Мистическая Якутия. Рассказы и повести - Андрей Ефремов (Брэм)

Самсонов недовольно поморщился:

– Я ж тебя по-человечьи попросил – «по-хорошему». Вот, заставь дурака Богу молиться…

– Дык ить… – урядник собрался было что-то сказать в своё оправдание, но в этот момент в дверь постучали, – эвона как!..

– Да, войдите! – дознаватель унял своё волнение, взял себя в руки. Выражение лица сменилось на совершено равнодушное.

Вошёл молодой щеголеватый сотрудник сыскной полиции, на шее у него болтался модный, в голубенький горошек, галстук:

– Разрешите доложить, Егор Матвеевич?

– Если подобное ещё раз повторится, Криванцов… Говори, Павлуша, что там у тебя?

Агент посмотрел на лежащее без движения тело старика, откашлялся:

– Кхм… Доставили мы Зуеву Екатерину, здесь она. И этих двоих нашли, сотоварищей Трофима покойного, тоже. В тюрьме ожидают-с…

– Ты, Павлуша, часом, не социалист? – Егор Матвеевич, кажется, пропустил важную оперативную информацию мимо ушей. Либо, как человек мудрый и дальновидный, – не подал виду: в случае чего галочку-то себе поставит!

– Боже упаси, Егор Матвеевич! С чего вы взяли такой абсурд?!

– У Залевского, ссыльного, такой галстук видел.

Молодой человек смутился:

– Купил я у него намедни: весьма, знаете ли, в деньгах он нуждался…

***

Назарка третью неделю промышлял в тайге соболя. В этом году Байанай10 был явно благожелателен, удача сопутствовала старику: зверь сам лез в капкан и становился на мушку.

У быка11 совсем скоро уже обломится один рог, когда отпадёт второй, придёт весна, затем короткое жаркое лето. Осенью, по окончании сенокоса, нужно будет купить корову: зима выдалась трудная, кормилицу пришлось продать. Почти все деньги ушли на порох и свинец, старуха ругалась, а иначе никак – куда ж без пороха? Само собой – никуда, глупая баба, и то ей не так, и это… Если бы не старенькое ружьецо, только и остаётся, что помирать обоим. Да собственно и не жалко: старые уже, своё прожили, и детей не заимели. И даже поп из города не придёт отпевать, нечем заплатить.

Собака, видно, учуяла добычу. След был свежий, пёс устремился по нему. «Давай, давай, Нохоо, работу знаешь, молодец», – подумал Назарка, уверенный в том, что пёс даже его мысли слышит. Сняв с морщинистых рук изрядно выли-нявшие заячьи рукавицы, дед вогнал в ствол завёрнутый в тряпицу камешек: свинец нужно экономить для более серьёзного зверя. Не спеша, по-стариковски, прошёл по собачьему следу, через минуту услышал звонкий лай собаки – это значит, зверёк далеко не ушёл и уже загнан на дерево.

Так оно и есть – соболь беспокойно вился вокруг ствола, потревоженные ветви стряхивали с себя снег. Нохоо же, напротив, увидев подошедшего хозяина, угомонился. Старик взял зверька на прицел, дождался, пока из-за ствола дерева появится только мордочка, с таким расчётом, чтобы ствол сосны, на случай промаха в глаз, полностью прикрывал зверька, и выстрелил. Пока ссыпал из рога пороховой заряд и забивал шомполом пыж, Нохоо уже положил к его ногам трофей, и, преданно заглядывая в лицо старика, сел перед ним.

– Молодец, Нохоо! Что бы я без тебя делал?! – старик, убедившись, что «пуля» прошла сквозь оба глаза, засмеялся, потрепал пса за загривок и повторил: – Молодец!.. Да не ты молодец, Нохоо, это я молодец: не старый ещё… Спасибо, тебе, Байанай!..

Присев на ствол поваленного дерева, Назарка быстрыми наработанными движениями с помощью остро заточенного ножа снял со зверька шкуру, тушку бросил другу:

– Держи, Нохоо, заработал… Эх, бердану бы мне!..

Его охотничье зимовьё представляло собой обыкновенный балаган, разве что маленький размером: четыре вкопанных столба, поверху – перекладины, на них вертикально опираются неотёсанные еловые жерди – это стены, крыша засыпана толстым слоем земли, пол тоже земляной, в крохотные оконные проёмы вставлены глыбы льда, снаружи щели плотно забиты снегом.

Старик развёл огонь, дождался, пока пламя не наберёт силу, и положил в очаг кусок лепешки, щедро намазанный запасённым ещё с осени топлёным гусиным жиром: «Кушай, кушай, дух-хозяин, не побрезгуй. Защити меня и не скрывай в себе злых духов, отврати это место от козней абаасы нижнего мира». Увидев, что огонь с весёлым потрескиванием принялся за предложенную пищу, удовлетворённо крякнул, и только после этого набрал в прокопчённый чайник снег и повесил его на перекладину в камельке.

