Мария Валевская - Мариан Брандыс

Поэтому мне кажется маловероятным, чтобы самые видные члены варшавского правительства и все правительство в целом могли официально заниматься наполеоновскими амурами. И вообще рассказ Валевской об этом непоследователен и кишит ошибками. Опирающийся на «Записки» прабабки, Орнано выставляет «сватами» Понятовского и Коллонтая, тогда как Массой, пользовавшийся «Воспоминаниями» Марии Валевской, поидает Юзефу Понятовскому в товарищи безыменного «пожилого, весьма почтенного и пользующегося большим авторитетом главу правительства», так что скорее уж Станислава Малаховского, чем Коллонтая. По-разному описывают Массой и Орнано ее разговор с членами правительства к вручение ей правительственного мемориала. Само содержание мемориала в обеих версиях идентично. Но и это не избавляет от сомнений. Потому что эта патетическая и вместе с тем беспомощная эпистола производит впечатление удивительно непольское. В авторстве ее скорее можно бы заподозрить экзальтированную и романтичную почитательницу французских философов мадам де Вобан, а не кого-то из варшавских министров. И еще одна трудно разрешимая загадка: Массон и Орнано согласно утверждают, что первое свидание с Наполеоном устроил князь Юзеф на специально ради этого устроенном балу, в своем дворце. Но печать и светская хроника того времени неопровержимо доказывают, что в январе 1807 года никакого бала у князя Юзефа не было. Так же выглядит дело со вручением первого письма. Из воспоминаний Констана и из содержания писем видно, что вручал их доверенный друг Наполеона, генерал Дюрок. Отношение императора к Понятовскому было тогда еще настолько холодным и официальным, что не могло быть и речи об использовании его для. такого рода поручений.

Еле продравшись сквозь эту гущу загадок и неточностей, теряешь последнее доверие к рассказу Валевской. В этой части своих «Воспоминаний» и «Записок» прекрасная камергерша немало насочиняла. Впечатляющая конструкция «народной драмы» рушится в прах. Исчезают Коллонтай, Понятовский, Малаховский и все правительства. На сцене остаются только две дамы – графиня де Вобан и пани Цихоцкая. Их участие в уговорах польской Данаи отдаться золотому дождю несомненно. Это подтверждают Массой и Орнано, польские и французские мемуаристы, подтверждает и Валевская, указывая в письме к матери на двух приятельниц как на главных виновниц своей капитуляции.

Кто был режиссером этих актрис первого плана, кто сверху управлял всей игрой, мы никогда не узнаем. Вероятнее всего не знала этого и сама Валевская. Но весьма возможно, что две дамы, близкие к Юзефу Понятовскому, взывая к чувству патриотизма упрямой подруги, внушали ей, что они действуют по поручению князя Юзефа и других высоких политических авторитетов. Возможно, что они выдумали для нее это заседание кабинета. Возможно даже, что подсунули ей анонимное, ad hoc[11] сочиненное письмо, представив его как правительственный мемориал и устно назвав лиц, якобы подписавших его. Может быть, позднее, уже после своей «капитуляции», Валевская разглядела фальшивую игру своих приятельниц и именно тогда написала матери: «Я не хочу их больше знать… они предали меня».

А еще позднее, спустя годы, когда она села за воспоминания, которые должны были в глазах второго мужа и сыновей оправдать ее роман с императором, она могла счесть фальшивую игру за действительность. Могла с таким же самым беллетристическим талантом, который унаследовал ее правнук, преображать мечтания и домыслы в реальных людей и в реальные факты.

Трудно иметь к ней из-за этого особые претензии. Она уступила Наполеону из эмоциональных соображений, с глубоким убеждением, что приносит жертву на алтарь отечества. И могла желать, чтобы ее близкие воспринимали эту жертву в наиболее пристойном и выгодном свете. Бояться опровержений ей не приходилось. Когда она диктовала свои воспоминания, знаменитых поляков, которых она избрала основными действующими лицами своей драмы, уже не было в живых.

IX

Массой и Орнано довольно подробно описывают два первых визита Валевской к Наполеону. У польского биографа мало возможности что-либо добавить или затеять полемику. Ему приходится полностью полагаться на пересказанный рассказ героини романа. Да и как же иначе! Только Валевская могла знать, что было тогда у нее с Наполеоном в императорских покоях, оберегаемых надежным Констаном.

Собственно рассказу предпосылается пролог. Массон изображает драматическое утро в варшавской квартире Валевских. Бедная Даная, смертельно утомленная длительными настояниями и уговорами, объявляет наконец о капитуляции: «Делайте со мной, что хотите». Дело улажено, добившиеся своего бегут к шефам за дальнейшими инструкциями. Мадам де Вобан для пущей верности запирает «малютку с» грустными глазами» на замок, чтобы та не передумала и не убежала.

