Христианство и перевоплощение - Рудольф Фрилинг

В Евангелии от Иоанна, равно и в Иоанновом Апокалипсисе, можно видеть, как в речевых фигурах по — особенному раскрывается власть священных чисел. Так, слова «последний день» звучат в Евангелии от Иоанна точно семь раз. В гл. 6 мы встречаем их четырежды. На празднике поставления кущей эти слова характеризуют седьмой, последний, день этого торжества (Ин. 7:37), но и здесь они тоже имеют эсхатологически — апокалиптическое звучание. Праздничная неделя становится иносказанием, ее «последний день» создает предчувствие грядущего конца мира. Он называется «великим» днем, и в этот день Христос говорит о «реках воды живой», что потекут из чрева верующих в Него, — и это тоже обетование преображенной телесности. В гл. 11, ст. 24, слова «последний день» произносит Марфа у гроба Лазаря. В ее устах они звучат как заученная из катехизиса истина. Но эти ее слова становятся поводом к тому, чтобы Христос мог возвестить эту отдаленную цель как свершившуюся в Его личности «уже сейчас», в тогдашнем зоне: «Я есмь воскресение…» В седьмой и последний раз мы встречаем слова «последний день» в конце описания обращенной вовне деятельности Христа, когда перед началом страстей Христос, как бы оглядываясь назад, произносит своего рода итоговую фразу: «Отвергающий Меня и не принимающий слов Моих имеет судью себе: Слово, которое Я говорил, оно будет судить его в последний день» (Ин. 12:48).

Между смертью и Страшным судом

Через свое воскрешение, которым Он предосуществляет «последний день» для собственной личности, Христос стал «первенцем из мертвых» (Кол. 1:18), «первенцем из умерших» (1 Кор. 15:20). Он «первородный между многими братиями» (Рим. 8:29), которые должны «быть подобными» (sym-morphos) Его «праобразу» (eikon). Это слово, sym-mor-phos, Павел употребляет также в Послании к Филиппинцам (Фил. 3:21): Христос, совершив вознесение, целиком преобразит (meta-schematizein) наше подвергнутое уничижению тело таким образом, что оно «будет сообразно» — «sym-morphon» — «славному телу Его».

Такова великая отдаленная цель Страшного суда. Но мы увидели также, что этот день приуготовляется уже в земной жизни христианина. Приобщение ко Христу начинается с того, что находящийся в становлении христианин всеми силами своей душевной жизни обращается к облику Христа Иисуса и Его земной судьбе. Благоговейно созерцая образы страстей Христовых, устремляя к ним всю свою способность сочувствия («sym-pathie»), он в конце концов подходит к действительному состраданию со Христом. Так апостол Павел обрисовал Галатам Христа: «перед глазами предначертан был… как бы у вас распятый» (Гал. 3:1). Павел сам со — пережил все страсти вплоть до ощущения стигматов, «язв Господа» (Гал. 6:17), он осознанно соучаствует, настоящим и полноценным участием, в страданиях Христа (Кол. 1:24), он «сораспялся Христу» (Гал. 2:19). Он может сказать о себе: «Я каждый день умираю» (1 Кор. 15:31), однако в совсем ином смысле, нежели его современник император Тиберий, который в письме к сенату писал: «perire me cotidie sentio» — «я чувствую, что ежедневно погибаю» (Тацит. Анналы VI, 6). Переживание Павла — это «смерть для жизни новой» [12]: «но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний (eso) со дня на день обновляется» (2 Кор. 4:16).

Павел стремится привести свои общины к необходимому внутреннему усвоению праобразных свершений Христовых. Тогда из первоначальной «sym-phatie» вырастает «sym-paschein» со — страдание (Рим. 8:17), сораспятие (Рим. 6:6; Гал. 2:19), со — умирание (2 Кор. 7:3), со- погребение (Рим. 6:4; Кол. 2:12), со- воскресение (Ефес. 2:6; Кол. 2:12), со — житие (2 Кор. 7:3; 2 Тим. 2:11), со — прославление со Христом (Рим. 8:17). Благодаря всему этому Христос должен «изобразиться» (Гал. 4:19) (morphothe) в христианах. Такое переформирование, «метаморфизирование» посредством излучающего в человека первообраза пройдет ряд ступеней восходящего преображения «в тот же образ от славы (doxa) в славу» (2 Кор. 3:18).

Этот процесс развития в становлении христианина устремлён к отдаленной цели Страшного суда, как некий «встречный рост». В каждом отдельном христианине он начинается весьма по-разному и прерывается смертью, которая настигает людей на различных стадиях этого становления, в зависимости от возраста, судьбы, жизненной зрелости и интенсивности устремления. Как же соотносится начавшийся процесс со свершением в день Страшного суда? Что находится между смертью и днем Страшного суда?

