Проклятие рода Плавциев - Данила Монтанари

Юноша скромно удалился. Несмотря на произнесенные им слова, в его поведении не ощущалось и следа униженной услужливости. Публий Аврелий решил отправить секретаря на разведку. Уж очень необычные слуги в этом доме…

— Наконец-то ты удостоил меня чести, Кастор, все-таки пришел, — проворчал он спустя некоторое время, увидев своего неуловимого вольноотпущенника.

— Я подружился со слугами, — ответил грек, не вдаваясь в подробности.

— Узнал что-нибудь о хозяевах дома? — спросил сенатор, не сомневаясь, что александриец с пользой провел время.

— Старуху все боятся и уважают. Как ты знаешь, Плавций стал ее вторым мужем, после того как Тиберий заставил ее развестись с первым, полководцем Марком Фабрицием, отцом того прекрасного воина, с которым ты познакомился за ужином… Так вот Плавций оказал какую-то большую услугу императору, и брак с Паулиной помог ему подняться по социальной лестнице. Она волей-неволей повиновалась и, надо признать, вела себя как образцовая супруга.

— Да, это матрона старого склада, она всюду следовала за мужем, была с ним во всех военных походах, жила в лагерях вместе с солдатами, — вспомнил Аврелий.

— Как Агриппина, жена Германика.

— Да, Паулина очень любила Фабриция. И для обоих приказ императора развестись стал ужасным ударом.

— Он погиб спустя год после их развода, — уточнил Кастор. — Если не ошибаюсь, попал в засаду где-то в лесу…

— Только после этого Паулина смогла смириться, — закончил сенатор. — И все же не хотелось бы думать, что твое любопытство удовлетворилось лишь этим…

— Конечно, нет. Еще говорят, что Плаутилла с годами стала еще щедрее…

— Кто знает, сумеет ли Семпроний Приск обуздать ее?

— Покойный Аттик мало верил в это, тем более что при своей скупости он считал, что появление знатного зятя слишком плохо отразится на семейном бюджете. К тому же еще его вдова…

— Елена?

Вольноотпущенник принялся массировать Аврелию шею, чтобы господин расслабился: он старался заменить отсутствующую Нефер, дивной красоты египтянку, за которую Аврелий заплатил непомерные деньги.

— Эта женщина не очень-то нравится слугам, — продолжал Кастор, — держится как властительница, а ведь прежде, до того, как она оказалась в доме Плавциев, у нее не было ни сестерция: сомневаюсь, что она вышла замуж за скучного Аттика из-за неудержимой страсти!

— А теперь, когда он умер, она быстро найдет другого петуха, чтобы общипать его… А что слышно о мужчинах?

— Аттик — довольно тусклая личность, к тому же весьма прижимистый. Его волновали только деньги да новая жена. Он жид в постоянном страхе — боялся, что обнищает или Елена наставит ему рога.

— А Секунд?

Александриец изобразил испуг:

— Не произноси его имя, хозяин! Говорят, у него очень дурной глаз!

— И ты веришь в эти глупости? Самое большее, что тут можно подумать, — бедный Секунд принес неудачу старшему брату, — возразил Аврелий, вставая. — Так или иначе, ты хорошо поработал. Можешь теперь отправиться в соседнюю комнату: я сам разденусь и лягу спать.

— Ждешь гостью? — спросил грек с обычной бесцеремонностью.

— Мы только приехали сюда, и ты полагаешь, я уже успел соблазнить какую-нибудь девушку? Готов поспорить с любым, кто возьмется совершить такой подвиг всего за полдня.

— Я спросил, потому что хорошо знаю своего хозяина. Пусть боги благословят тебя этой ночью и берегут твой покой…

— То же самое желаю тебе. Смотри только, не храпи слишком громко, ведь твоя кровать — за стеной.

— О, не беспокойся, хозяин. Я не буду там спать.

— А где же в таком случае?

— У горничной Елены. Чудесная девушка, и у меня было целых полдня, чтобы завоевать ее. — Кастор торжествующе улыбнулся и тут же исчез во мраке коридора, так что Аврелий даже не успел возмутиться его дерзостью.

2

Пятый день перед ноябрьскими календами

На рассвете патриций вышел в перистиль и в одиночестве отправился гулять по парку. Мысли его занимала прекрасная Елена.

Женщина, хоть и не выказывала бесконечного отчаяния, все же, похоже, была огорчена потерей мужа: возможно, она сожалела не столько о бесцветном супруге, сколько о том, что раннее вдовство не позволит ей, в качестве опекунши малолетнего наследника, завладеть состоянием Плавциев. Так или иначе, за весь вечер на щеках ее не появилось ни слезинки. Слезы, известное дело, портят краску на глазах. «Возможно, она и хороша, но мне не нравится», — решил Аврелий, при этом в душу его закралось сомнение — а не обманывает ли он сам себя?

