По земле ходить не просто - Вениамин Лебедев

О многом думалось, о многом мечталось в такие часы. Кто же, идущий по земле, не думает, не мечтает о тех, кто дорог. У кого не осталось позади незавершенных дел, недосказанных слов?

Японская военщина давно готовилась к авантюре в пограничных районах Монгольской Народной Республики, но именно в этом году международная обстановка благоприятствовала этому.

Мир незаметно для себя вступил в полосу войн, которые по сути дела были началом второй мировой войны.

Еще в 1931 году японские империалисты напали на Китай и захватили Маньчжурию. Затем Италия напала на Абиссинию. Вслед за этим началась интервенция Германии и Италии в Испании, а дальше все замелькало с невероятной быстротой: Германия захватила часть Чехословакии, Мемельскую область Литвы, Австрию, Япония начала военные действия в центральном Китае.

Планы агрессивных государств, безусловно, задевали интересы Соединенных Штатов Америки, Англии и Франции, но реакционные круги этих государств, занимая позицию «невмешательства», надеялись направить захватнические вожделения фашистской Германии на Советский Союз.

Дальневосточный хищник — японский империализм, которому отводилась немалая роль в планах борьбы против Советского Союза, — старался не отставать от своего европейского собрата. Аппетит его был невероятно огромен: он мечтал поработить Китай, захватить страны Тихого океана, отторгнуть весь советский Дальний Восток и Сибирь.

Хороший урок, данный советскими воинами у озера Хасан в 1938 году, не пошел впрок самурайской клике.

Теперь она стремилась захватить Монгольскую Народную Республику и создать новый плацдарм для нападения на Советский Союз. В случае осуществления этих замыслов в первый же день войны с Советским Союзом создалась бы угроза единственной железной дороге, связывающей Дальний Восток с центральными районами, и, прежде всего, в самом трудном месте — около Байкала.

Нападение на Монгольскую Народную Республику, с которой у Советского Союза был договор о взаимной помощи, помимо всего прочего, должно было явиться пробой сил Красной Армии.

Место для нападения было выбрано японской военщиной удачно. У японцев железная дорога проходила в шестидесяти километрах от места конфликта, а советским и монгольским войскам надо было пройти семьсот километров.

Провокации начались четырнадцатого мая, когда войска Квантунской армии при поддержке авиации напали на пограничные посты в районе реки Халхин-Гол. А уже двадцать восьмого мая развернулись настоящие бои, в которые японцы бросили пехоту, конницу, артиллерию и большие соединения авиации.

План японцев был прост: обойти правый фланг советских и монгольских войск, отрезать их от реки Халхин-Гол и уничтожить, не давая переправиться на другой берег.

Героически сражавшаяся горсточка монгольских и советских войск заставила первоклассные японские дивизии зарыться в траншеи. Это была первая победа.

В начале июля командующий японскими войсками генерал-лейтенант Камацубара сделал еще одну попытку разгромить советские и монгольские войска. В ночь со второго на третье июля части японской армии при поддержке артиллерии и авиации переправились через Халхин-Гол и заняли сопку Баин-Цаган. Теперь они нависли над флангом советских и монгольских войск. Одновременно было начато наступление и с юга. План Камацубара на этот раз заключался в том, чтобы сильным ударом вдоль реки отрезать части Красной Армии и монгольских войск от переправ и перемолоть их на восточном берегу. Камацубара был хорошо осведомлен о том, что у советского командования нет достаточных сил для отражения ударной группы японцев. Единственная советская танковая бригада была еще на подходе, а ближайшие части пехоты находились в шестидесяти километрах от места военных действий и не могли подтянуться раньше четвертого июля.

А силы японцев увеличивались с каждым часом. К утру третьего июля четыре артиллерийских полка находились на Баинцаганской сопке. Переправившиеся части спешно оборудовали позиции: рыли окопы, ходы сообщения, противотанковые рвы, пулеметные гнезда. Генерал Камацубара мог надеяться, что его план осуществится.

Но ровно в десять часов утра над Баин-Цаганом появились первые советские тяжелые бомбардировщики, а советская артиллерия обрушила свой огонь на японские позиции. Одновременно и танковая бригада, только что подоспевшая к месту сражения после трехдневного марша по безводной степи, с ходу навязала бой ударной группе японцев. Это был первый в истории войн случай наступления танков без поддержки пехоты, но расчет советского командования обосновывался не на простом риске, а на вере в моральное превосходство советского воина.

