Мария Валевская - Мариан Брандыс

Читателям может показаться смешным, что столько места уделяется решению столь ничтожных мелочей. В конце концов, какая разница, где впервые встретились Валевская и Наполеон – там или где-то в ином месте, при тех или иных обстоятельствах? Самое главное, что они вообще встретились и это привело к известным последствиям. Но биограф обязан придавать значение мелочам, потому что если пани Валевская описала свою первую встречу с Наполеоном неверно, то подобных мистификаций – вольных или невольных – в ее воспоминаниях может быть куда больше. А тогда документальная ценность всех ее воспоминаний оказывается под вопросом. Но пока еще рано делать столь далеко идущие выводы.

VI

Январь 1807 года. Исторический варшавский карнавал с участием Наполеона. 7 января в Королевском замке торжественное представление императору дам столичного общества. Анна Потоцкая (урожденная Тышкевич), внучатая племянница последнего польского короля, с неудовольствием замечает, что «не слишком строгий отбор привел к тому, что толчея была довольно изрядная». И действительно! Кому это пришло в голову пригласить в дамскую элиту редко бывающую в столице провинциальную простушку из-под Ловича – камергершу Марию Валевскую, урожденную Лончиньскую? Убедительную информацию, конечно, мог бы дать только заправляющий всем этим Талейран, но могущественный министр иностранных дел и великий камергер не любит бестактных вопросов. В довершение всего, если верить другой варшавской мемуаристке, столь же осведомленной, как капризная Анетка Потоцкая, именно Мария Валевская, эта молоденькая провинциалка из-под Ловича, обратила на себя внимание императора.

Анна Накваская, чью наблюдательность и хроникерскую обстоятельность я научился ценить, собирая материалы к предыдущей моей книге, так описывает первую встречу Наполеона с варшавскими дамами:

«Император вошел в зал, как на поле битвы или на плац, быстро и радушно; но вскоре лицо его приобрело более сладкое выражение, улыбка озарила омраченное великими мыслями чело, а оглядывая эту вереницу цветов с берегов Вислы, он не мог удержаться от громкого возгласа: „Oh, qu'il у a de jolies femmes a Varsovie!“ (О, какое множество прекрасных женщин в Варшаве!) Именно тогда он остановился перед Валевской, а я, стоя рядом с нею, отчетливо слышала его слова…»

Через десять дней после представления императору состоялся первый бал. Вначале, как утверждает Анетка Потоцкая, существовал проект, чтобы бал был устроен во дворце князя Юзефа Понятовского, но князь «стеснен был присутствием императора, занявшего главный корпус здания». После нескольких совещаний было решено, что первый бал состоится у Талейрана в доме Теппероз на Медовой улице. Варшавская «Газета корреспондента» поместила потом краткое описание этого торжества: «В субботу 17-го дня сего месяца император присутствовал на бале у князя Беневентского, во время которого танцевал контрданс с супругой ясновельможного пана Анастазия Валевского и весело развлекался во время пребывания там».

Принимавшая участие в празднестве Анетка Потоцкая высказывается пространнее и менее официально: «Это был один из самых любопытных балов, на каких я бывала. Император танцевал контрданс, который послужил предлогом завязать отношения с пани Валевской… За минуту до этого Наполеон сел между мною и будущей фавориткой. После краткой беседы он спросил, кто его другая соседка. Когда я назвала ее, он повернулся в ее сторону с миной человека, информированного наилучшим образом. Потом мы узнали, что Талейран простер свою услужливость до того, что устроил эту первую встречу и устранил начальные препоны. Так как Наполеон выразил желание, чтобы какая-нибудь полька пополнила список его любовных побед, выбрали такую, как положено, то есть красивую, но умственно безликую. Некоторые утверждали, будто видели, как после контрданса император пожал ей руку, что, как говорят, равнозначно просьбе о свидании. И действительно дело дошло до него назавтра вечером. Кружили слухи о том, что красотку привел один высокий сановник, а также о неожиданном и незаслуженном продвижении ее беспутного брата, об украшении из бриллиантов, которое, как утверждают, было отвергнуто. Говорили много, ничего не зная толком, чего душа пожелает. Сплетники дошли даже до того, что будто мамелюк Рустан служил горничной!.. Ведь что только не говорят в таких случаях! Мы все были в отчаянии, что особа, которую принимают в свете, уступила так легко и оборонялась столь же слабо, как крепость Ульм…»

