По земле ходить не просто - Вениамин Лебедев

Командир батареи семидесятишестимиллиметровых полковых орудий капитан Гусев за два часа до отправки на вокзал отпросился у заместителя командира полка майора Шилова и вышел из военного городка.

Часы показывали половину четвертого. Было жарко и душно. Расстегнув ворот гимнастерки, капитан широким, твердым шагом кадрового командира пошел по обочине дороги.

Он не замечал ни высоких прямых сосен, ни смолистого запаха, которым всегда восхищался, как уроженец степных районов, полюбивший лесной край.

Мысли его вертелись вокруг последних событий в полку. По тому, как выполнялся приказ, он понимал, что это не обычная поездка в лагеря. Правда, многое напоминало прежнюю: суетню, неизбежную спутницу смены квартир, но в то же время что-то было не так. Уже одно то, что командование, объявив тревогу, как будто позабыло об этом, возложив всю подготовку к отъезду на командиров подразделений, говорило о многом. Не было сегодня ни одного проверяющего, а ведь обычно они с блокнотами в руках следили чуть не за каждым шагом командиров рот, батальонов и батарей. Все это настораживало.

Капитан не боялся войны. Сам он считал себя готовым к ней. Беспокоило другое: сумеет ли он быть в бою осмотрительным, распорядительным, сумеет ли вовремя принимать правильные и точные решения? Бой ведь не тактическое учение.

Шагая сейчас по узкой тропинке, вьющейся по обочине дороги, Гусев думал о батарее, о подготовке ее к бою, о ведрах для лошадей, о башмаках для закрепления орудий на платформе…

Дома командного состава вплотную примыкали к городу. У крайнего домика на скамейке сидело несколько женщин. Еще издали капитан заметил среди них Наташу и Светлану. «Трудно им будет без меня», — подумал он и упрекнул себя за то, что за весь день, занятый делами, ни разу не вспомнил о семье.

— Света! — крикнул он. — Света!

Светлана бросила маленькую лопаточку, которой копалась в песке, и побежала к отцу, быстро перебирая ножками.

Наташа поднялась ему навстречу. По ее взгляду капитан понял, что она знает все. Ему хотелось привлечь ее к себе, посмотреть в глаза и сказать «Я вернусь», но он знал, что этого делать нельзя, потому что ей будет еще тяжелее.

— Я уже потеряла всякую надежду увидеть тебя, — сказала она. — Другие успели побывать по нескольку раз, а ты даже не позвонил…

— Работы много было, Наташа, — ответил он, пропуская ее в комнату.

— Скоро? — спросила она. — Пообедать успеешь?

— Успею.

— У меня все приготовлено. Я быстро соберу.

— Папа, ты надолго уезжаешь? — спросила Светлана, когда мать ушла на кухню.

Капитан вдруг увидел в глазах дочери недетскую тревогу.

— А что? — шепотом спросил он. — Может быть, ты огорчила маму?

— Мама плачет…

— Ай-я-яй, большая, а плачет. А папа… уедет и приедет. Разве папа первый раз уезжает?

— Я говорила ей.

— А ты слушайся и люби ее, — сказал Гусев и подумал: «Что это я? Завещание; что ли? Нет, не надо».

— О чем вы там шепчетесь? Что за тайны у вас появились? — раздался Наташин голос. Она стояла в дверях кухни с тарелками в руках. Глаза у нее были красные.

Уже через час, проезжая по городу, Гусев с нежностью думал о жене: в это трудное время она мужественно держалась до последней минуты.

Новый командир полка, пожилой худощавый майор, прибыл в часть после объявления тревоги. Днем он заперся с комиссаром и больше двух часов беседовал с ним, потом вместе с начальником артиллерии ходил по подразделениям, ни во что не вмешивался, не отдавал никаких распоряжений и даже запретил сообщить о себе командирам подразделений, чем немало удивил сопровождавших его начальников.

— Успеем, познакомимся, — отвечал он на недоуменные взгляды. — Времени хватит. Посмотрю пока со стороны.

Позже, когда полк двинулся на вокзал, он исчез и появился вместе с начальником связи лишь во время погрузки в вагоны.

Проходя вдоль эшелона, в вагонах которого были пока только дневальные, майор вдруг остановился и кивком головы показал начальнику связи в сторону открытых платформ, на которые артиллеристы по бревнам затаскивали орудия. Начальник связи сначала не понял, что так заинтересовало командира полка. Может быть, артиллеристы что-то делали неправильно? Но, кажется, командир батареи капитан Гусев не такой человек. Недаром в полку среди командного состава прозвали его «Семь раз отмерь».

