Ночь на площади искусств - Виктор Шепило

— Э… Некоторым образом, — выговорил Матвей, словно его занесло на академический диспут.

— А теперь объясните нам, уважаемый, что здесь происходит? Кто-то умер? Женится?

Матвей поднял брови:

— Я — нет. Не собираюсь.

— А кроме вас?

— Не знаю. Мне не говорили. Мне ничего не говорят.

Матвей стал объяснять, что человек он приезжий, можно сказать, случайный. Порядков здешних не знает, но готов уважать и порядки, и традиции.

— Странно, — переглянулись Марши, — Так зачем мы здесь?

— Ума не приложу.

«Ловко играют, — думал Матвей, — Шопен-Мендельсон… Штраус-Бетховен… Знакомые увертюры. Главное, не паниковать. Попробуем подыграть».

Марши снова обменялись взглядами. Задумались. Траурный не спеша прошелся по комнате. Один его тупоносый ботинок невыносимо скрипел. Голова его, в прилизанном седом паричке, была странной формы — удлиненная, с большим крутым лбом и ввалившимися висками. Кожа вокруг глаз была темно-коричневой. Похоже было, что этот субъект недавно перенес тяжелую болезнь. Весь облик Марша был пугающим. Зловещими казались даже агатовые запонки, от которых исходило серебристо-черное сияние, напоминавшее о том, что играло недавно в комнате. Матвею показалось, что когда Траурный говорил, от его тяжелого с присвистом дыхания тянуло знобящим холодком и терпкой ароматической смолой. И все-таки самым жутким был скрип ботинок (особенно правого), такой неприятно царапающий скрип. Это отметил и Свадебный марш. Он вдруг поморщился и спросил:

— Послушайте, достопочтенный, ваши ботинки не ортопедического ли предприятия производства?

— Не знаю. Но я ими доволен, — ответил Траурный, — Отшагал в них не одну тысячу километров на скорбных процессиях.

— И все-таки я прошу, посидите немного в кресле, — сказал Свадебный и повернулся к Матвею, — Любезнейший мастер, вы чего-то не договариваете. Мы не могли появиться здесь просто так, без повода.

— Да, такого еще не было, — согласился Траурный, — Обычно оповещают заранее. А тут… Совершеннейшее беспардонство.

— Может быть, в качестве судей или почетных гостей? — выдвинул гипотезу Кувайцев, натужно и неумело подыгрывая, — Фестиваль своеобразный.

— Что за фестиваль? — переспросил Свадебный серебристым, с чуть заметной интригующей хрипотцой голосом.

Это был изящный блондин с длинными душистыми кудрями и удивительно ясным, даже сияющим взглядом. Даже если он говорил нечто серьезное, глаза его все равно излучали радость. Даже беспечность. Ходил он пружинисто, словно пританцовывая в своих лакированных остроносых туфлях на высоких каблуках. В петлице винно-красного фрака красовалась белая гардения.

— Так что за фестиваль?

Матвей молчал. Затем быстро подошел к гостям и внимательно осмотрел одного, затем другого.

— Нет! Быть не может, — сказал он, — Господи, вы так напугали и удивили меня своим явлением… Я растерялся… Забыл! Но теперь я, кажется, понял. Господа, я от души вас поздравляю с полнейшей победой!

— ?

— Как я сразу не сообразил! Одурел с перепугу!

— ?

— Господа, вы победители крупного конкурса. Примите мои поздравления!

И Матвей, не дожидаясь вопросов, начал торопливо рассказывать о концертном зале, замысле директора, компьютере «Кондзё», который признал достопочтенные марши не только наиболее часто исполняемыми произведениями столетия, но и самыми необходимыми, без которых человечеству не обойтись.

— А вы этого не знали? — удивились Марши.

— Конечно, нет, — продолжал частить Матвей, — Я должен вас, то есть ваши партитуры, переплести в бархат, чтобы завтра этой музыкой открылся чудесный зал. Затем ваши партитуры торжественно возложат на вечное хранение в витрине фойе, — Матвей задумался и дал волю воображению: — Ну а коль и вы явитесь собственной персоной, то, скорее всего, вас забальзамируют, а партитуры положат в руки.

— Как это? — недоумевал Свадебный марш, — Я не хочу.

— Отчего же? — успокаивал Матвей, — Соорудят небольшой мавзолейчик. Вечная слава. Почести. Бесплатный вход.

— Странно, — задумчиво произнес Свадебный, — Только признали — и на тебе: лежи забальзамированным с нотами под мышкой.

— Да нет, мавзолей — это так, мои предположения… Фантазия художника. Вы можете не согласиться.

— И на том спасибо. Вдобавок нас пока никто не видел и не знает. Мы раньше никогда не являлись людям в таком виде. И кому мы этим обязаны — загадка и для нас.

