Партизаны Великой Отечественной войны советского народа - Коллектив авторов

Фашист не нашелся что ответить.

А. Садовский

Ни пытки, ни издевательства фашистских варваров не ослабляют стойкости советских людей

Неслыханные насилия чинят над польским населением в захваченных городах и селах гитлеровские бандиты. Вырвавшиеся из фашистского ада беженцы с ужасом рассказывают о диких расправах над женщинами, стариками и детьми, о массовом истреблении поляков.

Участник одного из партизанских отрядов, действующих в районе Л. (Западная Украина), товарищ М. сообщил следующее:

— Злодеяния средневековых инквизиторов и садистов бледнеют перед теми ужасами, которые принесли польскому народу фашистские орды. Ворвавшись в Л., немцы согнали на небольшую площадь всех, кто не успел скрыться. Под дулами пулеметов, установленных на мотоциклах и танкетках, фашисты потребовали выдачи коммунистов и работников советских органов. Напрасны были угрозы. Все молчали. Не добившись ничего угрозами, пьяный фашистский офицер с железным крестом на груди на ломаном русском языке стал объяснять, что, мол, немцы борются за культуру, за цивилизацию.

Из толпы выбежал старик с криком:

— Знаем мы вашу культуру, испытали ее на своих спинах в Варшаве и Кракове!

Он бросился к офицеру и плюнул в его испитое, красное от алкоголя лицо. Старик тут же на месте был расстрелян.

Местный лавочник оказался провокатором и немецким шпионом. Узнав от него, что старик по национальности поляк и что двое его сыновей ушли с партизанским отрядом, офицер бросился к толпе со сжатыми кулаками, истошно крича:

— Поляки будут знать меня!

Обращаясь к жителям местечка Л., он скомандовал:

— Поляки, два шага вперед!

Вначале вышло вперед несколько женщин и стариков, а затем все жители, собравшиеся на площади, — украинцы и русские. Это еще более взбесило пьяную банду.

Раздалась команда на немецком языке, и в безоружную толпу посыпался град пуль. Обезумевшие от ужаса женщины и дети разбегались во все стороны. Их преследовали озверевшие гитлеровские солдаты. Площадь была устлана трупами. Четырнадцатилетнюю девочку, забравшуюся в ужасе на дерево, унтер-офицер снял выстрелом из пистолета. Нескольких детей изверги закололи штыками на глазах у их матерей.

Вскоре немцы занялись грабежом магазинов и общественных организаций.

Я наблюдал все это с чердака одного из домов, имея задание командования партизанского отряда разведать силы врага. Кровь стыла у меня в жилах, все в груди клокотало от ненависти и гнева. Хотелось броситься на бандитов, но меня сдерживали приказ и чувство долга перед отрядом. Когда я пробирался к своим, меня остановил немецкий патруль.

— Большевик? — спросил унтер-офицер.

Я молчал.

— Поляк? — послышался снова вопрос.

— Поляк, — ответил я.

— Связать его, — раздалась команда.

Связанного и раздетого, привели меня в дом, где помещался прежде сельсовет. В одной из комнат сидело несколько офицеров. Перед ними на столе стояли пустые бутылки из-под рома и коньяка. Как потом выяснилось, это были палачи из гестапо.

— Ну, будешь ты отвечать, где спрятаны большевики? — на польском языке обратился ко мне один из них.

Я ответил, что большевики никогда не прячутся, что они сражаются до последнего вздоха со своими врагами и никогда не предают своих товарищей.

Не успел я это сказать, как почувствовал удар чем-то тяжелым по голове. У меня потемнело в глазах, и я потерял сознание.

Когда я очнулся, в комнате перед столом стояли три человека из местного населения. Я узнал их — это были поляки. Один из них — настройщик пианино, два других работали в хлебопекарне. По их лицам обильно струилась кровь.

— Расстреляю!.. — неистово кричал один из офицеров.

Он допытывался, где находится партизанский отряд и кто из местного населения снабжает его продуктами. Все трое молчали. Тогда произошло нечто ужасное. Скомкав газету, палач поджег ее и поднес пламя прямо к лицу настройщика. Раздался дикий, нечеловеческий крик. На несчастной жертве загорелись борода и волосы. Человек упал без сознания. Пытки и издевательства продолжались несколько часов. Обессиленных, измученных, нас поместили в сарае пожарной команды. Мысль о побеге не покидала меня ни па минуту. Под утро я попросил одного из солдат принести воды, и когда тот принес, мы сообща повалили его на пол, оглушили лежавшим в углу кирпичом и бросились бежать. Вдогонку нам раздались беспорядочные выстрелы. Два моих товарища были убиты, а мне и еще одному — рабочему хлебопекарни — удалось убежать. Я чувствовал острую боль в руке — был ранен. Остаток ночи мы провели в небольшой часовне на кладбище.

