Под чужим именем - Виктор Михайлов

Выпив маленькими глотками бокал искрящейся холодной воды и закурив сигарету, Степан сказал:

Полковник, взяв со стола четырехкратную лупу, внимательно изучил черту в английском тексте

— Сергей Васильевич, появилась новая ниточка.

Показав полковнику статью из отдела «Только факты», он подробно рассказал все обстоятельства дела, потом со свойственной ему аналитической манерой суждения, критически отверг все свои предпосылки, а затем вновь доказал значимость возникшего подозрения.

Полковник, взяв со стола четырехкратную лупу, внимательно изучил черту в английском тексте: сомнений быть не могло, слова «стэнд ап» были подчеркнуты ногтем.

— Логично. Если во всем управлении нет ни одного человека, знающего английский язык, но кто-то обнаруживает неточность перевода с английского языка, стало быть, он тщательно скрывает свои знания языка, — мыслил вслух полковник. — В наше время, — продолжал он, — знание языка скрывать нет основания. Но может быть такое положение, при котором человек, знающий хорошо английский язык, по своим анкетным и официально биографическим данным не может знать языка, а тем более английского, не возбуждая к себе некоторого любопытства и даже подозрения, — закончил он.

— Именно на этом я и строю свои предположения, но одновременно у меня возникает и такая мысль: агент иностранной разведки живет в окружении советских людей, он осторожен, чертовски осторожен, зачем ему понадобилось подчеркнуть ногтем пропущенные н переводе слова? Правда, есть поступки человека с некоторой долей автоматизма. Это рефлекс, привычка…

— Прежде всего, Степан Федорович, — перебил его полковник, — запомни одно: если бы враг никогда не ошибался, он был бы неуязвим.

— Это верно, — согласился Никитин. — Еще одна гипотеза: вы знаете, Сергей Васильевич, что в числе предметов, обнаруженных у Рубцова-Клюева, была коробка пленки чувствительностью 16000 по Хертеру и Дрифильду, но никакой фотоаппаратуры агенту не пересылалось. Предположение первое: агент имеет малоформатную фотокамеру. Второе: высокая чувствительность пленки предполагает необходимость съемки на больших скоростях. Это значит либо объекты съемки в движении, либо статичны объекты, но снимающий находится в движении, съемка происходит из окна поезда или автомашины, и наконец, третье: в маленьком городе, где большинство людей знают друг друга не только в лицо, но и в спину, внезапное появление человека с фотоаппаратом заставляет насторожиться, следовательно, агент, пользующийся аппаратом для своих тайных целей, чтобы не возбуждать подозрений, должен широко заниматься любительской фотографией.

— Гипотеза правильна, какой ты делаешь вывод для себя? — спросил полковник.

— Мне кажется, что если у меня будет фотоаппарат, мне будет легче завести широкое знакомство в среде фотолюбителей.

— Не возражаю. Камера у тебя есть?

— Нет, об этом я хотел просить вас.

— Я дам указание, завтра у Гаева ты можешь получить все необходимое. Или нет, зачем тебе лишний раз приезжать в Москву. Встречай электричку в 20.15, третий вагон, тебе передадут посылку. Ты был, Степан, у Горбунова?

— Мне кажется, Сергей Васильевич, что к секретарю горкома партии надо идти не с пустыми руками. А пока у нас только маленькие подозрения, да и то без определенного адреса.

— Профессиональное самолюбие! Смотри, Степан, не перегни палку.

Полковник встал, они простились, и Никитин вышел из кабинета.

15. ДВЕ ВСТРЕЧИ

Трофим Фаддеевич мастерил рукоятку из пробки на короткое удилище для подледного лова. Стояло жаркое лето, открытое окно, несмотря на приближающийся вечер, не приносило прохлады, а Трофим Фаддеевич уже готовился к зиме, к подледному лову.

Жил он в небольшом деревянном доме, на холмистом берегу реки. При доме был дворик, засаженный желтой акацией и жасмином. Был когда-то Ступин совладельцем дома, потом стал квартиронанимателем, и все в районе Зеленой Горки знали этого чудаковатого старика, страстного рыболова-неудачника.

На одной стене его комнаты висели, точно холодное оружие в средневековом замке, спиннинги всех систем, удилища, сачки, багры и другие рыболовные снасти.

У другой стены, на этажерке в коробочках, были наборы крючков, лесок, поплавков, колокольчиков, грузил и всякой другой мелочи, а над этажеркой в темной овальной раме — большой портрет сына Вадика. Ниже несколько фотографий покойной жены и его самого, Ступина, в крахмальном, стоячем воротнике, черном костюме, с орденом на груди.

