Гиблый Выходной - Алексей Владимирович Июнин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но накануне обещанной зарплаты за два месяца пролетарскую массу собрал начальник производства Соломонов и объявил на собрании, что в связи с отключением системы вентиляции сегодняшний день объявляется выходным. Зарплата переносится еще на день. Рабочие сжали зубы и кулаки, но в глубине души были рады незапланированному выходному дню и почти не стали возмущаться.
Но даже в выходной день кое-кто пришел в цех. Например, трое рабочих: наладчик станков заготовительного участка – Юра Пятипальцев (пара ног под номером 3), станочник ЧПУ – Лева Нилепин (пара ног за номером 1) и ученик электрика – Август Дмитриев (ноги номер 2). Пятипальцев, Нилепин и Дмитриев вошли в раздевалку, где уже сидел Степан Коломенский. Сидел и задумчиво пил бледный пакетированный чай.
– Сегодня будем двигать станок, – заявил Пятипальцев, стряхивая снег с верхней одежды.
– Какой? – спросил молодой, но уже опытный рабочий-станочник Нилепин.
– Не переживай, не твой, – наладчик скинул с ног китайские кроссовки и быстро стянул штаны, выставив на всеобщее обозрение сатиновые труселя.
– Длинный «Кашир»? – уточнил Нилепин, имея в виду один из станков окутывания деталей пленкой. – Соломонов хотел его подвинуть ближе к сборочному участку.
– Нет, – отозвался ученик электрик Дмитриев, человек с необычным именем – Август, и с внешностью мелкопоместного польского шляха. Сам невысокий, с хищным носом и седыми усищами. На его лице навсегда застыло выражение человека, который замыслил какую-то аферу. Он работал на фабрике первый месяц, но уже зарекомендовал себя как лютый борец за трезвость и безалаберный электрик. – Четырехсторонний фрезеровочный переставляем к окнам.
– Он тяжелый, – засомневался Нилепин, облачаясь в фирменную форму с логотипом фабрики. – На телегах? («телегами» или «рохлями» на жаргоне рабочих испокон веков назывались гидравлические тележки)
– Краном, – ответил Пятипальцев, почесывая бородообразную щетину и присаживаясь за стол.
– Так, ладно… – Нилепин, вдруг, хлопнул в ладони и как-то заговорщицки усмехнулся. – Ну что, пока никого нету… – он выудил из своего пакета, что-то, завернутое в другой пакет и, пряча его в руках, подошел к столу, за которым уже расселись трое коллег. – Давайте-ка, пока никого нету…
– Чего это ты прячешь? – спросил Пятипальцев.
– Кое-чего, Юра! Знаете, почему я вчера брал выходной?
– Потому, что позавчера у тебя был день рождения, братан.
– И знаешь, что я попросил у сеструхи? Догадайся, Юрец.
– Братан, ну откуда я могу знать? Электролобзик?
– О! – улыбка Нилепина стала напоминать улыбку злобного клоуна Джокера. – Помнишь, однажды мы с тобой слямзили из супермаркета бутылку вискаря с вишневым вкусом?
– Не береди мне душу, Лева, – чуть не застонал Пятипальцев. – У меня до сих пор этот вкус во рту стоит. Я после этого вискаря физически не могу пить ничего другого, а девять сотен за бутылку платить не могу. Жаба душит. Так и мучаюсь, Лева.
– Давай рюмки, друган! Давай рюмашечки! – и с этими словами Нилепин поставил на стол ту самую бутылку виски с вишневым вкусом. – Скорее-скорее, пока никого нет! Рюмашечки!
– Братан!!! – взревел Пятипальцев, схватив бутылку как дитя новорожденное. – Братан! О, Лева, о кореш!!! Брат, ты же мне брат!!! Пацаны, вам плеснуть? – этот вопрос бородатый наладчик адресовал жующему утренний бутерброд Августу Дмитриеву и допивающему чай Степану Коломенскому. Степан Михайлович проглотил слюну, но вовремя спохватился, что закодирован. Пересилив себя, он был вынужден отказаться и даже попросил у коллег прощения за то, что в следствии «сами знаете чего» не может составить им компанию. Пацаны понимали и не настаивали. Коломенский свое отпил, переварив за всю свою жизнь столько алкоголя, сколько его коллегам и не снилось и если он в очередной раз сорвется, то однозначно уйдет в долгоиграющий беспросветный запой. А вот Дмитриев принялся разводить демагогию о вреде пьянства, за что был немедленно и беспощадно проигнорирован как Пятипальцевым так и Нилепиным.
Нилепин плеснул в две рюмочки ароматной жидкости, они с Пятипальцевым чокнулись и не торопясь выпили. Выпили и откинулись на спинки стульев. Оба полуприкрыли глаза и молчали. Молчали долго, только иногда один из них мычал от удовольствия. О закуске никто из них даже не вспомнил, по, только им одним известному уговору, считая, что закусывать этот божественный нектар кощунственно.
– Еще, – произнес Нилепин, не открывая глаз.
– Не спеши, брат, – Пятипальцев почесал бороду. – Тут главное – не спешить…
– Давай еще по одной, покудова народ не пришел, – попросил Нилепин, – ведь делиться придется…
– Не придется.
– Почему? Придется, Юрец. Че я, пацанов не знаю, только запах почувствуют – вылакают все вмиг.
– Расслабься, друган. Не придется делиться. Эти двое не пьют, – он кивнул на Дмитриева и Коломенского, – а больше никого не будет.
– Никого не будет? Почему?
– Потому что сегодня выходной, брат.
До Нилепина не сразу дошло, где-то секунд через семь.
– Выходной? Как? В натуре?
– Ты не знал? А, ну конечно! Тебя же вчера не было, ты не знаешь. Сегодня, в натуре, выходной, Лева.
– Вот тебе и раз… А вы зачем пришли? Завтра бы станок перенесли.
– Много заявок на четырехсторонний. Станочники и так не успевают, надо переставить пока цех стоит.
– А меня Шепетельников вызвал, – сказал Коломенский, повторно заваривая пакетированный чай в бокал со странными символами, который Степан Михайлович все время силился понять, но не мог. Один его знакомый объяснил, что художник-дизайнер хотел изобразить на бокале англоязычную фразу, переводимую на русский язык как: «Я люблю себя». Коломенский в это не верил, и сейчас безуспешно пробовал интерпретировать символы по-своему.
– Зачем? – спросил у него Пятипальцев.
– Э… – главный инженер фабрики «Двери Люксэлит» прикусил язык. Вообще-то генеральный директор строго-настрого запретил кому-то говорить о том, что он вызвал Степана Михайловича. Сказал, что сегодня бригада монтажников будет кое-что хитрить с вентиляцией, нарушая разрешенную технологию и об этом надо помалкивать иначе будут проблемы. За молчание Шепетельников даже обещал выписать Степану Михайловичу премию, чего он не делал никогда в жизни. – Э… просто помогать бригаде монтажников. Я знаю систему вентиляции, буду вроде как, руководить.
– Получается, я зря сегодня пришел? – расстроился Нилепин. – Сегодня у всех выходной!
– Почему зря? – ответил Пятипальцев и подумав, достал из кармана зажигалку. По правилам в раздевалке, которая служила также еще и комнатой приема пищи, курить было строжайше запрещено и даже висела соответствующая наклейка с перечеркнутой сигаретой и уведомление, что за курение в раздевалки со всех присутствующих взыскивается штраф в 500 рублей, поэтому Коломенский с недоуменным вопросом взглянул на Пятипальцева. Закурит он
