Ничего кроме правды - Дитер Болен

Раб Бернгарда

Целый день и целую ночь я был неутешен. Но я похож на землеройку: если не удаётся перелезть через забор, значит, я проделаю ход снизу. Я был убеждён, что многие менеджеры и агенты вообще не слушали мои демо–кассеты. Я посвятил себя тому, что начал раскапывать домашние адреса звёзд и присылать им демо лично в руки. Мне пришлось долго уламывать Бернгарда Бринка, пока он не согласился встретиться со мной. Я раболепно преклонялся перед Бернгардом, отвозил его на все концерты и выступления: «Куда отправимся, Бернгард?» — и в то же время восторженно болтал о своих песнях: «Клёвая вещица, ты ничего подобного ещё не слышал!» В конце концов он купил песню под названием «Steig aus, wenn du kannst» («Выходи, если сможешь») и тогда я задался вопросом — он оставит её для себя или как? И всё–таки он поместил песню на сторону Б своего нового альбома.

А поскольку сторона А «Frei und abgebrannt» («Свободен и без гроша») была продана 100 000 раз, а стороны А не бывает без стороны Б, моя песня тоже была продана 100 000 раз. Как практично. С каждой пластинки мне причиталось 5 пфеннигов, так что кроме первого успеха в чартах я заработал 5000 марок. Потом я сочинил для него такие песни как: «Glaubst du, du findest den Weg?» («Ты веришь, что найдёшь свой путь?») и «Ich habe den Koffer in der Hand» («В моей руке чемодан»), с которыми он мог бы без проблем выступать в TUI.

Симона Ретель

Тридцатилетняя, миленькая, с сенсационным бюстом и огромными глазами, просто крольчонок. Такой она сидела напротив меня — Симона Ретель. Я сразу решил, что жизнь музыкального продюсера не так уж тяжела.

Симоне пришла в голову идея, вместо того, чтобы играть в театре, зарабатывать пением. И я очень хотел ей в этом помочь. целый день после полудня мы парились над немецкой версией хита Блонди «Heart of Glas». Симона путалась в тональностях. Я в сорок пятый раз перематывал назад ленту, чтобы записать всё с начала. Чертёнок на левом плече нашёптывал мне: «Хватит петь, возьмись–ка за эти буфера!», и даже ангелок на другом плече подзадоривал меня: «Да! Давай! Давай!»

Прошло время, и Симоне пришлось уйти. Впоследствии я был этому очень рад. Я никогда бы не простил себе, если бы мне случилось ухаживать за той же женщиной, что и Jopie Heesters. Я его очень уважаю.

Энди

Если ты творческий человек, тебе нужен соратник, приятель, спутник, который тебя понимает. Кто поддержит тебя, кому ты ответишь тем же. Он удержит тебя, если твои кони понесут. Который тебя подбодрит, подтолкнёт вперёд и подбодрит, когда ты повержен и не знаешь, как быть дальше. Этим всем был и остаётся для меня Энди Зелленейт. Если бы существовала премия за дружбу, старина Энди, знаток людей, получил бы эту премию раз пять.

В первый раз наши пути пересеклись в коридоре фирмы BMG, тогда она называлась «Hansa Record», выстланном стоптанным войлоком, в который так много композиторов заходили, высоко подняв голову, и выходили как побитые собаки. Нас объединяли две вещи: мы оба желали сделать карьеру и оба не имели ни малейшего понятия, как это делается. В то время Энди был ассистентом в отделе, занимавшемся премиями, это была невероятно важная должность — подносить музыкантам пиво после выступления. А я был в агентстве клоуном, чьи хлопоты никто не принимал всерьёз, и который уже год делил свой офис с дураками и пустомелями.

Если бы мне пришлось описать Энди, я бы сказал: самый светловолосый блондин на свете, самый высокий, ему можно присудить золотую медаль во всём, что касается дисциплины и умения льстить: если Рональд Кайзер заходил в его офис, Зелленейт вдруг начинал насвистывать «Santa Maria». Вольфганга Петри он приветствовал мелодией «Ganz oder ganz nicht»

Это мастерство он долгие годы доводил до совершенства. Когда во время съёмок клипа Blue System «Love is such a lonely sword» он сопровождал меня на Ибицу, я непременно хотел искупаться с ним: «Пойдём, давай разок зайдём в воду!» — умолял я. «Ой, нет — отвечал Энди — она для меня слишком холодная, она для меня слишком загажена, она слишком то и слишком это.» Он нашёл 25 причин не заходить в воду.

Потом на горизонте появилась и вскоре зашла в бухту моторка Франка Фариана, который недавно как раз взялся за новый остренький прибыльный проект. «Эй, Зелленейт, иди скорей сюда!» — махнул ему рукой Фариан. Я подумал, что глаза меня обманывают: мой Энди, которого я полчаса безрезультатно пытался уговорить зайти в море, вскарабкался на скалу и прыгнул в воду. Вот так, чмоканье, штурм и вершина. Таков уж он: готов проплыть пять километров по морю дерьма, если это приблизит его к цели на миллиметр — презирая преграды, в любое время готов на всё ради одного–единственного хита, который прославил бы фирму BMG и Германию.