Он миновал крытую галерею, ведущую к башенке, и направился на берег озера.

Подойдя к садкам, сенатор тут же забыл о Елене. Теперь его занимало другое: как же это Аттик соскользнул в садок? Аврелий решил внимательно осмотреть место, где произошло несчастье.

Тут находилось пять прямоугольных садков, не считая тех, что выгорожены в озере. Веками римляне, любящие вкусно поесть, разводили мидий, устриц и другие деликатесы, чтобы всегда иметь их наготове свежими и в избытке. Дед Гнея, родившийся рабом, с большими, вечно пахнущими рыбой руками, сгубил себя на этой неблагодарной работе. Однако теперь, через два поколения, Аврелий видел плоды его трудов — чудесный уголок у входа в царство Аида.

Сенатор подошел к круглому садку, где встретил смерть первенец Плавциев, и наклонился, осматривая края. Четыре каменных мостика вели к платформе в центре садка, где по большим праздникам накрывали стол — так гости могли наблюдать, живыми и резвыми, тех самых рыб, которых подавали им уже жареными.

Пока патриций изучал все это, несколько рабов с большими корзинами проследовали за крепким мужчиной, властно отдававшим распоряжения. Очевидно, откушенной руки Аттика оказалось недостаточно, чтобы умерить аппетит изголодавшихся мурен: под бдительным взором надсмотрщика слуги целыми ведрами бросали втемную воду извивающихся рыб.

Одна из них, пятнистая, с острыми зубами, неожиданно поднялась над водой. Серебристый всплеск — и мурена мгновенно бросилась на нее, разорвала в клочья и проглотила в один миг. Длинный плавник ее мелькнул, покрыв воду рябью, и снова исчез.

— Великолепные создания! — не без гордости произнес человек.

— Ты рыбовод? — спросил Аврелий.

— Меня зовут Деметрий, я отвечаю за садки. К твоим услугам, господин! — представился он. — Случилась такая большая беда!

— Да, несчастный Аттик, так плохо кончил… Никому не пожелал бы подобной смерти, даже самому непримиримому врагу.

— И что самое ужасное, мои бедные мурены могут заболеть! — весьма озабоченно воскликнул человек. — Вопреки общему мнению, человеческая плоть не приносит муренам никакой пользы. Уж поверь мне, сенатор, я занимаюсь этим ремеслом всю жизнь. Чтобы оставаться здоровыми, им нужна хорошая морская рыба. А может, Аттик болел чем-нибудь и мои малышки заразились!

— Как, разве их всех не убьют после того, что они сотворили? — поразился Аврелий.

— Это невозможно. Тут же целое состояние! В этом садке. Прости меня, благородный господин, но, если бы какого-нибудь твоего родственника задушили золотым ожерельем, ты выбросил бы его? Нет, конечно. Самое большее — постарался бы продать!

— Конечно, досадно, что мурены ели такую непригодную для них пищу! — согласился патриций, потрясенный простодушием этого человека, граничащим с бесчувственностью.

Деметрий согласился с ним, не уловив и тени иронии.

— Им следовало держаться подальше от садков, этим господам с их кожаными сандалиями! Посмотри сам, как здесь скользко на краю, да еще и небольшой уклон…

И в самом деле, каменный бордюр, опоясывавший садок, возвышался над водой не больше чем на пядь, и его покрывала грязь, коричневая и липкая.

— Тут легко соскользнуть… Наверное, часто случается, что кто-нибудь из рабов падает здесь в воду? — поинтересовался сенатор.

Деметрий в недоумении почесал затылок.

— По правде говоря, такого не припомню. Здесь достаточно быть просто внимательным. И потом, зачем наклоняться? Рыбы прекрасно видны и отсюда.

— А почему вы не держите их в садке в озере? — спросил Аврелий.

— Ты забываешь, сенатор, что это Авернское озеро и его вода смертельна! Сернистые газы убивают даже морских петухов и золотых рыбок. Во времена греков здесь вообще никакая рыба не водилась. Посмотри вокруг — видишь, над водой не летают птицы?

Публий Аврелий кивнул: Аверн происходит от греческого a-ornon — «без птиц», подумал он и вспомнил стихи Лукреция:

И не успеет туда на крыльях птица примчаться,Как цепенеет тотчас и, невидимым схвачена ядом,Сразу же падает вниз, куда тянут ее испаренья.[29]

Действительно, зловонные испарения веками мешали пернатым, которых так много на всех водоемах, опускаться и гнездиться на берегах этого озера. Ядовитые испарения, поднимавшиеся повсюду с земли, густая растительность на склонах ущелья, странный запах, ощущавшийся в воздухе, породили легенду о входе в Аид.