До самого вечера Мария находится под замком. «Медленно текут часы, – растроганно пишет сентиментальный Массон, – а бедная женщина в муках ожидания смотрит то на стрелку часов, то на запертую и молчаливую дверь, через которую должен поступить приказ о ее казни…»

Дальнейшие события происходят, как в американском «костюмном» фильме: «В половине десятого кто-то стучит в дверь. На нее быстро надевают шляпу с длинной вуалью, набрасывают плащ и полуобморочную ведут на угол улицы, где ждет карета. Ее вталкивают туда. Человек в круглой шляпе и длинной накидке, придерживавший дверцу, поднимает подножку и садится рядом с нею. Они не произносят ни слова. Едут, останавливаются у потаенного входа в Замок, ее высаживают, ведут, поддерживая, к двери, которую кто-то уже нетерпеливо распахивает. И вот она наедине с Наполеоном. Она не видит его, плачет. Он у ее ног, старается разговаривать мягко, но в какой-то момент у него вырываются слова: „ваш старый муж“. Она вскрикивает, вскакивает, хочет бежать, ее душат рыдания. Эти слова являют ей вдруг весь ужас, всю заурядность, всю позорность поступка, который она должна совершить. Он стоит удивленный. Впервые встречается он с такой реакцией…»

Он очень добропорядочный человек, этот Фредерик Массой, и, вероятно, точно воспроизводит мелодраматический тон воспоминаний Валевской. Но хочется рвать и метать, когда узнаешь об этих событиях не по оригинальному рассказу Валевской, а из стилизованного пересказа старого наполеоноведа, который экзальтированность «Воспоминаний» еще больше усугубляет собственным старанием, ибо больше всего на свете любит своего императора, но вместе с тем искренне сочувствует «маленькой польской графине».

Опираясь на рассказ Валевской и на свои сведения о героине, Массой описывает душевное замешательство Наполеона во время первого свидания. Император не знает о моральном принуждении, которое оказали на его избранницу, поэтому не может понять ее поведения. Что это? Молодая женщина добровольно приходит на ночное свидание, а потом заливается слезами и пытается бежать? Утонченное кокетство или крайняя наивность? А может быть, разыгрывает комедию, чтобы усилить его желание? Нет, это молодое существо не может притворяться столь искусно. Мягко, но с силой он увлекает ее от двери, за которую она отчаянно цепляется. Усаживает в кресло и обо всем расспрашивает. Говорит он с нею ласково, стараясь не ранить каким-нибудь неосторожным словом, и тем не менее учиняет истинный допрос. Он вытягивает из нее информацию и неотвратимой логикой своих аргументов сокрушает ее угрызения. Добровольно ли предалась она тому, чье имя носит? Ах, это семья связала ее молодость и еле расцветшую красоту с дряхлой старостью! «И у Вас могли быть упреки совести!» – гневно восклицает он. Тогда она прибегает к религии: «Что связано на земле, может быть расторгнуто только на небе». Он смеется, она еще сильнее плачет.

В этих разговорах проходит половина ночи. Наполеона трогает и забавляет необычная ситуация. Он спрашивает у Валевской ее имя. С тех пор он будет называть ее Мари, своей сладостной Мари. В два часа ночи деликатный стук в дверь оповещает о конце свидания. На сей раз Даная спасена. Слезы спасли ее от позора. «Осуши слезы, моя сладкая трепетная голубка, и ступай отдыхать, – слышит она на прощание. – Не бойся больше орла, он не применит к тебе никакой иной силы, кроме страстной любви, а прежде всего он хочет завоевать твое сердце. Потом ты полюбишь его, он будет для тебя всем – понимаешь, всем!» (Интересно, кто же все-таки автор этого трогательного прощания: Наполеон, Валевская или старый, добрый Массой?) Император помогает Марии застегнуть плащ, провожает ее до двери и здесь, держась за дверную ручку и грозя, что не отопрет, заставляет ее обещать, что она приедет завтра.

Фильм продолжается. Ее отвозят домой с соблюдением все тех же предосторожностей. Мария засыпает счастливая. Ничего дурного не было. Император «пощадил» ее, он оказался добрый, предупредительный, чуткий. Опасения были пустыми. Но на следующий день ее будят рано. Новые признаки того, что история отнюдь не кончилась, что она только начинается. Услужливые приятельницы вручают ей новое письмо Наполеона и чудесную бриллиантовую брошь в виде букета. Генерал Дюрок приглашает ее на обед, где будет император. Доверительно информирует ее, что Наполеон хотел бы видеть ее с бриллиантовой брошью на груди. И вновь повторяется старое: настояния, уговоры, громкие слова о Польше и долге патриотки. Она еще раз уступает: соглашается идти на обед, но без бриллиантовой броши.