Время нас подождёт - Ульяна Орлова

Пока он искал нужную страничку, я заметил, что в книге очень много удивительных картинок. На одной я даже остановил его:

— Постой! А это — Кто?

На картине был Человек в длинной белой одежде, рядом с ним — дети. Одного ребёнка Он держал на руках, что-то рассказывая остальным. И смотрел Он так по-доброму, так ласково, и ребята так весело смеялись, что мне тоже захотелось оказаться рядом с Ним.

— Это — Христос.

— Бог?

— Да. Его Сын.

Лето, горы вдалеке, маленькие белые домики…

— Когда это было?

— Больше двух тысяч лет назад, в Израиле, это страна на юге.

А потом Юра показал мне те слова. Они тоже были на отдельной картине — желтом свитке, под большим словом Любовь.

— Две тысячи лет назад этот человек однажды встретил Христа. И с тех пор всю оставшуюся жизнь старался служить Ему. Так вот, он, апостол Павел, написал несколько посланий к разным народам, в которых излагал учение о Христе, о Церкви, о браке… Много интересного там можно найти, ну вот, и есть такие слова про любовь.

«…Любовь долготерпит,

милосердствует,

любовь не завидует,

любовь не превозносится,

не гордится,

не бесчинствует,

не ищет своего,

не раздражается,

не мыслит зла,

не радуется неправде, а сорадуется истине,

все покрывает,

всему верит,

всего надеется,

все переносит,

Любовь никогда не перестает…

Теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь; но любовь из них больше».[1]

…Наташа меня, кажется, звала уже в третий раз, а я всё сидел над книгой, упираясь локтями в стол, и прогонял пяткой кота, который своим урчанием мешал мне думать. «Любовь никогда не перестаёт…»

Никогда.

Никогда не заканчивается — ни в потоп, ни в голод, ни когда ты что-то натворил… Она многого не делает, а что же тогда? Будто уступает место другому человеку…

И выходит, что любовь можно продолжить в вечности! Если ты любил здесь, на земле…

Значит, та бабушка ждёт, что они встретятся там. Её любовь, как ниточка соединяет их, ту жизнь, будущую и теперешнюю…

Лучше я помолчу и ещё подумаю, потому что… Иногда лучше прочесть, чем сказать.

А ещё я вспомнил, как вышла из храма довольная Наташа — лёгкая, сияющая, будто летняя бабочка на чистом белом снегу.

— Наташа, а что за картина была там, где мы стояли?

— Мишка, это не картина, это икона Богородицы. Называется «Достойно есть».

После ужина Наташа села за ноутбук обрабатывать фотографии, бабушка мыла посуду, Юра разместился за моим столом и что-то делал в компьютере, а я, накрывшись одеялом, смотрел картинки в Библии. Тикали часики на тумбочке, за окошком кружились в темноте белые снежинки, в комнате было тепло, и Мурзик гонял по ковру какой-то старый мячик. А я вдруг сказал Юре то, что меня больше всего тревожило с тех пор, как Юрка спросил меня про дружбу, когда мы стояли у храма:

— Юра… А если поссоришься… Если с другом — плохо. А вот если вдруг — с Богом? — это я уже прошептал. Потому что мне стало совсем страшно.

Юра перестал печатать, обернулся, посмотрел на меня. Встал, присел на краешек моей постели. Осторожно положил руку на мою лопатку — как раз там, где у меня больше всего почему-то болело после очень старых драк с Перцем.

— Это, Миша, и называется — «грех».

У меня пробежали мурашки по спине.

— А… как тогда быть?

Юра ответил не сразу, тихо так, грустно почему-то.

— Когда ты обижаешься на кого-то — ты не хочешь его видеть. Прячешь глаза, отворачиваешься… Так и у человека, когда он совершает грех, ссорится с Богом. Обижает Его — то есть творит поступок против совести, против Его заповедей, против всех законов их дружбы… Он прячет глаза, а ему кажется, что это Бог отвернулся от него, и он обижается на Бога… А внутри ведь — всё хочет мириться!.. А Бог его ждёт, потому что любит его.

— Бог не обижается?

— Бог это Любовь.

«А любовь никогда не перестаёт. Получается, что Бог никогда не перестанет любить нас? И… меня?»

— И вот тут всё зависит от человека. Хочет ли он сохранить дружбу? Дальше дружить и общаться с Богом? Для этого нужно совсем немного — всего лишь переступить через себя, и сказать «прости», но как бывает это трудно сделать!

Да, а ведь я не умею просить прощения… Это нелегко, потому что надо признаться себе, что ты виноват, и потом сказать это вслух! А иначе — как извиняться, если не чувствуешь себя виноватым?! Это значит, себя обманывать…

А просить прощения у Самого Бога?!

Ого!

Но для того, чтобы вновь с Ним дружить… А смог бы я?

А смогу — если захочу с Ним дружить?.. Дружить с Богом!

