Особенности национальной командировки. Мемуары старого командировочного волчары - Михаил Уткин

Спустя полчаса мы подъехали к гаражам на другом конце города, мужик сгрузил свою конструкцию и трансформатор, а мы с остальным грузом поехали к себе. Был четвёртый час дня, а вечером Васильичу нужно было заступать дежурным по части. Поэтому на обратной дороге прапорщик заехал к себе домой в Нуринск, переоделся перед предстоящим суточным дежурством, и тогда мы уже приехали обратно в часть.

Озабоченный Будыкин пошёл с рапортом к шефу. После его рассказа весь штаб просто рыдал от хохота. А уже за ужином надо мною ржали и в казарме, когда Васильич стал рассказывать народу, как у него в кузове вдруг оказалось привидение. Дикое, но симпатичное. Правда, без мотора…

23. Комсомольский делегат

Отчётно-перевыборная конференция комсомольцев Краснознамённого Среднеазиатского военного округа традиционно проходила в декабре в окружной «столице» – Алма-Ате. Как и всегда, политотдел округа заранее разослал приказы по воинским частям, где указывалось, когда и сколько делегатов нужно было откомандировать в такую недалёкую от нас (тысяча километров) Алма-Ату. В части срочно провели комсомольское собрание, на котором единодушно избрали делегатов, руководствуясь, принципом: кто сможет забежать к себе домой и привезти назад чего-нибудь вкусненького. В делегаты попали я и «буржуй» Тагайбеков.

Обычным декабрьским утром, когда светит низенькое солнце, на улице минус восемнадцать и дует приличный ветерок, мы принялись собираться. Ехать должны были пять человек: командир нашей части Игорь Егорович Брюшков, парторг части Евгений Иванович Носиков, комсорг части Юра Белкот и мы с Талгатом.

У Брюшкова сидел в командировке проверяющий из штаба Округа – однорукий подполковник Романенко, и они вдвоём на командирском «УАЗике» уехали утром в Караганду сделать все свои дела, а потом встретить нас на вокзале. А нам дали возможность сходить в баньку и зарядили на сухпай консервами, которые мы тут же сдали по негласному обычаю в караулку. Вообще всю вкуснятину сразу же отдавали туда – пацаны на посту в мороз с ветром помирают – пусть хоть похавают…

К трём часам дня мы уже неслись в электричке в Караганду. По дороге поприкалывались над Евгением Иванычем, который заранее размечтался, как сейчас разляжется в купейном вагоне, а завтра утром, прямо с поезда, укатит на Медео – кататься на коньках! С шутками и прибаутками мы добрались до Караганды-Пассажирской, до прибытия скорого поезда 40 Ленинград – Алма-Ата оставался где-то час, а на перроне уже отирался шеф на пару с этим подполковником.

Тут-то он нам и сказал, что в командировку едет только один Юрка, а все остальные возвращаются в часть – весь военный округ переводится на казарменное положение в связи с произошедшим накануне восстанием казахов в Алма-Ате. Подробностей тогда никто ещё не знал. Белкот побежал сдавать обратно в кассу ворох наших разноцветных билетиков, а мы сели в машину, которая притулилась за вокзалом.

Впереди уселся Романенко, все остальные втиснулись кое-как сзади, и в наступивших сумерках отправились в обратный путь, обсуждая по дороге «торжество ленинской национальной политики». Из Караганды мы выезжали через Майкудук – Евгений Иваныч и тут не растерялся – попросил остановить машину у ателье «Военторга», чтобы узнать, не сшили ли ему новые форменные брюки. Подождав Носикова, мы, ныряя в ухабы, уже в кромешной тьме вернулись назад в Нуринск.

В части было четыре этнических казаха – два городских, алма-атинских, и два аульных. Аульные, узнав о произошедшем восстании, тут же несказанно обрадовались этому!!! Городские моментально набили им морды – никто из нас в их разборки не вмешивался… А весь Солониченский гарнизон, где мы числились, до середины января считался на казарменном положении, когда все наши офицеры и прапора ночевали в штабе, хотя дом, где они жили, был метрах в двадцати за забором части. Больше месяца нас не отпускали в увольнения и не возили в Токаревку в кино…

Вот так и не состоялась моя единственная возможность хоть ненадолго попасть во время армейской службы домой.

24. Надо, ребята, надо!

Вскоре после моего несостоявшегося путешествия в Алма-Ату шеф мне устроил «отпуск» в местном военном госпитале. Сердчишко-то и вправду пошаливало после первого же кросса, ещё с «карантина» в Балхаше. Командирша, мадам Брюшкова, поехала лечить свои зубы, а заодно отвезла туда и меня.