Энди — одна из трёх констант моей жизни: с ним, с моим музыкальным агентством и с фирмой BMG я связан уже свыше двадцати лет, без них я бы не стал тем, чем стал, был бы, возможно, чем–то большим. Шучу.

До той поры, как Энди вошёл в мою жизнь, меня окружали престарелые начальники, которые не обращали на меня внимания и не внушали чувства, что «этим ты можешь доверить свои идеи, Дитер». Это были сплошь старые говнюки, которые не понимали моей музыки. В том, что касается вкуса, нельзя сказать, что «два плюс два будет четыре». Я, как музыкант, в результате получаю три, старые говнюки, быть может, получат пять.

Мы с Энди стали «командой победителей». Мой последующий успех и его поднял высоко, он сегодня шеф BMG-Ariola в Берлине, а я величайший поп–композитор Германии всех времён. Нашей первой совместной идеей был мой сценический псевдоним Стив Бенсон. Отличительной чертой этого проекта явился его полный провал.

Рики Кинг

Как–то утром, в 1981 году, после двух лет упорной работы, копания в дерьме и идиотских выходок наконец–то на меня снизошёл желанный успех: через весь мой рабочий стол в агентстве, колыхаясь, тянулась цепь из двадцати семи разноцветных бумажек с буквами на них: «СЕРДЕЧНЫЕ ПОЗДРАВЛЕНИЯ, ДИТЕР!». Это смастерила Элли, секретарша, в честь того, что Рики Кинг со своей «Hale, Hey Louise» за ночь поднялся на 14 место чартов. Рики меня не интересовал, это был никому не нужный гитарист. А вот песню, которую он пел, написал я. Ударный успех для музыкального агентства. Я был героем этажа. На сей продукт ушло около тысячи марок, а принесла песня полмиллиона. Она пять месяцев оставалась в Top Fifty.

Особенностью, гениальной продюсерской находкой этой «Hale, Hey Louise» было то, что это была, по сути, чисто инструментальная композиция, в которую незаконно прокралось несколько остроумных словечек. В этом–то и было преимущество песни, не нужно было, приходя в магазин, напевать продавцу всю песню: «Ммм–ммм–ммм… и дам–дам–дам…, да вы же её знаете…!» Благодаря крошечному тексту каждый знал: «Ну да, песня называется так!». Прилагающийся к ней альбом «Happy Guitar Dancing» с песнями вроде «Fly with me to Malibu» и «Ahoi, ay Capt'n» был распродан — 250 000 копий. Это было золото.

С моей первой золотой пластинкой пришла и первая золотая награда. Я был так взволнован, что во время полёта от Гамбурга до Франкфурта оставлял мокрые отпечатки ладоней на ручках кресел туристического класса. В мечтах я уже видел себя на клёвой вечеринке с приветственными речами, хлопушками и шикарными переводчицами. Я встретился с Рики и двумя другими продюсерами — сардельками в костюмах — в фойе CBS, нынешнего небоскрёба SONY в центре Франкфурта. Мы вместе зашли в лифт и вознеслись к небесам. В бюро Ларсена, шефа CBS, нас томило ожидание — что же произойдёт. Дверь отворилась, мы услышали «Добрый день», обменялись влажными рукопожатиями и были выпровожены со словами: «Скажите секретарше, пусть выдаст вам ваше золото.» Кроме того, мы получили по бутерброду и по чашке кофе. Кто–то щёлкнул фото, вот и всё. Если бы мы были рок–группой, которая распродала 250 000 пластинок, нас бы ещё и в задницу поцеловали. Но поскольку то, что мы сделали, всё же было шлягером, им было обидно. Деньги они несмотря ни на что взяли. С такими вещами нельзя быть легкомысленным.

Конечно же, обеим сарделькам ситуация показалась крайне щекотливой: мы стояли в офисе и с нами обращались, как с больными чесоткой. «Давайте выпьем где–нибудь шампанского» — предложили они. Клёвая идея. Мы засели в какой–то пивной, выпили бутылку какой–то тёплой пенящейся водички и они принялись многословно извиняться: «Это должно быть жуткое недоразумение. Мы сами не можем это объяснить. Такого за всё время нашей карьеры не случалось.» Когда позже пришлось расплачиваться, оказалось, что они забыли деньги. Платить пришлось мне. Классический пример: кучка парней решила покорить высший свет, а потом засела в паршивой пивной и не знала, как расплатиться.

Несмотря ни на что я находился в состоянии эйфории, был абсолютно счастлив, прижимая золотую пластинку к сердцу. Сознание того, что я это сделал. В аэропорту я не мог с ней расстаться, ведь нельзя же сдать своего собственного младенца в багаж. В аэропорту я держал её на коленях. Как же мне хотелось встать и показать её всему свету! Дома я впервые после школьных уроков труда взялся за молоток и гвозди и с гордостью повесил пластинку над «Profit V».