Особенности национальной командировки. Мемуары старого командировочного волчары - Михаил Уткин

На автовокзале шеф взял билеты на ближайший проходящий автобус до Петропавловска. До его прибытия оставалось минут пятнадцать по времени, и я пошёл на второй этаж, где купил себе в буфете горячего кофе. Автобус тем временем подошёл, объявили посадку, я понёсся вниз, и в дверях зацепился рукавом дублёнки за скобу от висячего замка. Шов правого рукава шубейки пришёлся так точно к этой скобе, что рукав оторвало почти полностью!!!

Подхватив его за низ так, чтобы он окончательно не оторвался, я побежал к автобусу. Посадка в коротенький и жутко холоднющщий «ЛАЗ-Турист» шла своим чередом, и я по ходу дела посмотрел на своё плечо – дыра начиналась подмышкой и, проходя через весь передний край, оканчивалась где-то на спине.

Автобус неторопливо бежал по трассе и через положенные ему четыре часа приехал в Петропавловск. Города я опять не увидел, ибо на стёклах был толстенный слой инея. Ноги промёрзли до того, что я, выбравшись со своего кресла наружу, абсолютно их не чувствовал.

Прибежали к кассам вокзала, купили билеты, и тут объявили, что наш поезд сильно опаздывает из-за снежных заносов в районе Свердловска. Я хотел найти промтоварный магазин и взять нитки с иголками, но шеф потащил меня сначала в столовую. Справа от вокзала шла улица с мемориальной доской на первом же доме, которая гласила, что улочка названа в честь какого-то милиционера, расстрелянного здесь бандитами – крайне редкое преступление по советским временам! За этим домом оказалась площадка, уставленная по краям засыпанными снегом мёртвыми электровозами, в центре площадки на постаменте стоял зелёно-голубой паровоз, а возле него в одноэтажном здании была столовая локомотивного депо, в которой очень вкусно и очень дёшево кормили.

Потом я выбрался на привокзальную площадь. В Петропавловске, оказывается, ходили троллейбусы, а напротив здания вокзала, на первом этаже жилого дома расположился большой промтоварный магазин, где я смог купить и катушку «десятых» чёрных ниток, и набор швейных иголок. Влетев обратно в зал ожидания, я отвоевал себе кресло и уселся шить. Заправил две иголки и принялся гонять их навстречу друг другу через добротную кожу тулупчика, используя вместо напёрстка трёхкопеечную монетку. Всё равно исколол все пальцы и провозился почти два часа. Но таки зашил.

Надев шубейку и рассовав по карманам все нитки и иголки, я пошёл по вокзалу, и здесь меня ждали сюрпризы: вначале в киоске «Союзпечати» оказались в совершенно свободной продаже сигареты «Казахстанские» (у себя в Алма-Ате мы доставали их исключительно по блату), вдобавок – вообще фантастика! – в абсолютно любом количестве меняли деньги пятнадцатикопеечными монетками для междугородних телефонов-автоматов! Это тоже было такой редкостью, что весь командировочный народ собирал себе эти монетки заранее – в почтовых отделениях размена практически не было! Разменяв на радостях трёхрублёвку, я пошёл звонить домой в Алма-Ату…

Поезд продолжал опаздывать, и мы, когда стемнело, снова сходили в столовую депо. «Кузбасс» пришёл с опозданием почти на четыре часа – ну уже сели и поехали наконец. Я не спал до часу ночи – очень хотелось посмотреть на Омск, пусть даже с поезда и затемно!

Под мерцание огоньков огромного города я и уснул…

22. Привидение в кузове

По распределению после института я бы мог остаться в Алма-Ате, но, зная, что мне всё равно идти служить в армию, отдал это место Иринке Щёлковой, а себе взял её место – на подстанции «Нуринская». Чуть позже отец всё равно сделал мне персональное распределение в «Казтехэнерго», и никакая подстанция «Нуринская» мне не светила…

«Кто не был – тот будет, кто был – не забудет 730 дней в сапогах!» Так гласила незабвенная армейская пословица. Моих дней, правда, набралось 530 – всё-таки служил после окончания института, поэтому полтора года. Забрали меня летом 1986 года, прямо на следующий день после вручения нам институтских дипломов. И после балхашского «карантина» с принятием там Присяги, я вдруг попадаю на службу всё равно на эту самую станцию Нуринская Карагандинской области – в войсковую часть, расположенную в паре километров от той самой высоковольтной подстанции, куда я должен был распределиться!

От судьбы не уйдёшь!!!

Осенью к нам домой вдруг ворвались военкоматские, причём аж со взводом «ОМОНовцев»!