Через несколько минут после начала атаки над сопкой нависли облака пыли и копоти. Лязг гусениц, рев моторов, захлебывающийся стук пулеметов и выстрелы орудий заглушали стоны и крики раненых. Среди огня и визга снарядов метались тысячи людей. В двухдневном бою советские и монгольские войска полностью разгромили группу генерала Камацубара и очистили Баин-цаганскую сопку.

Батальон, в котором служил Николай Снопов, ночью с четвертого на пятое июля под артиллерийским огнем переправился через Халхин-Гол и, пройдя километра два, начал окапываться.

Со стороны японцев раздавались одиночные выстрелы, взлетали ракеты. Бойцы то и дело прекращали работу и опасливо вглядывались в предметы, чернеющие впереди. Некоторые с тревогой спрашивали: где командир роты? Спокойнее становилось на душе каждого, когда тот оказывался поблизости.

Еще не рассвело, когда Николая позвали к командиру роты. Старшего лейтенанта Мезенина Николай нашел в отдельном окопчике, вырытом специально для него. Он курил, пряча папиросу в полусжатый кулак.

— Вот что, Снопов, — сказал он. — В походе вы оказались выносливым и толковым бойцом. Приказываю вам идти в разведку. Разведайте вот этот склон и долину, — показал он пальцем вперед на стенку окопа. — Конечно, в пределах возможности… С вами пойдут Снегирев и Куклин. Старшим будете вы.

— Понятно, товарищ старший лейтенант.

Командир роты присел на дно окопа и, осветив фонариком карту, еще раз разъяснил задачу. Потом, очевидно, считая, что официальная часть разговора закончена, дружески предупредил:

— Надеюсь на вас, Снопов. Только не вздумайте зарываться и ввязываться в бой. В, случае чего отходите без стрельбы. Тут сам черт не разберется в этой обстановке. Сдается мне, что японцы ближе, чем мы думаем.

«А как же быть, если придется стрелять?» — хотелось спросить Николаю, но он промолчал, решив, что на месте виднее будет.

Ожидая Снегирева и Куклина, за которыми побежал связной командира роты, Николай присел на патронный ящик. На небе появились алые полоски, но кругом еще стоял густой мрак. Николай вдруг понял, что он боится уйти от своей роты, что ему страшно.

— Коля? — тихо окликнул Андрей.

— Здесь, — ответил он и, когда Куклин и Снегирев подошли, заговорил: — Действовать будем так: я пойду впереди, в двадцати метрах от меня — Снегирев, а потом ты, Андрюша.

— Поближе бы надо. Темновато, — заметил Снегирев.

— Ничего… Командир роты предполагает, что японцы расставили мины. Поэтому двигайтесь строго по следу.

— Лучше бы мне идти впереди. Я мины раньше встречал, — предложил Снегирев.

— Нет. Пойду я… Пошли!

Сжав зубы, чтобы унять дрожь во всем теле, он первым вылез из траншеи и пополз по мокрой траве.

Сначала спускались под уклон, но вскоре он перешел в долину. Трава здесь была выше и гуще. Попадались вырытые наспех и брошенные одиночные окопы.

Судя по времени, давно уже должны были подползти к высотке, указанной на карте командира роты, но никаких признаков подъема пока не замечалось. Николаю показалось, что он потерял направление и теперь ползет вдоль долины. Несколько раз он останавливался и по Полярной звезде уточнял свой путь.

Подъем начался неожиданно. Двигаться стало труднее. Почти на самой вершине холма песок под Николаем вдруг зашевелился, пополз, и он свалился в какую-то яму, коснулся лицом чего-то мягкого, холодного, липкого. Охваченный страхом, Николай на четвереньках выбрался из ямы и облегченно вздохнул.

Снегирев оказался рядом.

— Яма. Сейчас осмотрим, — шепнул Николай и, — приготовив карманный фонарь командира роты, пополз обратно.

То, что он увидел в яме при свете фонаря, еще раз заставило его отшатнуться. Перед ним лежал труп красноармейца. Руки и ноги его были стянуты телефонным проводом, на груди виднелись ножевые раны. Один глаз был выбит, а все лицо представляло собой сплошной кровоподтек…

— Раненого взяли, — прошептал Николай, увидев на бедре грязную повязку.

— Подлые! Подлые! На это они мастера, — ответил Снегирев.