С одной стороны у нас оказался вагон СВ («РИЦ» с круглой крышей), с другой – ресторан, в открытом тамбуре которого торговали относительно свежим «Жигулiвським». Я взял пару бутылочек и забрался в свой вагон.

За две минуты до отправления в купе ввалились трое человек – мужик с двумя женщинами, которым было лет по тридцати. Мужика звали Витькой. Все трое были из какого-то пищевого института в Черкассах и возвращались из командировки на московский Останкинский экспериментальный пищевой комбинат.

Пока знакомились, Витя достал из своего баула четыре бутылки «Московской Особой» с весьма экзотичным для того времени «винтом», шесть бутылок пива, шесть бутылочек экспериментального напитка «Абрикос», четыре бутылки молдавского сухого вина, тюбики с едой для космонавтов, палку «Рубленой ветчины», хлеб и целую кучу всякой всячины. Естественно, что на свет появился и огромный шмат сала. Разумеется, что всё это на столике не поместилось, и было разложено ещё и по полкам. Что мог добавить к такому шикарному дастархану нищий студент? Две бутылки пива и две банки рыбных консервов?!! Но всё равно, вместе со всеми своими банками и бутылками я был немедленно принят в эту тёплую компанию!

За каких-то два с половиной часа мы всей компанией съели почти три бутылки водки. На перекурах я угощал Витю и всех желающих непременными «Казахстанскими». Пили не только в нашем купе – почти весь вагон был в состоянии, очень близком к оргазму. Основательно напившись, я сказал: «Не-е-е, ребята-демократы, только чай!» Демократов тогда и в помине не было, но даже во втором часу ночи Витя каким-то образом смог надыбать у проводницы полный чайник кипятка. Нахлеставшись вдогонку горячей водички, я забрался на верхнюю полку и тут же уснул…

С похмелья я долго спать не мог и проснулся где-то в шесть утра. Картина, представшая моему воспалённому взору, любого привела бы в лёгкий шок: почти все бутылки слетели со столика на пол, там же валялись матрас, простынь и чья-то одежда. Нижняя полка подо мною была пуста. На другой нижней полке Витя сладко спал в обнимку с одной из своих попутчиц. Они были абсолютно голышом. Вторая барышня спала на соседней верхней полке, на ней были только тонюсенькие беленькие плавочки, а её огромные смуглые груди плавно колыхались вслед за поворотами нашего вагона. Окна были законопачены пластилином и запах перегара не выветривался.

Еле дыша, я спустился вниз, открыл дверь купе, тут же поскользнулся на пустой бутылке и пробкой вылетел в коридор. Там я успел схватиться за поручень у окна, отдышался и заглянул обратно в купе. Никто, естественно, не проснулся, а я взял сигареты, тихонько закрыл купе и ушёл в тамбур – страдать…

Поезд со страшной силой нёсся где-то перед Конотопом, едва рассвело и в окна хлестал ливень. Из соседнего вагона «СВ» в тамбур зашёл мужик в отличнейшем костюме, со значком Депутата Украины на лацкане. Товарищу накануне явно досталось не меньше, чем мне, и он попросил закурить. Увидев «Казахстанские», сильно удивился, начал расспрашивать, что у нас и как. Минут через пятнадцать он вспомнил, ради чего, собственно, и пошёл на экскурсию по составу:

– Ресторан открыт?

– Раньше восьми не откроют…

– Мне откроют! – и пошёл на штурм…

Когда он спустя минут 15 появился снова, по внешним и внутренним карманам его шикарного костюма торчало явно больше десятка бутылок пива. Ещё несколько их он просто нёс в руках. Дойдя до меня, Товарищ Депутат Украины снова попросил сигаретку, а потом пристально посмотрел на меня и, сказав: «Я же вижу, что тебе тоже нехорошо!», поставил возле меня две бутылки и исчез в грохочущем тамбуре. Во как – оказывается, даже среди «небожителей» люди бывают! Дрожащими руками я открыл об край окна первую бутылку и наслаждался каждым глотком!!!

Время приближалось к восьми утра, и я вернулся в купе. Барышни уже оделись, а Витя, сидя в одних плавочках, уже открывал последний оставшийся пузырь водки. К часу дня, когда им нужно было выходить, к этой водке мы добавили и бутылочку молдавского винца. Компания сошла, оставив мне булку хлеба, палку «Рубленой ветчины», две бутылки молдавского вина и две бутылки пива. Во всём вагоне осталось человека четыре, все – пенсионеры, компании не было, и я всё, кроме пива, так и привёз в Кировоград.