– Где ваш сын? Почему он уклоняется от воинской службы?!!

Насмерть перепуганная мамка, ничего не понимая, дрожащими руками достала из шкатулки и показала этим доблестным воякам мои письма из части: «Да он же служит?!!» Менты как-то уж очень нецензурно послали военкоматских подальше и уехали. А те долго ничего не могли понять…

В это же самое время… Шестьдесят девятые сутки моей армейской службы начались самым обыкновенным разводом перед нашей казармой, где меня и ещё троих человек отдали в распоряжение прапорщика Будыкина. Василий Васильевич Будыкин был родом тоже из Алма-Аты. Во время срочной службы он оказался солдатом стройбата, строившего нашу воинскую часть! И, поскольку от судьбы не уйдёшь, он в конце концов оказался в ней тоже – только уже в звании прапорщика и на должности техника!

Будыкин мог с завязанными глазами разобрать и собрать любую автомашину. Ходил он в вечно промасленной шинели, катался на мотоцикле с коляской, который чуть позже поменял на «Москвич-412», был отцом аж четверых детей, а в отношении к солдатам отличался крутым уставным норовом. Кроме всего этого Васильич обладал ещё двумя неповторимыми талантами: мог выпить, почти не пьянея, абсолютно любое количество спиртного (за что имел резонное прозвище «Бутылкин»), и мог достать всё, что угодно, практически из воздуха.

Никто не знал, как он это делает, но в тот день я вдруг нежданно-негаданно стал свидетелем будыкинских «секретов мастерства». Мы вчетвером пришли с развода на техническую территорию нашей части, подождали, пока Васильич подъедет к нам на «КамАЗе», и с огромным трудом заволокли ему в кузов огромнейшую задвижку для какого-то трубопровода. Я остался под тентом, а трое орёликов залезли в кабину, и машина подошла к КПП. Там мы остановились ненадолго и поехали дальше. Но, как потом оказалось, эти орлы вышли (я этого под тентом не услышал), и мне ничего не сказали!

Сначала я думал, что приедем к нашей котельной. Этот поворот проехали. Потом подумал – на ПМС в Нуринске, но и её проехали. В Токаревку вообще не завернули, и я перестал понимать, куда мы вообще едем. Дороги я не видел, со счёта времени сбился, в конце концов, где-то в верхней части тента нашёл прорези, исхитрился выглянуть наружу и не узнал дороги. Поняв, что творится что-то не укладывающееся в обычные рамки, я кое-как смог дотянуться рукой через прорезь до крыши кабины и постучал по ней.

«КамАЗ» со скорости под восемьдесят встал на месте, как вкопанный. Железка (весом почти двести кило!) полетела вперёд и стукнулась с размаху о передний борт, который от такого удара выгнуло. Я чудом успел отпрыгнуть! Будыкин прибежал назад, отогнул тент, увидел меня и разразился самыми страшными матюками. Я смутно надеялся, что Васильич сейчас развернётся и отвезёт меня назад в часть, но не тут-то было! Он запрыгнул в кабину и снова дал по газам. Периодически выглядывая в прорезь, я вскоре увидел возле дороги табличку «Темиртау».

Погонявшись на густо сдобренных огромными ямами пыльных улицах города за трамваями, Будыкин какими-то партизанскими тропами заехал на металлургический комбинат. Потом он лихо крутился между цехами, а железка летала по кузову и приходилось от неё уворачиваться. Возле какого-то цеха прапорщик остановил машину и исчез. Его не было минут сорок. Он вернулся с тремя работягами, которым я помог стащить эту задвижку с кузова на электрокар. Ну не солдаты же они в самом деле – вручную её таскать?!! Потом Васильич снова исчез часа на полтора. Без него пришли эти же мужики и закинули в кузов сварочный трансформатор. Потом мы переехали к какому-то другому цеху, и я снова остался один.

Сидя в кузове, я страшно переживал, что в части-то никто ничего не знает, и меня начали искать! Как потом оказалось, дежурному по части, майору Бежецкому, сразу же сказали, что я уехал с Будыкиным.

Работяги пришли с обеда и, посочувствовав, принесли мне из заводского буфета пару мятых беляшей. После чего запустили какой-то станок и стали кромсать уголки и балки, а я складывал их в кузове. Железок набралось прилично, а сверху на них водрузили какую-то ажурную металлоконструкцию из арматуры и сварочный трансформатор. Только после этого Будыкин сообразил, что всё это хозяйство может ненароком меня придавить, и пустил к себе в кабину. К нам сел ещё один мужик, и мы опять какой-то тайной контрабандистской тропой выехали с территории комбината.