Пока, сидя на ороне,12 строгал лучины для последующих розжигов, вскипел чайник, одновременно с этим в балагане стало тепло. Старик, сняв оленью доху, закинул в кипящую воду солидный кусок чая, отужинал холодным, отваренным ещё вчера мясом глухаря, лёг спать.

Среди ночи проснулся от скрипа снега под чьими-то шагами: в глухой тишине зимней тайги от любого шума про-снёшься. «Кто это по ночам здесь ходит? – подумал Назарка. – Заблудился кто? Удивительно». Верный пёс тоже учуял пришельца, насторожился, но вёл себя спокойно, – значит, опасности нет, это не зверь. Шаги приближались к обитой лосиной шкурой двери. «Однако, встретить надо человека», – покряхтев, старик встал, забросил в камелёк дров. Стало гораздо светлее. Дверь открылась, помещение тут же наполнилось морозными клубами. Вошёл мужчина:

– Кепсе!13 – коротко приветствовал вошедший. Он был непривычно огромного роста для якута, как городской русский, но одет на якутский манер, весь в шкурах и на поясе якутский нож. Даже нижний конец ножен, на котором имелась петля, был привязан к бедру сыромятным ремешком, так делают в некоторых отдалённых северных племенах.

– Тох да суох,14 – ответил Назарка на традиционное приветствие. Рассмотрел, так и есть – молодой бородатый русский мужчина, лет тридцати, глаза голубые как летнее небо, чуть ли не прозрачные, на руках почему-то никаких рукавиц, но руки, тем не менее, совершенно не замёрзшие, – ен кепсе15…

Русский сел на скамейку у грубо отёсанного стола, снял с головы песцовую шапку.

«О, да ещё и рыжий!»

– Чай? – предложил старик, – кушать будешь?

– Нет, дедушка, спасибо, не буду ничего. Сейчас я уйду: времени у меня мало.

– Куда же ты ночью-то, оставайся, утром пойдёшь.

– Нельзя мне здесь долго быть.

Назарка отметил про себя, что движения губ не совпадают со словами говорящего, будто человек произносит одно, а слышится совсем другое. Тем не менее, говор у незнакомца был идеальный, как у настоящего якута.

– Сходи в город, дедушка, помолись за меня, свечку поставь в церкви.

– Э, нохоо.16 – Услышав свою кличку, пёс насторожился, преданно посмотрел на хозяина, вильнул хвостом. – Мне что, делать больше нечего, кормиться надо, зверя добывать, да и денег на ваши свечки у меня нет, и никогда-то и не бы-ло, – старик не справился с раздирающим душу любопытством, – а ты где здесь живёшь-то, вроде тёплый совсем, что-то я не знаю рядом зимовья, или недавно отстроил? Вообще-то в этих местах мои охотничьи угодья, законные.

– Нет у меня зимовья, – ответил парень, – с осени я здесь, отец… Ну, ладно, мне пора.

– Куда пора? – удивился Назарка, – куда в такой мороз, ночь ведь?!

Уже на выходе русский не оборачиваясь напомнил:

– Посмотри за камельком, дед… Помолись за меня, Трифон – моё имя!..

Заметив, что молодой человек плохо закрыл за собой дверь, старый встал, хорошенько её захлопнул и недовольно пробубнил:

– Трифон, Трифон… молодёжь… никакого уважения…

Утро выдалось ясное, от дыхания искрился морозный дух: лучи солнца, преломляясь в мельчайших кристалликах парного выдоха, заметно отдавали радугой. Хорошо! Нет в мире ничего лучше родной тайги! А каков запах у ядрёного мороза – это надо уметь чувствовать!.. Уже отойдя шагов двадцать от зимника, почувствовал что-то неладное. Остановился.

– Нохоо!.. – Верный друг исступленно завилял хвостом. – Ты видишь?! – Но старик ещё и сам не понял, что именно нужно «увидеть». – Ты видишь, рыжий?

Постепенно до сознания стало доходить, повеяло тревогой. Развернувшись, Назарка обомлел – следов ночного пришельца на снегу не было!

– Дивные дела творятся!.. – поправив на плече ремень ружья и мешок, в сердцах сплюнул и пошёл дальше. – Ну и приснится же всякое!..

Тем не менее, охота удалась на славу. Байанай, которого дед неустанно прославлял и благодарил, и в этот день не отвернулся от старого охотника…

…Старик уснул сразу, устал. В этот раз проснулся от стука захлопнувшейся двери. Когда открыл глаза, рыжий Трифон уже сидел на скамье, а Нохоо обнюхивал его торбаса.17

– Кепсе, дедушка!

– Опять ты?! – старик стукнул тыльной стороной ладо-ни об край орона, почувствовал соответствующую боль. – Что тебе надо, Трифон? Оставь меня в покое…