Приходское духовенство и крестьянский мир в начале XX века - Юлия Белоногова

Священник Сергий Кедров с детьми

Государство снисходительно относилось к наследственности церковного служения, так как данная система принципиально не уменьшала числа налогоплательщиков. Церковная власть тоже поощряла наследование служения: попович, наученный грамоте, с детства привычный к церковным службам и порядкам, в старину, даже не имея систематического богословского образования, был лучшим кандидатом в священники. В XVII в. представление о наследовании священнических должностей уже прочно закрепилось в сознании самого духовенства и прихожан[124]. При Петре I система наследования приходов утвердилась официально – даже жениться претендовавший на место в церкви должен был только на девице духовного звания, что стало одной из предпосылок формирования кастовости духовенства, практически не пополнявшегося представителями других сословий. Почти весь XVIII в. действовал закон, фактически запрещавший дворянам переходить в духовный ранг; лицам же податных сословий и в XIX в. это разрешалось лишь при нехватке на вакантные должности лиц духовного звания. С другой стороны, и желавших стать священнослужителями было немного, поскольку духовенство с XVIII в. как сословие теряло свой авторитет: права духовенства охранялись недостаточно, светская власть постоянно вмешивалась в дела духовного ведомства, а священноначалие не могло оградить своих подчиненных от посягательств государственных чиновников[125]. В образованном обществе ругать «попа» стало даже признаком хорошего тона; дворяне, ставшие клириками, лишались части своих привилегий, а телесные наказания были отменены для священнослужителей лишь в 1799 г. императором Павлом I. Естественно, что переход в духовное звание мог быть желанным только в крестьянской среде.

По сложившейся традиции в священники не рукополагали лиц, не состоявших в браке. Например, хиротония в 1860 г. неженатого А.В. Горского вызвала активное обсуждение не только в церковных кругах, но и в светских салонах. А совершение Таинства стало возможным благодаря желанию и огромному авторитету святителя Филарета (Дроздова)[126]. Очевидно, что наследование приходов – как по мужской линии, так и по женской – и замкнутость духовенства помогали хоть отчасти решить вопрос материального обеспечения. Такая ситуация просуществовала официально до 60-х гг. XIX в., а негласно, в силу экономических причин, – до 1917 г. Кроме того, после выхода за штат священники фактически оставались без средств к существованию – их положение изменилось после 3 июня 1902 г., когда был принят новый пенсионный устав, согласно которому пенсия устанавливалась в размере 300 руб. для священников, 200 – для диаконов и 100 – для псаломщиков. Она выплачивалась лицам, безупречно отслужившим не менее 33 лет, не дослужившим до 33 лет полагалось ⅔ оклада, прослужившим 20–28 лет —⅓ пенсии; вдовы и неустроенные дочери получали половину пенсии. Сельские клирики почти всегда жили в церковных домах, поэтому по увольнении за штат лишались не только дохода, но и жилища; пенсионный возраст для них не имел верхних границ: хотя срок службы и высчитывался, но священники старались служить, пока у них были силы, иногда до 80–90 лет, и уходили за штат только в случае тяжелой болезни.

«Московские церковные ведомости» называли вопрос материального обеспечения «насущным в жизни приходского духовенства». Ведь семья, потерявшая отца-священника, часто шла по миру: «У крестьянина хоть есть дом, земля, община – у священника ничего нет»[127]. Поэтому клирики и стремились передать свое место сыновьям. Наряду с потомственным наследованием места служения существовала практика преемства священнического места в форме закрепления прихода за одной из дочерей умершего настоятеля: либо приход переходил к мужу-священнику одной из дочерей, либо последняя выходила замуж за выпускника духовной семинарии, который впоследствии занимал должность покойного тестя. Так, священник Вознесенской церкви Николотешиловского погоста Клинского уезда обращался к митрополиту Московскому: «На настоящем месте я состою с 1868 г…Ныне меня постигла тяжелая болезнь… Посему покорнейше прошу Ваше Высокопреосвященство уволить меня за штат. При сем осмеливаюсь почтительнейше просить Ваше Высокопреосвященство, как милость, предоставить мое место сыну моему Сергею Мазурову, в текущем 1910 году окончившему курс Московской духовной семинарии. Место это по справедливости можно считать родным для нашей фамилии, так как более ста лет оно преемственно переходило от одного к другому члену нашего же рода и такой долгий период времени делает его как бы колыбелью нашего рода»[128]. Просьба священника Иоанна Мазурова была удовлетворена, его 21-летний сын получил разрешение на вступление в брак, 12 ноября 1910 г. был повенчан, а 21 и 24 ноября уже был рукоположен в сан диакона, а затем – иерея[129]. С подобной же просьбой обратился в 1911 г. священник церкви села Покровского Клинского уезда Павел Строков: «Прошу уволить меня за штат, а место мое предоставить сыну моему, который обязуется содержать меня, жену и двух учащихся сыновей»[130]. Сын его Николай Строков вступил в брак 2 февраля, 12 февраля рукоположен во диаконы, а 13-го – во священники на место своего отца[131].