— Это не важно, — ответил Матвей, — Важно, что вы победители. Об этом узнают все. Ваши мелодии будут играть городские часы. Одну — по четным, другую — по нечетным числам. Каждый год филармонический сезон открывать будут тоже вами.

— Приятно. Нет слов.

— А сколько шуму завтра будет! — продолжал Матвей, — Конкурс разрекламирован широко и громко. Съехались важные персоны, музыковеды, репортеры. Воротилы с девицами! Все в ожидании. И вдруг — бамс! Угоститесь! — выкатил остекленевшие глаза Кувайцев, — Траурный марш! Самая популярная и необходимейшая музыка! Вот сенсация, господа! Ложись и помирай.

— А я? — обиженно спросил блондин.

Матвей махнул рукой.

— Ну, вы много шуму не наделаете. Желанный гость, радостные предвкушения, полно родственников, надежды, смех, шампанское рекой. Да, теперь я понимаю!.. Понимаю, почему Ткаллер приходил такой растерянный и бледный. Скандалом пахнет. Как он выкрутится? У нас на родине ему бы за такие эксперименты…

Траурный марш разволновался, ему стало душно. Неожиданно он снял с головы свой паричок, обнажив абсолютно голый череп цвета старой слоновой кости. Матвей попятился, не спуская глаз с необыкновенно красивого и пугающего купола. Почувствовав, что теряет сознание, переплетчик упал в кресло. И вдруг в абсолютной тишине комнаты раздался глупейший, нелепейший смех. Траурный мигом напялил парик и спросил, есть ли кто в комнате. Матвей вытащил из-под себя мешок-хохотун, отключил смех и отшвырнул мешок в сторону. Переплетчик не спускал глаз с Траурного — так поразил его череп или что-то еще. Он и сам понять не мог. Однако в прищуренном взгляде появилось сомнение. Матвей вдруг тихо спросил:

— Вам не знаком полковник по фамилии Зубов?

— Не припоминаем.

— А он мне намекал на возможные таинственные встречи. Давал определенные инструкции. Только не пойму, зачем было пугать, зачем прикидываться какими-то маршами? Маскарад зачем?

— Вы нам не верите?

— Конечно, нет, — усмехнулся Матвей и снова напрягся, — Я знаю, кто вы… Догадываюсь… Вы — наши. С Лубяночки. Да-да, мне приходилось слышать о вашей опасной героической работе. Я понимаю, я отношусь к ней с уважением, но… здесь все-таки музыкальный фестиваль. Поют, на скрипках играют… Танцуют… Сардели кушают… Цель вашего появления?

Пришельцы посмотрели на Матвея, потом друг на друга.

— Странное направление принял наш разговор, — нарушил молчание Траурный марш, — Только что вы нас поздравляли с успехом, рассказывали о фестивале, и вдруг такое недоверие. И даже полное неверие!

— Я не люблю, когда меня держат за дурака. Мне надо знать свою задачу, — отвечал Кувайцев, — До вашего появления она у меня была четкая и определенная — переплести партитуру. Что вы теперь хотите?

Марши отошли в сторону, о чем-то переговорили, затем Свадебный сказал:

— Уважаемый господин! Нам, разумеется, неприятно и даже обидно, что вы нам не поверили. Это ваше право. Мы удаляемся.

— Так вы здесь ночевать не будете?

— Пусть вас ничего не волнует. Работайте, как собирались. Главное — не перепутайте. Вот моя партитура и обложка, а вот почтенного си бемоль минорного марша. Ориентируйтесь по этой надписи: «ламенто» — жалобно, горестно. Плач.

— Приметный ориентир, — соглашался Матвей, — Все будет как положено. Аккуратно…

Матвей на прощание угодливо протянул руку Свадебному и Траурному. У первого ладонь была суховатая, но теплая, а у второго — просто лед. Кувайцев отдернул свою замороженную руку и тут же сунул ее в карман. «Странно, — подумал он, — Недавно этот так вытирал свою потную лысину. Странно…»

Вдруг в коридоре послышались приближающиеся шаги. Звук их был неритмичен — похоже, человек продвигался на ощупь в темноте и настороженно ко всему прислушивался.

Возле двери шаги затихли. Ключ пытался попасть в замочную скважину. Матвей смотрел то на дверь, то на гостей. Гости приложили пальцы к губам: дескать, тихо. И в этой тревожной тишине снова возникло загадочное свечение. Комната осветилась оранжевыми, голубыми, зелеными тонами. И на этом цветном фоне пришельцы растворились.

Ключ все еще не мог справиться с замком. Матвей не знал, что ему делать, но молчать было выше его сил.

— Ну, кто на этот раз? — выкрикнул он, и голос его сорвался на фальцет, — Кто там крадется, как шелудивый кот? Мяукающая флейта? Кусающийся тромбон? Танцующий катафалк?.. Я готов!..