Некоторые не уснут. Английский диагноз (сборник) - Адам Нэвилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Упрекнув себя за предательство разума, я прервал этот ход мысли. Но даже у людей, лишенных воображения, к числу которых я причислил бы себя, хватает первобытного инстинкта, чтобы опасаться тенистых просторов необработанных лесов. Особенно когда сквозь тучи опускаются сумерки, окрашивая сам воздух у вас перед глазами и обещая непроницаемую темноту. Для меня уже не было сюрпризом, что в этих долинах укоренились легенды о Ра и человеческих жертвоприношениях. Это было идеальное место для таких небылиц. Но байки байками, а мне нужно было найти моего незадачливого друга.
Когда я был не более чем в десяти километрах от «фритидсюза» Аттертона, то поймал себя на том, что делаю частые остановки, чтобы изучить карту. Свет мерк, а дорога извивалась настолько сильно, что я уже не понимал, где север, а где юг. Я заблудился. К тому времени я еще устал, проголодался, и уже давно утратил сосредоточенность. Внутри разгоралась раздражительность, а благоговейный трепет перед лесом быстро превращался в страх. Я уже задумывался, не придется ли мне коротать ночь на заднем сиденье машины.
Но, к моему облегчению, спустя еще пять минут, граничащий с дорогой лес на мгновенье расступился, и я увидел в пассажирском окне церковный купол. В надежде найти кого-то, кто указал бы мне путь к дому Аттертона, я направил машину в сторону купола по дороге, которая была не шире тропинки.
Церковь была длинным, одноэтажным, деревянным зданием, с куполом, служащим еще и колокольней, и примыкающим ухоженным кладбищем. Но мой краткосрочный оптимизм начал иссекать, когда я заметил, что все окна закрыты ставнями. А на деревянной арке, венчавшей маленькую сторожку и обеспечивавшей доступ на территорию через стену из сухой каменной кладки, между двух лошадиных подков, была вырезана надпись: Det som en gang givits ar forsvunnet, det kommer att atertas – То, что некогда воздавалось, исчезло. И некто придет получить это назад.
Один, заблудившийся в национальном парке, в нескольких часах езды до ближайшего города, перед кладбищем, со сгущающимися вокруг холодными сумерками – на это предупреждение я меньше всего хотел наткнуться. И не успел я пройти через ворота и приблизиться к дверям церкви, как заметил, что козырьку крыльца прибита еще одна комбинация подков, защищающих вход в дом божий. Если эти примитивные железные символы действительно использовались, чтобы отгонять злых духов, то почему для таких целей не подошло распятие?
– Возможно, – закричал раздражающий внутренний голос, – потому, что крест не распознается глазами, которые древнее этого символа.
Я закончил непроизвольную дрожь энергичной встряской, которая была необходима моим сведенным судорогой конечностям, усталым мышцам и измотанным чувствам, и принялся изучать здание.
Мой стук в дверь, как и окрики, остались без ответа. А на застекленной витрине возле двери не было ни одного уведомления.
В дальнем конце участка я обнаружил собрание больших рунных камней, и сделал предположение, что это более старое кладбище. И пока я смотрел на них, между ветвями и стволами окружавших меня деревьев сгущались тени, с меркнущим светом литья становились все темнее. Подняв воротник, чтобы защититься от порывов холодного ветра, я вынужден был вспомнить последнее письмо Аттертона. Не желая больше задерживаться, я вернулся к машине.
Глаза жгло, в голове стучало. Включив верхний свет, я предпринял очередную отчаянную попытку разобраться с картой. Довольно скоро придется включить и фары. Только я собирался разразиться очередным потоком брани, когда я заметил на карте крошечный символ креста, который, видимо, указывал на церковь, возле которой я как раз припарковался. Если это так, то мне лишь нужно сделать разворот на 180 градусов, поехать к перекрестку, который я миновал два километра назад, и повернуть направо. Та дорога, или тропа, и приведет меня к домику Аттертона.
Восстановив чувство ориентации, около семи часов вечера я сумел без каких-либо происшествий найти дом. Симпатичное красное здание с белыми козырьками и крыльцом, стояло на участке с белой оградой, окруженном не сколько подступающим, а сколько хищно тянущимся со всех сторон лесом. В паре футов уже ничего не было видно. Усыпанная листвой тропа бежала между деревьев и исчезала в бескрайней тьме.
Я не получил ответа ни на стук в дверь, ни на окрики, пока с нарастающим чувством тревоги кружил вокруг дома. Я вспомнил, что Аттертон упоминал, что избавился от обилия подков на стенах. Но оказалось, что они снова были прибиты, в спешке и без особой заботы о симметрии. Окна были заколочены всеми подручными материалами. Куски сломанной мебели, дрова для костра, доски, вырванные из флигеля. Он же не это имел в виду, когда говорил, что нужно закрыть дом на зиму? Неужели он пришел к убеждению, что осажден неким сказочным существом?
При более внимательном осмотре окон, даже в меркнущем свете дня, в задней части здания, в цветочных клумбах под окнами я случайно заметил следы вмешательства. Почва была вытоптана, а растения вырваны. Какой-то любопытный лось подходил полакомиться цветами или заглянуть в окна? А, может, медведь был выманен из леса запахом рыбы, которую Аттертон готовил себе на ужин? И шум, вызванный этим переполохом, трансформировался в нестабильном мозгу Аттертона в то, что он воспринял, как угрозу от некого незваного чудища.
Проведя пальцами по деревянным подоконникам, я обнаружил в дереве ряд глубоких царапин, которые могли появиться вследствие поспешных и неловких попыток запечатать окна. И все же, несмотря на мое упорное обращение к здравому смыслу, меня внезапно поразила мысль, что эти метки говорили о попытках некоего сильного животного проникнуть в дом.
Но одна вещь казалась неопровержимой. Оказавшийся в изоляции и перевозбужденный гнетущим лесом, Аттертон, должно быть, подвергся панике и сбежал. Ибо я был уверен, что он больше не является жителем Радалена.
К этому времени, на землю стремительно опустилась ночь, и ледяной ветер шумел в кронах деревьев. Спустя более четырнадцать часов непрерывного путешествия – включая два перелета и поездку на автомобиле – я нуждался в крыше над головой, еде и отдыхе. Возвращаться в темноте туда,