Утром мы отчетливо услышали выстрелы. Они приближались. Издали доносились крики «ура» — самое страшное для немцев. В местечко ворвался наш партизанский отряд. Застигнутые врасплох немцы были уничтожены. Вооружение отряда пополнилось новенькими автоматами, ящиками боеприпасов, пятнадцатью мотоциклами и двумя танкетками.

Радости жителей не было предела. Партизан целовали, обнимали, угощали молоком, салом, фруктами. Со слезами на глазах рассказывали жители об издевательствах немцев. За три дня пребывания фашистов в местечке были убиты шестьдесят три человека, из них пятьдесят поляков.

Над свежей могилой своих матерей, жен и детей партизаны и все жители местечка заявили:

— Невинная кровь призывает к мщению. До последних сил мы будем биться с озверелыми бандитами. Уничтожим фашистского зверя. Победа недалека!

Дети

Особую страницу в историю героизма впишут дети.

Безразлично, какую фамилию носил этот двенадцатилетний мальчик, как его звали. Таких, как он, появляется теперь много. Я пишу именно о нем потому, что как раз его историю, простую и потрясающую, рассказал мне очевидец.

Уже гудят по дороге немецкие танки. Вот-вот покажутся у околицы стальные каски. Старая украинская деревня, которая хорошо помнит борьбу с немцами двадцать с лишком лет назад. Поблизости лес — можно углубиться в зеленую чащу, притаиться, нападать издали на вражеские части.

Все мужчины уходят в лес. На лошадей — и айда! На дороге пыль. И в облаке пыли бежит за верховыми двенадцатилетний мальчик. Партизаны уходят, оставляют его в деревне.

Детские руки хватаются за стремена, дрожащие пальцы вцепляются в конские гривы. Но как взять с собой в лес двенадцатилетнего, на долю и недолю, на жизнь и на смерть, на борьбу, в которой нужны силы мужчины и выдержка мужчины?

И все же жаль этого мальца, который, обливаясь слезами, бежит за лошадью, отчаянно цепляясь за стремена. Детское сердце ранено до дна: не признали достойным партизанских рядов, не признали достойным взять в руки оружие. А он чувствует, всей душой чувствует, что и он может так же. Так же, как другие. И он хочет быть таким же, как другие. Лошади бегут все быстрее. Босые ноги не поспевают по запыленной дороге. В голосе отчаяние.

И вот кто-то, сжалившись, наклоняется с седла, подает небольшой предмет.

— На-ка гранату. Сиди в деревне, если что — дашь знать. Замечай, что и как. А если понадобится — лупи гранатой.

Слезы моментально высыхают. Детские руки обхватывают холодный металл гранаты. Да, теперь все в порядке. Граната. Как у партизан. И поручение — как взрослому человеку.

Граната спрятана за пазуху. Двенадцатилетний мальчик идет, возвращается в деревню. Как поручено — примечает. Никто не обращает внимания на ребенка. Немцы еще не осмотрелись в деревне, еще осторожно задержались на окраине.

Мальчик примечает. В избе у дороги — штаб. Суетятся немецкие офицеры. Часовые у дверей. За пазухой прикосновение металла. Маленькая рука осторожно проверяет. Нет, граната никуда не девалась, она тут, за пазухой. А в избе, на окраине деревни, — немецкий штаб, немецкие офицеры.

Прежде чем они начнут грабить деревню, прежде чем начнут жечь избы, убивать детей и женщин, прежде чем разразится ад, о котором малыш хорошо знает, — прямо-прямо в ту избу. Его голос не дрогнет, глаз не моргнет, когда его резким голосом окликнет часовой. Он жестами показывает, что у него есть сообщение для штаба, что ему непременно надо войти.

В дверь выглядывает офицер. На ломаном украинском языке спрашивает, в чем дело. Голос мальчика не дрожит. Он смотрит прямо в глаза офицеру. Так и так, он хочет сообщить, где скрываются партизаны.

Его ведут в избу. Там за столом сидят шестеро тех. Склонившись над картой, они трещат по-своему между собой. Глаза от карты поднимаются на вошедшего.

Так и так. Мальчик подсчитывает, примечает. Шестеро. Эполеты, знаки различия. Нет никаких сомнений — высшее офицерство.

За пазухой холодное прикосновение гранаты. Холодно смотрят детские глаза. Считают, рассчитывают. Как и куда надо подойти. Как надо сделать, чтобы удалось. Он отвечает спокойно, рассудительно. Так, мол, и так. Ушли из деревни партизанить. Все до одного.