Удивлённая таким гастрономическим разнообразием моя тётка отобрала у меня это вино – у них такое считалось в дефиците и шло исключительно на «подарки» нужным людям! Вместо вина тётя Таня достала из погребка своё, домашнее. Я, разумеется, был не против…

15. Зёма

Когда следующим утром моя тётка – завуч огромной школы – побежала на работу, дед вдруг тоже подался куда-то по своим делам. Сестрёнка торчала в каком-то колхозе, и я остался совершенно один. В городе Кировограде я, в общем-то, ориентировался, но вот где там в советские времена наливали пиво в розлив, тогда ещё не знал. И не особо мудрствуя, забрался в троллейбус и поехал в сторону вокзала.

Я пристроился на сиденье возле окна, прямо напротив оказалась средняя дверь троллейбуса, а вскоре ко мне подсел рыжий мужик лет сорока, который был явно с хорошего бодуна. Троллейбус крутился на узеньких и кривых улочках вправо-влево и этот мужичок вдруг стал возмущаться, чего это я тут так расселся – ему, мол типа того, что уже места не хватает, и так далее. Я терпел-терпел и потом как втёр ему так – чисто по-алмаатински – что не для того мотал четыре тысячи километров, чтобы здесь ещё и разборки с кем-то устраивать. Мужик вдруг так удивлённо посмотрел на меня и спросил: «А ты что, из Алма-Аты?» Я подтвердил. И тогда он обрадовано завопил, перепугав весь троллейбус: «Братан, зёма, а я – из Каскелена!!!»

Выяснилось, что мужичок командовал здесь бригадой шабашников, строивших в летний сезон кошары в районе Знаменки. Тут уже я спросил, где же попить с утра пивка, и мой новый знакомый сказал, что сейчас приедем на вокзал, а там всё будет.

На конечной Рыжий вытащил меня из троллейбуса, мы заскочили на перрон, и он начал тарабанить в ещё закрытый киоск, стоявший прямо на платформе у первого пути. На стук вышел шеф – пожилой армянин. Моего спутника он, видать, знал уже хорошо и давно, ибо ничему не удивился. Весь киоск был уставлен ящиками со свежайшим «Жигулёвским», но для нас из самых глубочайших анналов сего заведения появился на свет ящичек с жемчужными бутылочками чешского «Рэйдгаста», естественно, не по 45 копеек за бутылку, а по рубль с чем-то. У меня в карманах оказалось рублей пятнадцать, и я попытался достать деньги, но рыжий вообще запретил мне платить – у него самого денег было гораздо больше, и он меня угощал!

Мы просидели там часа полтора, подошёл электропоезд до Знаменки, и мой земляк уехал. Я допил последнюю бутылочку и тоже собрался домой – продавец ларька сказал, что мне можно заходить к нему хоть когда, но я впоследствии что-то постеснялся…

Дома дед на меня отвязался:

– Я тебя маленького боялся спиртовым раствором витамина «D» поить от рахита – чтобы ты потом алкашом не стал, а ты уже с утра готовый!

– Дедуль, так я же только пиво… – про зёму я ему рассказывать не стал…

16. «Киевский» торт

Рейсовый «Ан-24» из Кировограда в киевские Жуляны вылетал рано утром. На улице только-только начало светать, когда Тётя Таня вместе с сестрой Ленкой отвезли меня в аэропорт. Я уселся где-то в середине салона и принялся смотреть в окно.

Вскоре после взлёта самолёт развернулся и пошёл над Кировоградом. Я до этого уже обращал внимание, что над дедовским домом самолёты летали довольно часто. Не составил исключения и наш. Но, когда в моём окошке показалась вся крепость, и я уже надеялся увидеть пятиэтажку на Яновского, самолёт вдруг зарылся в дождившие облака. Нас тут же начало швырять во все стороны, но через несколько минут мы вырвались на ярчайшее солнце. Крылышки и моторы заблестели мириадами маленьких искорок, отражавшихся в капельках воды, которая, впрочем, вскоре высохла.

Позагорав на солнышке, поворачиваясь к нему то одним, то другим своим боком, «Ан-24» вскоре клюнул носом вниз и снова попал в те же самые облака. И cамое интересное началось, когда мы из них вынырнули. Прямо перед носом возник Днепр и Речной вокзал Киева, затем мост Патона и Гидропарк. В отличие от той редкой птицы, наш самолётик не только долетел до середины Днепра, но и перебрался на другую его сторону! Под крылом появилась статуя местной Родины-Матери, которую тут же заслонило выпустившееся на самом интересном месте шасси. Потом в окошке появился Крещатик, за ним – площадь Победы, а перед самой посадкой мы пролетели над каким-то трамвайным или троллейбусным парком – столько красно-жёлтеньких вагончиков я ещё ни разу одновременно не видел…