Иногда, если представлялась возможность, место наследникам готовили заранее. Псаломщик Илья Погожев Крестовоздвиженской церкви села Воздвиженского Дмитровского уезда просил митрополита «переменяться местами с псаломщиком Дмитровского уезда Спасской села Торбеева церкви Матвеем Уваровым, цель перемены места – чтобы впоследствии мне сдать место внучке, дочери сына моего диакона Сергея Погожева, состоящего при Крестовоздвиженской церкви и имеющего шесть дочерей, ни одной не устроенной»[132]. Как видно из прошений, если у клирика не было наследника сына, он передавал свое место в приданое дочери. При материальной скудости духовенства такой способ передачи места был очень удобным средством выдать дочь замуж. Диакон Велико-Васильевской церкви села Васильевского Дмитровского уезда Вениамин Никатов прослужил 38 лет, заболел и обратился в консисторию с просьбой, что «желал бы передать свое место изъявившему желание взять в замужество племянницу мою Анну Богоявленскую… псаломщику… Всеволоду Извекову и, сверх того, готового и меня с женою призрети»[133]. После смерти священника погоста Зеленцина Клинского уезда И. Крутицкого его родным было разрешено приискать его дочери жениха для определения его на вакантное место. Кандидат в скором времени был найден, повенчан и назначен на данное место[134].

Прошение 38-летнего псаломщика московской церкви Святых отцов семи Вселенских соборов Ивана Преображенского показывает основные мотивы наследственности мест. «Милостиво данный Вашим Высокопреосвященством нашей семье после смерти отца нашего – свящ. Погоста Рудни Богородского уезда Матфея Преображенского – месячный срок для приискания достойного быть священником жениха к сестре моей Анне Преображенской истекает 29 января. Отсутствие у нашей семьи денежных средств, отсутствие у невесты образования, которое отец мой по бедности прихода и по своей многосемейности (2 сына и 4 дочери) не мог дать ей, возраст невесты (30 лет), – все это лишило сироту-сестру возможности в нашем родном доме пристроиться на место отца (т. е., женившись, остаться в доме, где жил их отец священник. – Ю.Б.). Чтобы утереть слезы своей больной матери, желающей после сорокапятилетней совместной жизни лечь в могилу рядом с мужем… я осмеливаюсь… просить… определить меня на место моего отца»[135]. Иван Преображенский в 1892 г. окончил МДС со званием студента, работал законоучителем, в 1896 г. был назначен псаломщиком, которым и оставался до 1911 г. Просьба о назначении на место отца была удовлетворена, 12 февраля 1911 г. он был рукоположен во диакона, а 13 февраля – во священника[136].

Как на законный способ своего обеспечения смотрит на вакансию мужа Елена Воскресенская – вдова диакона на псаломщической должности села Казанского Богородского уезда. Она обращается к митрополиту со следующим прошением: «Муж мой диакон Иван Воскресенский служил при вышеназванном храме 22 года, после его смерти, последовавшей 3-го октября 1902 года, осталось семь человек детей. Вашим Высокопреосвященством на место моего мужа был определен со взятием в замужество дочери моей Клавдии учитель Михаил Гусев. В настоящее время он, Гусев, переведен в Московский Никитский женский монастырь, и я с дочерьми Анной 42 лет, не способной к труду, Любовью 26 лет и сыном Иваном 23 лет, находящимся в отпуске по болезни с военной службы, и внучкой Антониной остались без угла и без средств. Посему покорнейше прошу. пожалеть сирот, предоставив освободившееся место после зятя Гусева тому лицу, которое будет согласно взять в замужество дочь мою Любовь»[137]. Наследование прихода оставалось единственным способом для этой и многих других семей не нищенствовать, сохранить свой дом и хозяйство. Священник села Карпова Коломенского уезда Василий Марков подал прошение об увольнении за штат, так как из ценного имущества у него был только новый дом. Отец Василий просил за свою «долголетнюю службу» удостоить его архипастырской милости назначением на освободившуюся вакансию учителя Михаила Успенского, согласного взять в замужество его дочь. Просьба священника была удовлетворена[138].