— Не туда смотрите! Под вагоны глядите.

По шпалам под вагонами пробирался красноармеец. У середины состава он вылез и, хромая на левую ногу, добрался до вагона, в котором должны были разместиться артиллеристы. Осмотревшись кругом, он торопливо юркнул в полуоткрытые двери.

Майор движением головы приказал:

— Пойдемте.

С ловкостью юноши командир полка поднялся в вагон. Красноармейца там не было. Майор заглянул под нары и по-молодому звонко крикнул:

— Эй, кто там?

— Молчи! — послышался из-под нар сдавленный шепот.

— А что такое?

— Не выдавай, друг. Узнает капитан — выгонит.

— За что?

— Ящик со снарядами уронили мне на ногу.

— Тогда надо в санчасть. Есть, наверное, где-нибудь поблизости.

— Иди ты… — из-под нары вылетело крепкое слово. — Люди едут…

— Нога-то болит?

— Какое тебе дело до этого? Поболит и пройдет.

— Зайцем все равно далеко не уедешь.

— Дурак ты, я вижу. Как тронемся — вылезу. Дорогой не высадят.

Начальник связи не выдержал и прыснул. Майор укоризненно посмотрел на него и покачал головой, но было уже поздно. Красноармеец заподозрил неладное и замолчал. Потом из-под нар показалась голова со сдвинутой на затылок пилоткой.

— Простите, пожалуйста, — сказал красноармеец, вставая на ноги. — Думал — дневальный.

— Не знал — значит, не виноват. Давно в армии?

— Два дня.

— То-то и видно. Пехотинец, а залез в вагон артиллеристов.

— Нет, я правильно. Нас несколько человек из третьей роты послали на помощь к артиллеристам. В пути будем им помогать.

— Как фамилия?

— Куклин, — и, спохватившись, что в армии так не отвечают, поспешно исправился: — Красноармеец Куклин.

— Ты очень боишься командира батареи?

— Капитана? Он мне приказал идти в санчасть, а я не пошел.

— Значит, не выполнил приказания? Знаешь, что полагается за это в армии?

Командир полка, начав разговор на ты, не изменил тона. Он говорил спокойным голосом бывалого вояки. Начальник связи слышал уже от кого-то, что майор был в Испании,

— Ничего мне не будет.

— А все-таки?

— Судят, — выпалил красноармеец и торопливо заговорил, боясь, что его остановят, не дадут высказаться: — Но я, товарищ майор, не хочу быть последним человеком! Не хочу остаться! Воевать же едем…

— Как же ты будешь воевать? — перебил майор. — Там надо будет бегать, а у тебя нога…

— Пройдет! Вначале было больно, а теперь ничего. К утру и следа не останется. Разрешите, товарищ майор?

— Я не имею права отменять приказание вашего капитана.

— Вы не отменяйте. Вы… Вы просто не видели меня…

Майор улыбнулся. Этот красноармеец с лукавыми глазами и смуглым красивым лицом определенно нравился ему.

— Мне уже пятый десяток, а ты меня толкаешь на такой поступок.

— Не виноват же я…

— Давай-ка лучше ногу посмотрим.

Командир полка заставил бойца разуться. Никаких признаков перелома не было. Пальцы двигались свободно.

— Ну, поедешь, если уж так хочешь…

В назначенный, срок все было готово. Воинская часть, ставшая эшелоном, двинулась. Капитан Гусев еще раз оглядел платформу и на ходу прыгнул в вагон.

— Смирно! — командовал старшина батареи Казаков и доложил: —Товарищ капитан! Материальная часть погружена согласно вашему приказанию. Люди все на месте, за исключением Куклина.

Капитан поморщился. Все же не обошлось без неприятностей: опрокинули ящик со снарядами.

— Не узнали, что у него с ногой?

— Не знаю, товарищ капитан. Я два раза наведывался в санчасть, но он туда не приходил…

— Старшина! Почему не доложили вовремя?

— Нога ничего, товарищ капитан, — раздался голос из-под нар. — Разрешите выйти? Тут не очень уютно.

Почти у самых ног капитана показалась голова Куклина.

— Вы почему здесь? Почему не ушли в санчасть?

— А что мне там делать? Нога у меня совсем в порядке. — Куклин встал по стойке «смирно». — Зачем мне отставать от своих?

— Подождите, — удивился капитан неожиданному ответу. — Вы в батарее-то всего несколько часов, а уже всех артиллеристов к своим причислили.

Капитан собирался распечь этого новичка, а заодно и старшину, но красноармеец был так добродушно лукав, что рассердиться на него по-настоящему Гусев не мог.