Трофим Фаддеевич на электроплитке, в эмалированной кастрюле, варил пробку, добиваясь ее эластичности. Он то посматривал на часы, то заглядывал в справочник, то помешивал в кастрюле большой ложкой и был похож на алхимика, добывающего таинственный философский камень.

Вдруг в окне показался человек. Улыбаясь, он любезно спросил:

— Можно ненадолго потревожить хозяина?

Трофим Фаддеевич, узнав в позднем госте счетовода-инкассатора Гуляева, очень удивился его приходу, но все же пригласил зайти в комнату.

Гуляев вошел, держа в руке большой прямоугольный пакет, завернутый в газету. Усевшись на предложенный хозяином стул, он так же любезно сказал:

— Мы с вами, Трофим Фаддеевич, оба пожилые люди, незачем нам лукавить друг перед другом. Вырос я на Смоленщине, рыбачил я в верховье Днепра, Волги да Осьмы, но ваша рыбачья слава мне не дает покоя.

— Ну уж… Что уж вы… Какая там слава… — млея от удовольствия, скромничал Ступин.

— Не говорите, не говорите, уважаемый Трофим Фаддеевич, — запротестовал Гуляев, — слава, подлинная слава! О вас весь город знает, да что город — район! Москва о вас слышала!

— Ну уж, что уж вы… неужели Москва?! — слабо сопротивлялся Ступин.

— Москва! Уж я-то знаю. Сознаюсь, позавидовал я вам, Трофим Фаддеевич, решил: покажу я этому Ступину, где раки зимуют, куплю я снасти да и начну рыбачить… Купил. А как купил, начало меня одолевать сомнение: что за гордыня, думаю, зачем это тебе снасти понадобились, брось, отдай тому, для кого в этом заключается жизнь. Мучился я, мучился и вот решил: берите, уважаемый Трофим Фаддеевич, берите как дар вашему великому таланту!

С этими словами развернул Гуляев газету, и предстала перед Ступиным, сверкая полированными боками, шкатулка красного дерева, а в ней, словно слепящие солнца, — блесны, блесны и блесны.

Надо отдать справедливость: совершенно изнемогая от восторга, Ступин сопротивлялся, он отталкивал от себя шкатулку, совал в руки Гуляева деньги, но все-таки, обессиленный, сдался.

Шкатулку с набором блесен он получил в подарок. «Как жаль, что признание и слава приходят так поздно, — думал Ступин, — когда подагрическая боль в суставах не дает по ночам спать, а сердце отслужило и, подсчитав амортизацию, его можно уже списать».

Гуляев возвращался от знаменитого рыболова поздно. Жил он здесь же, на Зеленой Горке, вот уже десять лет, снимая у старушки Бодягиной мезонин ее покосившегося старенького дома.

Гуляев был в отличном настроении, он шел, тихо напевая себе под нос что-то по поводу цыпленка, который тоже хочет жить. Когда он поровнялся с домом, со скамейки поднялся человек и двинулся к нему навстречу.

Эта встреча была не очень приятна Гуляеву, однако он остановился и любезно протянул руку Саше Елагину.

Саша Елагин, водитель грузовой машины, в начале прошлого года демобилизовался, но успел влюбиться, женился и уже ждал ребенка. Проникаясь к жене чувством удивительной благодарности, он ухаживал за ней, трогательно оберегая ее от волнений и тяжелой работы, сам мыл пол и стирал белье. Был Саша человеком необычайной физической силы. Домкрат под машину он ставил так: руками поднимал машину, а кто-нибудь подставлял поднятый домкрат. Как большинство сильных людей, он был добродушен и прост, пил редко, да и то больше пиво, но пьянел быстро.

И сейчас Елагин был пьян. Широко расставив ноги, засунув руки в карманы брюк, он беззлобно, мягко попросил:

— Поговорить бы чуток, Сергей Иванович, а?

— Ну что ж, давай, Саша, потолкуем, — согласился Гуляев и, взяв его под руку, повел на берег реки, на пригорок, где стояла в тени старой липы одинокая скамейка.

По реке бежала лунная тропинка, где-то около берега, под ветвями ивы, скрипя уключинами, поднималась против течения лодка и в ней тихо, едва перебирая лады, баянист наигрывал:

«Уж ты степь моя»…

Гуляев и Елагин сели на скамейку, помолчали.

— Ну, что у тебя, Саша? — нарушив молчание, спросил Гуляев.

— Не знаю, как и сказать, Сергей Иванович. Очень я вам обязан, хороший вы человек, душевный…

— Ты, Саша, будто сватать меня собираешься, все хвалишь да хвалишь. Либо денег занять хочешь? — с ухмылкой спросил Гуляев.