— … Юра… Попросить прощение — это и есть исповедь?

— Да.

Глава 10.

Трещинка.

Что толку бояться? Зачем бояться, если мы ни отчего не застрахованы?! Это случилось.

Нет, не с Колькой, не с мальчишками в классе, не с кем-то там незнакомым… Я поссорился с Юрой.

Внутри поссорился. А раз так — то чего бояться дальше? Можно сказать, что и снаружи — тоже. Не сегодня так завтра разразится гром.

Я узнал, что у Наташи будет малыш. И не когда-нибудь в далёком будущем, а скоро. Через каких-то полгода, ну ладно, чуть позже. Что я, совсем глупый, чтоб не догадаться? Она перестала нормально есть всё, кроме солёных огурцов и бутербродов со шпротами.

По утрам — тоже.

А ещё стала сидеть на сайтах про младенцев. Даже фотоаппарат забросила.

И Юра стал с ней ласковый, и кот теперь постоянно поближе к её пузу пристраивается. Нужно быть совсем далёким и невнимательным, чтоб не догадаться.

И этот разговор ночью…

Правда, в отношении ко мне это никак не изменилось. Разве что бабушка ещё добрее ко мне стала. Хотя — куда уж добрее? Молчаливее сносить мою внезапную грубость?!

Но я знаю, что это только пока — не изменилось. А потом изменится.

Мне было неловко смотреть в глаза Наташе. Я понимаю, что она не виновата ни в чем, и тот карапуз в её животе — тем более, но я… Мне-то что делать?

Юрка будет уходить в плавание, а она будет с ним нянчиться, с ребёнком, в смысле. А я буду мешаться.

Что? Помогать?

Как?!

Вот такой варёный ходил я недели две. Мне всё больше думалось, что сдадут они меня обратно. Ну зачем, зачем я им сдался, когда у них будет свой, маленький, хорошенький, розовощёкий младенец?!

Мне он таким и представлялся — как с рекламы подгузников. Весёлый, толстенький, с большими щечками, почти лысый и совсем неплачущий. Хорошенький.

Только я-то какое к нему имею отношение?!

Я старался быть ещё серьезнее и внимательнее. Но чем больше я старался, тем больше выходило наоборот! Пару раз я даже что-то сказал резкое Наташе. Юры дома не было. А мне от этого стало так пакостно, что я прогнал с дивана любимого Мурзика. И уткнулся в какую-то книжку…

А с Юрой я уже поссорился. Я мысленно прокручивал тысячу раз наш диалог: вот он наконец говорит мне, что у них будет малыш, вот что-то ещё хочет сказать, а я… Я одеваюсь — молча и иду к двери, и только у порога бросаю: «Не хочу быть помехой. Спасибо за всё». И ухожу. Куда? Не знаю. В детдом… Не знаю. А Юра, он, конечно, бросится за мной и будет меня уговаривать, но — бесполезно.

Или не бросится?

Мне почему-то очень хотелось, чтобы он пошёл следом и уговаривал меня…

Каждый раз я замиранием сердца представлял этот диалог и отодвигал его…

Только чтоб они не сами отвели меня туда! Это… это такое… Когда на тебя все смотрят сочувствующе, а Перец обязательно будет издеваться, будто я самый невыносимый в мире человек, раз меня вернули!

Но Юра почему-то ничего не говорил. И вообще, вел себя так, как ни в чём не бывало. Почти так.

Пока не наступил четверг.

На больших переменках мы иногда выходим с ребятами на улицу. Особенно, если снег мокрый и можно побросаться снежками. Охранник, конечно, ворчит, ну да что там! Не запрещено же в правилах, да и не прогуливаем мы. Минут пятнадцать передохнём и вернёмся, даже учиться потом легче, на свежую голову! Так вот, на одной из таких переменок, мы с мальчишками выкатились в заснеженный и мокрый двор.

У нас класс как бы делится на две компании. Нет, три — если с девчонками. А если только парней считать, то две: одна поспокойнее, «интеллектуалы», так сказать, а другая — «хулиганы», не так, чтоб прям злые бандюки, а просто ребята, которые «забивают» на часть школьных правил. Мы с Колькой больше принадлежим к «интеллектуалам», потому что с ними интереснее, потому что они щедро делятся правильными заданиями на переменках, потому что набор слов у них как-то побогаче и поспокойнее, чем у «хулиганов», да по многим причинам! Но сегодня я оказался во второй компании — наши что-то затеяли в классе, а мне очень хотелось на улицу, проветриться. Если очень подумать, почему я с ними пошёл, то можно сказать вот что. Эта компания чем-то отдалённо напоминало компанию Перца, и мне хотелось, чтоб меня там признавали. Потому что… Глупо, конечно, но это как бы немножко победитель… Да и с той поры, как я мысленно поссорился с Юрой — меня иногда тянуло в хулиганистую компанию. Их выходки отражали моё настроение. А оно стало неважным.