У кромки прибоя - Элизабет Хардвик

— Неужели? — выдохнула Мэри, встревоженная обрисованным трагическим положением вещей. Но разве сама она этим вечером за обедом не наблюдала подобных отношений, лишь слегка прикрытых налетом цивилизованности? И в то же время ей казалось, что причиной всему был Томас. Мэри не могла припомнить, чтобы такое напряжение царило за столом прежде.

— Именно так, — иронично подтвердил Томас. — И, поскольку никто, похоже, не познакомил вас с историей семьи, думаю, это следует сделать мне.

Мэри не была уверена, что жаждет этого, испытывая неловкость уже от того малого, что успела узнать.

— То, что вы собираетесь рассказать, как–то касается Нины? — нахмурившись, спросила Мэри.

Лицо Томаса напряглось.

— До злосчастного уик–энда я бы сказал «нет». Но теперь я уже не так в этом уверен… — Он помрачнел, но быстро справился со своим настроением и улыбнулся: — Да не смотрите вы на меня так испуганно, — успокоил он Мэри, заметив ее тревогу. — Насколько мне известно, в нашей семье не было маньяков и серийных убийц. По крайней мере, тех, о которых позволила бы говорить вслух Джулия! Внешние приличия так много значат для моей дорогой мачехи!.. Впрочем, она не всегда была такой щепетильной, — поправился Томас, и глаза его снова стали холодными и злыми.

— Мачеха… — Значит, Джулия — его мачеха!

Наконец–то его прошлые высказывания обрели полную ясность. И мне придется пересмотреть кое–какие свои представления об этом семействе, решила Мэри. Итак, Томас и Генри — сводные братья. Вот чем объясняется разительный контраст их внешности и характеров. Это объясняет также и отсутствие искренней привязанности между Томасом и Джулией. Хотя Томас был совсем маленьким, когда его отец женился во второй раз…

Томас с интересом наблюдал за ней.

— С арифметикой у вас все в порядке. Мне едва исполнилось два года, когда умерла моя мать. И Джулия, в то время секретарша отца, подставила ему плечо, чтобы помочь перенести утрату. Она так в этом преуспела, что Генри родился ровно через шесть месяцев после их сыгранной впопыхах свадьбы! — В его словах звучало презрение. — Я осуждаю не их мораль, Мэри, — объяснил он, заметив, что девушка нахмурилась, — а лишь то, с какой поспешностью был снят траур по моей матери.

Мэри хмурилась не потому, что он выносил приговор нравственности своего отца и Джулии. В наши дни, когда столько детей рождаются у людей, чьи отношения не узаконены на клочке бумаги, это не имеет никакого значения. Просто она не считала поспешность, с которой его отец вторично женился после смерти первой супруги, достойной осуждения.

— Это вовсе не означает, что ваш отец не горевал, — мягко возразила она Томасу. — Иногда, когда очень сильно кого–то любишь, его потеря означает потерю части себя самого, и полюбить другого — единственный способ восстановить утраченную цельность.

Томас, слегка откинув голову, пристально смотрел на Мэри, словно удивляясь ее проницательности.

— Вы очень мудры для столь юного возраста, Мэри. И поверьте, я не иронизирую, — быстро добавил он. — Мой отец сказал что–то в этом роде, когда я вырос настолько, чтобы задать ему вопрос на эту тему. К сожалению, — мрачно продолжил Томас, — к тому времени он понял, какую чудовищную ошибку совершил, доверившись Джулии!

Такое часто случается, подумала Мэри, когда ищешь замену утраченной любви, но в данном случае они произвели на свет ребенка. И брак продолжал существовать. Хотя, судя по горечи, звучавшей в голосе. Томаса, супружество их не было счастливым.

Значит, Томас вырос с мачехой, которую не любил, и братом, которого презирал…

Мэри годами грезила о том, что было бы, не умри ее мать сразу после родов, и страстно хотела иметь собственную семью. Но если семейство Тэлфорд — характерный пример…

— Я предупреждал вас, чтобы вы не считали нас типичной семьей, — напомнил ей Томас, в который раз словно прочитав ее мысли. — Вы по–прежнему хотите работать с Ниной?

— Более чем прежде, — без колебаний ответила она. — И я очень сожалею о несчастном случае. Одно мгновение она была в седле, а уже в следующее оба оказались на земле и Нина плакала. — Мэри с ужасающей отчетливостью вспомнила ужасный миг, когда поняла, что девочка нешуточно поранилась.

— Оба? — Томас казался озадаченным.

— Нина и седло, — кивнула Мэри. — Разве она не говорила вам, что слетела вместе с ним?

— Нет, — проскрежетал он. — И кто же седлал для нее лошадь?

— Уолтер, я полагаю… — медленно проговорила Мэри, поняв по потемневшему лицу Томаса, что эта информация не сулит ничего хорошего управляющему конюшней Тэлфордов.

Нина очень любила этого пожилого неразговорчивого человека, и ей всегда удавалось вызвать улыбку на его обветренном морщинистом лице. Может быть, именно поэтому она и не сказала отцу, что упала вместе с седлом… О, милая малышка!

— Ремешок, который проходит под брюхом лошади, расстегнулся. Я уверена, Уолтер здесь совершенно ни при чем, — постаралась Мэри исправить свой промах.

Томас перевел дыхание и на мгновение стиснул зубы.

— Может быть, — задумчиво пробормотал он, но по выражению его лица стало ясно, что он намерен это выяснить до конца.

Мэри осмотрелась в поисках чего–нибудь, что могло бы отвлечь его внимание. И тут ее взгляд остановился на шахматной доске, лежавшей на журнальном столике в углу.

— Я и не знала, что Нина умеет играть в шахматы. — Она имела в виду предложение Томаса сразиться с дочерью. — Она ведь еще слишком мала, чтобы постичь сложности этой игры.

— Нина попросила меня научить ее, когда ей было пять лет. — Томас явно гордился достижениями дочери. — И она неплохо справляется. Впрочем, победить меня ей пока ни разу не удалось!

— Пока, — озорно уточнила Мэри. — Я отлично знаю, какой настойчивой порой бывает Нина.

Он мягко хохотнул:

— Эту черту она унаследовала от отца, вы не находите?

Теперь была очередь Мэри ответить ему невинным взглядом.

— Вряд ли я могу судить об этом, — вкрадчиво произнесла она. В ее глазах светилось веселье, а губы слегка изогнулись от сдерживаемой улыбки.

Теперь Томас рассмеялся по–настоящему.

— Держу пари, что это так! Вы… — Он раздраженно дернулся, когда дверь кабинета, расположенная за спиной Мэри, открылась. — А тебе что здесь нужно? — рявкнул Томас через плечо Мэри незваному пришельцу. — И разве не принято стучать, прежде чем входить в комнату?

Вошедшего — а им оказался Генри — эта тирада ничуть не смутила. Более того, он укоризненно смотрел на Мэри, которая почувствовала себя виноватой за смех, что, должно быть, он слышал, подходя к кабинету. Но она тут же отругала себя: Томас был ее работодателем, а Генри — человеком, помолвленным с другой женщиной!