Госпиталь находился в крохотном рабочем посёлочке между нескольких шахт и огромных отвалов то ли угля, то ли просто породы. Две недели «медицинского» отдыха были наполнены всякими приключениями. Ну, например, когда я, стоя в наряде дежурным по терапии, был вынужден встречать аж самого командующего Краснознамённым Среднеазиатским военным округом, снизошедшего с визитом и до нас, грешных.

Терапию, где народ был в состоянии самостоятельно передвигаться, засовывали во всякие наряды по этому госпиталю – сидеть на КПП и так далее. Если при этом дежурным по части заступал рентгенолог Кузин, здоровеннейший, за два метра ростом, майор, то на разводе наряда он говорил так: «Если ночью поймаю на КПП с бабой – сначала её трахну при тебе, а потом тебя при ней!» Но после этого обычно уходил в свой «ЗиЛ» с флюорографической будкой и крепко спал там всю ночь.

Однажды, когда я так сидел в КПП-шном наряде, даже нарисовался командированный на Карагандинскую ГРЭС-2 Серёга Балакирев с грузом продуктов для голодного солдата, которые ему насовала моя матушка…

Но самый главный момент был в том, что нас периодически выдёргивали ещё и на какие-нибудь хозяйственные работы. Зампотех госпиталя одновременно являлся командиром ещё одной части – из трёх, что ли, человек? – склада медицинского имущества возле города Абай. Он периодически появлялся у нас и стучал себя кулаком в грудь: «Я понимаю, ребята, что вы больные, но надо, ребята, надо!!!»

Морозным мартовским утром, когда на улице было где-то минус 12, команду в несколько человек экипировали во что попало, лишь бы только потеплее, и повезли на работу. Нам достался бортовой «ЗиЛ» с алюминиевым навесом на полкузова. Машина выехала из госпиталя и пошла сначала в Сарань, на заправку в какую-то другую воинскую часть. Потом мы проехали обратно мимо своей Дубовки и попали на трассу. Под навес с дороги заметало снег с угольной пылью и было дико холодно.

Минут через сорок такой дороги мы, чуть не доезжая до самого города Абая, свернули с трассы и оказались на этом самом складе. Огромный кусок Великой Казахской Степи был огорожен колючей проволокой, в одном из углов стояла парочка ангаров, у въезда притулился небольшой домик из белого кирпича, кое-где группками стояли различные военные машины с красными крестами, но большинство огороженного пространства оставалось пустым.

В домике практически ничего не было, только какой-то мусор, пустые ящики, доски – в общем, как на любой стройке. Окна большей частью были уляпаны окаменевшими каплями штукатурки. Мы погрелись у занимавшего почти полкомнаты «козла» с толстенными витками нихрома, и пошли работать.

Вся работа заключалась в том, что нужно было откидывать снег от машин. Свойство Великой Казахской Степи: пока ровно – снега нет, но стоит хоть что-нибудь поставить, как оно оказывается занесённым сугробами аж под крышу. Днями пригревало и снег стал крупнозернистым. Я выбрал себе такую же «рентгеновскую» будку, как у Кузина, но ещё с каким-то прицепом, и принялся откидывать от неё снег на открытое солнечное место, где он тут же начинал таять. До обеда почти откопал.

Обед всем, кто находился на складе, привозили в термосах из госпиталя. Собравшись возле того же «козла», мы наелись, полчаса побродили туда-сюда, изобразили видимость какой-то работы, а часа в четыре вечера нас повезли обратно. Солнышко клонилось к закату, похолодало, но всё равно было теплее, чем утром.

Наш «ЗиЛок» почти доехал до Дубовки, и уже были видны огромные колёса шахтных лифтов на высоких мачтах, когда мотор нашей машины пару раз чихнул и заглох. Водила полез копаться в моторе, но сделать ничего не смог. Вскоре на другой машине показался подполковник. Увидев, что с нами произошло, он прислал нам из части «КамАЗ», на буксире у которого мы и вернулись обратно, нарушив, насколько я понимаю, какой-то пункт из Правил Дорожного Движения.

В госпиталь меня отправляли на неделю, но к назначенному сроку за мной никто не приехал. Мне там что-то уже поднадоело и захотелось обратно. Вскоре я выяснил, почему: начальник терапии, тоже подполковник, специально задерживал уведомления, чтобы иметь рабочую силу у себя. Причём небезосновательно – многие солдаты считали пребывание в этом госпитале ну прямо курортом. Кому – как, и тогда я сам себя из него выписал, специально в очередной раз отказавшись ехать в этот самый Абай. И точно, именно на следующий день нарисовался наш «УАЗик»!