Рассказчик. Воспоминания барабанщика Nirvana и фронтмена Foo Fighters - Дэйв Грол

смазанный рок-механизм разносит в щепки стадион. Я представлял, как толпы людей разочарованно бредут к выходу, проклиная нас и обещая никогда больше не приходить на наши концерты. Я повернулся к Юхану, который держал мою ногу, и спросил: «Слушай… Если я буду сидеть на стуле, могу я закончить концерт?» «Тебе нужна шина», — ответил он. Я спросил, есть ли она у них под рукой, и он ответил, что нам придется поехать в больницу, чтобы наложить шину там, а потом можно вернуться. «Сколько ехать до больницы?» — быстро спросил я. «Полчаса». «В жопу!» — подумал я. Ни за что на свете я не покину этот стадион, пока зрители не получат то, за что заплатили деньги. «А давай так… — сказал я. — Ты поедешь в больницу и возьмешь шину. А я буду сидеть на стуле и играть. Наложим шину, когда ты вернешься». Он расстроенно посмотрел на меня и вежливо сказал: «Если я отпущу твою ногу, она снова вывихнется!» Без тени сомнения я громко воскликнул: «Что ж, тогда тебе придется пойти со мной на сцену».

«Pressure… pushing down on me…» — хрипло продолжал Тэйлор. Теперь над стадионом звучал хит Queen / Дэвида Боуи. Врач плотно заматывал мне щиколотку эластичным бинтом, ни на секунду не отпуская мою ногу, пока коллективными усилиями меня не подняли и не отнесли на сцену, где уже ждал стул на том месте, где я когда-то стоял.

Жизнь всегда подкидывает тебе удивительные, поэтические моменты. Но, как только моя задница коснулась стула и мне на колени положили гитару, я ворвался прямиком в бридж песни «Under Pressure», как делал всегда, выводя фальцетом: «Chippin’ around kick my brains around the floor! These are the days it never rains but it pours…», — и оглушающий рев толпы подтвердил, что эта музыка и этот текст, как ничто иное, подходят к этому незабываемому моменту. Такое нарочно не придумаешь. Это чистая радость. Это триумф. Это жизнь.

Мы продолжили песней «Learn to Fly», я опустил глаза на Юхана, который стоял передо мной на коленях, пытаясь изо всех сил удержать на месте мою ногу, пока я на адреналине размахивал гитарой во все стороны. Я заметил, что он уже не сидел неподвижно, а качал головой в такт музыке. «Круто, да?» — спросил я.

«ДЫАА!!!» — ответил он. Я и понятия не имел, что он еще и рок-музыкант, поэтому пребывание на сцене стадиона было для него чем-то особенным.

Через некоторое время скорая вернулась из больницы с шиной, оказавшейся гипсовым лангетом, который на меня натянули со скоростью экипажа механиков NASCAR на пит-стопе, и мы продолжили концерт. Мы играли песню за песней, и в какой-то момент я даже проковылял к центру стадиона, чтобы спеть «Му Hero» и «Times Like These». Любовь и поддержка публики, когда она яростно подпевала нашим песням, заставили меня прослезиться. К тому моменту, как прозвучали финальные ноты «Best of You», я знал, что мы только что пережили определяющий момент в карьере. Группа, которая родилась из разбитого сердца и трагедии нашего прошлого, стала воплощением любви и радости жизни и учила нас каждый день радоваться мелочам. А теперь она еще и стала воплощением исцеления и долголетия.

Сразу после концерта меня посадили в машину за сценой, и мы помчались в больницу в сопровождении полицейских машин с мигалками. Я заметил, что моя шестилетняя дочь Харпер, ставшая свидетельницей всех этих событий, тихонько заплакала. Сигнальные маячки освещали ее лицо, и я спросил: «Что не так, малышка?» Она молчала. «Тебе страшно?» — спросил я. Она медленно кивнула, и слеза скатилась по ее милому личику. Мое сердце обливалось кровью. Хотя мне и не было больно, я чувствовал ее боль. «Все в порядке! Мы едем в больницу, просто чтобы они сфотографировали мою ногу… Это даже круто!» — сказал я подчеркнуто радостным голосом. Харпер старалась храбриться и попыталась улыбнуться, но я видел, что ее маленькое невинное сердечко наполнено сочувствием и страхом, и старался делать все, что мог, чтобы ей стало легче. В конце концов, ты счастлив настолько, насколько счастлив твой самый несчастный ребенок. По приезде в больницу меня посадили в кресло-каталку, я взял Харпер на колени, и мы поехали на рентген. Я делал все, чтоб этот странный момент стал веселым.

Слава богу, она засмеялась.

Я неподвижно лежал на холодном столе для рентгена, пока врачи перемещали оборудование вокруг моей ноги, чтобы получить точный снимок. Все это было похоже на похищение инопланетянами: наполненная ярким светом комната, в которой я был один, и только окно отделяло меня от тур-менеджера и лаборанта. Тишина. Несколько раз что-то тихо прожужжало, и я увидел выражение лица Гаса за стеклом. Это не то, что я бы хотел увидеть. Он посмотрел мне в глаза и беззвучно произнес слово «операция». Блядь.

Боль наконец пришла, когда я вернулся в отель в Норвегии той ночью. И, лежа на диване с поднятой ногой в гипсе, я не мог не думать о тех летних днях моего озорного, гиперактивного и отчаянного детства, когда я бродил по улицам в поисках острых ощущений до протертых в кроссовках дыр, не обращая внимания на физическую боль. Только эмоциональная. И, читая сообщения, сыпавшиеся на мой телефон, я плакал от любви, которую дарили мне мои друзья, узнав, что случилось. Я знал, что должен делать.

ПОДНИМАЕШЬСЯ С ЗЕМЛИ. ИДЕШЬ ДОМОЙ. ШОУ ДОЛЖНО ПРОДОЛЖАТЬСЯ.

Трейси — панк-рокер

«Трейси, они приехали!»

Я стоял у подножия винтовой лестницы в шикарном холле усадьбы постройки рубежа веков, принадлежащей моей тете Шерри, и ждал свою суперклевую двоюродную сестру Трейси, чтобы наконец-то ее обнять. Хотя формально мы не родственники, я считал ее членом семьи.

Наши матери познакомились в старших классах в Бордмене, штат Огайо, и с тех пор были лучшими подругами. Они даже создали акапельную группу «Три красотки», с которой выступали в местных клубах вроде Kiwanis clubs или Women’s City Clubs и на школьных вечерах в начале 50-х (не говоря уже об утреннем кулинарном телешоу, в котором мама в качестве рекламы пила молоко, с трудом сдерживая рвотные позывы).

Вместе с их подружкой Джералин Майер трио,