А вот еще один рассказ об этом бале, из уст… самого Наполеона. Генерал Монтолон, который сопровождал бывшего императора на остров Святой Елены и записывал диктуемые ему воспоминания, приводит во втором томе своих «Recits»[8] интересный эпизод, имевший место за несколько недель перед смертью императора. Как-то, пишет Монтолон, «диктуя, он вспомнил Варшаву и мадам Валевскую. Он смеялся от всей души, припомнив бал, на котором увидел ее впервые. Тогда под звуки музыки он отдал генералу Бертрану и Луи де Перигору, адъютанту Невшательского князя, приказы, смысла которых они не поняли…» О смысле этих приказов мы узнаем из слов самого Наполеона: «Нисколько не подозревая, что я имею виды на мадам Валевскую, оба наперегонки ухаживали за нею. Несколько раз они переходили мне дорогу, особенно Луи де Перигор. Под конец это мне надоело, и я сказал Бертье, чтобы тот немедленно отправил своего адъютанта Перигора за сведениями о шестом корпусе, действующем на реке Пассарга. Я полагал, что Бертран окажется умнее, но того свели с ума глаза мадам Валевской. Он не отходил от нее ни на шаг, а во время ужина прислонился к подлокотнику ее кресла так, что его эполеты терлись об ее бело-розовую спину, которой я восхищался. Раздраженный до крайности, я хватаю его за руку, подвожу к окну и даю приказ немедленно отправиться в штаб-квартиру принца Жерома и доставить мне донесение, как идут осадные работы под Бреслау. Не успел еще бедняга уехать, как я пожалел, что поддался дурному настроению. Я наверняка вернул бы его, но подумал, что присутствие Бертрана при Жероме может быть мне полезным».

И наконец последнее, самое полное и больше всего говорящее, свидетельство первой встречи Валевской с Наполеоном, воспоминания камердинера Констана.

«В Варшаве император провел целую неделю в Замке. Польская аристократия старалась ему угодить. В честь его давали пышные балы и изысканные приемы, – рассказывает Констан. – На одном из таких празднеств император обратил внимание на молодую польку, мадам В. Ей было двадцать два года (двадцать. – М. Б.), и она была замужем за старым магнатом довольно сурового нрава, больше любящим свои титулы, чем жену. Мадам В. понравилась императору с первого взгляда. Блондинка, глаза голубые, кожа необычайной белизны. Была она не очень высокая, но стройная и с изумительной фигурой. Император подошел к ней и начал разговор, который она с обаянием и умением поддерживала, из чего можно было сделать вывод, что она получила очень хорошее воспитание. Тень грусти на ее лице придавала ей особую прелесть. Император понял, что она жертва и очень несчастна в браке, это привлекало его еще больше и привело к тому, что он влюбился так пылко, как еще ни в одну женщину раньше.

На другой день после бала я был удивлен необычным возбуждением императора. Он вставал, ходил, садился, снова вставал, мне казалось, что я так и не закончу его туалет. Сразу же после завтрака он отдал доверительное поручение одному большому сановнику, которого я здесь не назову. Тот должен был отправиться с визитом к мадам В., выразить ей свое почтение и передать пожелание императора. Мадам В. гордо отвергла предложение: может быть, оно было слишком неожиданным, а может быть, сделала это из присущего женщинам кокетства. Сановник вернулся, смущенный и удивленный тем, что его миссия провалилась. На следующее утро я застал императора все еще одержимого той же мыслью. Он не сказал мне ни слова, хотя обычно был со мной довольно разговорчив. Накануне он несколько раз писал мадам. В., но не получил никакого ответа. Это еще больше распалило его любовь, он не привык к сопротивлению. Однако он написал столько нежных и трогательных писем, что под конец мадам В. сдалась. Она решила навестить императора вечером между десятью и одиннадцатью. Сановник, о котором я упоминал, получил поручение отправиться к ней с каретой в условленное место. Император в ожидании ходил большими шагами и выражал столько же возбуждения, сколько и нетерпения, ежеминутно спрашивая, который час. Наконец мадам В. прибыла, но в каком состоянии! Бледная, молчаливая, глаза полные слез. Я провел ее в комнату императора. Она еле держалась на ногах и трепетно опиралась на мое плечо. Мадам В. плакала и всхлипывала так, что я даже в отдалении слышал это, и сердце у меня разрывалось. Вероятно, во время этого первого свидания император ничего от нее не добился. Около двух часов ночи император позвал меня. Я прибежал и увидел выходящую мадам В., все еще плачущую и закрывающую глаза платком. Отвез ее тот же самый сановник. Я думал, что она уже не вернется. Спустя два или три дня в то же самое время мадам В. опять прибыла в Замок и выглядела гораздо спокойнее. Страшное волнение виднелось на ее прекрасном лице, но глаза были сухие, и была она не такая бледная. Свои визиты она повторяла до самого отъезда императора».