Недавно возникшее теологическое учение о «полной смерти» отвечает так: между смертью и воскресением в день Страшного суда для человека нет абсолютно ничего. Смерть как возмездие за грех целокупно ввергает его в небытие. Человек существует лишь в памяти Бога, который в день Страшного суда как бы заново его воссоздаст. Это учение о полном уничтожении в смерти созвучно современной материалистической концепции неразделимого единства человеческой души и тела, которая не признает за духовно-душевным началом собственной, отдельной от телесности формы существования.

Внутри христианства, если не считать «свидетелей Иеговы», такой концепции прежде не было. То, что духовно-душевное не просто феномен, выступающий в человеческом теле и с ним же преходящий, есть древнейший опыт человечества, с которым односторонне интеллектуалистское миропонимание справиться не способно. Теория «полной смерти» приводит, однако, и религиозные аргументы, считая дерзостью и самонадеянностью, что человек претендует на «бессмертие» своей души и тем самым стремится избегнуть смертного приговора за грех. При этом ссылаются на то место из Первого послания к Тимофею, где о Боге сказано, что Он «единый имеющий бессмертие (athanasia»› (1 Тим. 6: 16). Поскольку же, по христианским воззрениям, суть Бога — в «любви»(1 Ин. 4:16), все же допустимо представление, что в любви Он может позволить другим существам приобщиться к Его исконной сути в смысле того великого слова «примите», что произносится при причастии. Полностью трансцендентный Бог — скорее мусульманская, нежели христианская доктрина. Если истинно, что духовно-душевное ядро человеческого существа не уничтожается смертью, тогда в основе этого все же промысел божественного творения; и когда данное обстоятельство выступает как конкретный духовный опыт, нельзя считать, будто человек притязает на бессмертие как на своего рода «юридически гарантированное» право. Как мы видели, апостол Павел употребляет слово «athanasia» и для грядущего тела воскресения, которое должно обрести ее через великое преображение (1 Кор. 15:53, 54). И если полагают, что смертная кара, возвещенная после грехопадения, постигает человека не во всей ее серьезности, т. е. эта кара относится только к телу, которое само по себе, в сущности, невиновно, то перед нами явно скороспелый вывод. Ответный удар, постигающий падшего в грех человека, который, опираясь на свое земное, телесное бытие, порывает с божественно-небесным, в том-то и заключается, что в смерти отнимает у неготело, позволявшее ему вести такое независимое от Бога существование; этот удар — расплата за злоупотребление самостоятельностью. Для духовно-душевного начала уничтожение не являлось бы карой. Смотреть на земное воплощение, использованное в дурном смысле, — куда более серьезный суд, чем небытие, не причиняющее боли. Теологическая аргументация в пользу теории «полной смерти» совершенно не убеждает, равно как и ссылки на Библию, с изречениями которой эта теория нередко вступает в конфликт, хотя права в том, что как в Ветхом, так и в Новом Завете акцент сделан на воскресение тела.

В главе «Факт и учение» мы показали, что в христианстве принципиально речь идет о событии, которое положило начало изменению состояния мира. Библия представляет собой не систему истин о Боге и мире, которые существуют сами по себе и сведены в некий законченный компендий. Выводы, сделанные нами касательно Нового Завета, имеют силу и для Ветхого Завета. В первую очередь речь и там идет не об учении, смысл которого имеет вневременное значение, но о последовательности событий, простирающейся на тысячелетия и относящейся в основном к народу Израиля, над которым витает мессианское обетование великого всемирного спасения. Уникальная в своем роде задача Израиля состоит в том, чтобы предоставить грядущему Спасителю земное тело. К этому в конечном счете и сводится вся ветхозаветная история спасения. С событием Христа история Израиля перестает быть историей спасения. Все определялось инкарнацией, воплощением Спасителя.

Потому-то Ветхий Завет обращает свой взор прежде всего на землю и на земного человека. Размножение людей на земле оказывается религиозно важным делом. В ряду потомков Авраама и Давида подготавливается земное тело для Мессии. С Его инкарнацией связан также выбор Провидением подходящего земного места действия — обетованный край, «erez Jisrael». Устремленность взора на земное тело ведет к тому, что и пророческие перспективы грядущего, носящие эсхатологически — апокалиптический характер, также нацелены на грядущее телесное воскресение и оставляют без внимания духовно-душевные состояния, существующие вне воплощения. Великие образы надежды у пророков связываются с телесностью (Ис. 25:8; 26: 19; Иез. 37, Дан. 12: 1–3; Ос. 62:3; Иов 19:25–27; Пс. 16:9, 1 о; 49: 16; 73:24), хотя немногие места в Псалмах все же как будто бы наводят на мысль о существовании после смерти, которое начинается уже непосредственно перед последним воскресением.