Стихи - Римма Казакова

Любить Россию нелегко…

Любить Россию нелегко,она в ухабах и траншеяхи в запахах боев — прошедшихи тех, что так недалеко…

Но хоть воздастся, может быть,любовью за любовь едва ли,безмерная, как эти дали,не устает душа любить.

Страна, как истина, одна —она не станет посторонней,и радостней, и протореннейтебе дорога не нужна.

И затеряться страха нет,как незаметная песчинка,в глубинке города, починка,села, разъезда, верст и лет.

Отчизны мед и молоколюбую горечь пересилят.И сладостно любить Россию!Хотя любить и нелегко.

Линия жизни, бороздка…

Линия жизни, бороздканамертво вбита в ладонь.Как я устала бороться!Боже, откуда беретсяэтот задор молодой?!

Высохли Божьи чернила,и не стереть нипочемто, что судьба начертила,что лишь смиренно прочтем.

Радостно, странно, ужасноверить, по бритве скользя!Как я устала сражаться!А не сражаться нельзя.

«СловоWord», № 58 за 2008 г. Стихи

Жизнь опять становится пустой…

Жизнь опять становится пустой.Утешаюсь тем же примитивом:«Мы не навсегда, мы — на постой…» —стало убеждающим мотивом.

Жизнь на удивление пуста.А ведь всеми красками светилась!Это здесь. А где-то там — не та,будь на то, конечно, Божья милость.

Там мы все расставим по местам,все ошибки прошлые итожа.Но понять бы: где же это — «там»?Может, здесь и там — одно и то же?

Может быть, и эти мы — и те,и тогда, должно быть, все едино…В душной тесноте и в пустотетолько быть собой необходимо.

И, еще до Страшного Суда,вдруг открыть в согласии с судьбою:«Мы — не на постой, мы навсегда!»и заполнить пустоту собою.

И поняла я в непривычной праздности…

… И поняла я              в непривычной праздности,бесповоротно,                     зло,                            до слез из глаз:дни будут состоять из мелких радостей,ну а большие —              больше не про нас.

Как на войне —              в обидной непригодноститого, чья плоть бессильна и больна,не пристегнуть мне бесполезной гордостик размытому понятию:                            страна.

А уж гордиться,                     хоть какой,                                   зарплатою,обилием бутылок и ветчини аккуратной на душе заплатою,приличной и смиренной, —                                   нет причин.

Смятенны чувства,                     но логична логика.Она поможет одолеть беду.И Шарика себе,                     а может, Бобикая по ее наводке заведу.

И, что бы там под ухом ни трезвонили,забуду о призванье и судьбе.

… Пока мне долг                     работника и воинажестоко не напомнит о себе.

Как завишу я от слов…

Как завишу я от слов,от кирпичиков звучащих,птиц, поющих в гулких чащах, —этих властных слов-основ.

Слушаю, глаза закрыв,и смеются в каждой строчкеслов горячих уголёчки,ладятся в цепочки рифм.

Я листаю словари,я к словам любовь питаю,я молю их и пытаю —то извне, то изнутри.

К разным разностям глухи,из неведомого мира,где душе диктует лира,появляются стихи.

Из моих смятенных снов,из долин и далей звездныхмне звучит, светло и грозно,тайный колокольчик слов…

Попытка диагноза. Америка. Десять дней, которые…

Мне б написать, пока не позабыла,в подробностях про эти десять дней.Не пишется.А столько, столько было!Но сами факты, видимо, сильней.

(Вот так, когда один российский парень —дотоле, разве, с близкими знаком, —когда в полет отправился Гагарин,стихи об этом были пустяком.)

…Начну с мостов.Шикарный несказанно,веселый, как живое существо,плыл над Нью-Йоркомнежный Верразано,а рядом и вдали —того же сана —различные подобия его.

Мосты, мосты!А если, в самом деле,пора забыть о поиске врага,поверив в то, что, наконец, сумеливы нас соединить, как берега?!

Договоримся, город:мы — не судьи,скорей,любой — любим, а не судим.Под небом жизни мы —всего лишь люди.И все на бочке с порохом сидим.

Мой теплый взгляд —не ложь и не усталость,хоть жизнь и утомительно текла.Но потому, что мне с лихвой досталось,тебе осталась толика тепла.

Давай не по-английски, не по-русски —безмолвно позабудем о былом,хлебнем из океана без закускии тихо обменяемся теплом.Оно пойдет на пользу в каждом стане,и мы с тобой делились им не зря.Настанет ночь,и холоднее станет:ведь все-таки вращается земля.

Ты ночью — как молитва, как «Осанна!»,благословенье, восхищенье, спор.…В пространстве растворится Верразано,и весь Нью-Йорк,и весь земной простор.

12.01.2006

Попытка диагноза

Все пойму на выдохе и вдохеи пойду с другими заодномимо жизни, около эпохи —ибо нам вмешаться не дано.

Не умру от голода и жажды,что-нибудь и мне перепадет…И с эпохой разминусь однажды:я пройду —или она пройдет.

«День и ночь», № 11–12 за 2005 г. ПОЭЗИЯ

САМОАНАЛИЗ

Говорю не с горечью, не с болью…

Говорю не с горечью, не с болью,но, презрев наивное вранье:самой безответною любовьюлюбим мы отечество свое.

То ли у него нас слишком много…И не стоит спрашивать так строго,требовать,грубитьи теребить?

Может быть, не брошен, не несчастенкаждый, кто к отечеству причастендолгом и достоинством —любить…

И пускай оно не отвечает,нас не замечает,не венчает…Ну а мы в просторах долгих летпонимаем и с плеча не рубим.

Просто любим.Безответно любим.

Но сама любовь —и есть ответ.

В юности мне ставили в вину…

В юности мне ставили в винучто мои стихи — всегда печальные.Про любовь — как будто про войну,про ее несчастья изначальные.

И гудел цех мамин меховой,мол, девчонке было все говорено:и отец с войны пришел живой,и своей копейкой трудовоймать такую дошку ей спроворила!

Я хочу приблизить эту даль.Странно, неуютно, непонятно:отчего в стихах моих печаль,а на юном солнце — что за пятна?

Вспоминаю: кончилась война,но меня лишь смутно грело это.Я была привычно голодна,зла, плаксива, кое-как одета.

Нет в душе к тем ярким временамгромкой благодарности плакатной.Да, отец вернулся. Но не к нам —а к своей возлюбленной блокадной.

Нас он мимоходом навестил,чемодан закинул тряпок, снеди…И ушел. А мать слегла без сили в слезах шептала: «Дети, дети!..»

Ликовал народ: повержен враг!А для нас был день совсем не сладок.После всё слепилось кое-как.Здравый смысл вернул в семью порядок.

Так и жили. Нагрешили? Что ж…Выправили всё, что наломали.Если замутила душу ложь,то повинна в этом я сама ли?

А потом пошло: погром врачей,смерть вождя, сомнения, загадки…Всё больней, печальней, горячейстроки в ученической тетрадке.

Сравниваю строчки и грехивремени послевоенной рубки.Вчитываюсь в грустные стихидевочки в каракулевой шубке.

Там так мало детства у детейи так много горького в народе.Оттого в стихах с младых ногтейслед печали, беспричинной вроде.

Оттого способность: быть собойи не врать. И при любом раскладепросто так, а не чего-то ради —откликаться на любую боль.

От макушечки до пят…