Христианство и перевоплощение - Рудольф Фрилинг

Потому-то Ветхий Завет обращает свой взор прежде всего на землю и на земного человека. Размножение людей на земле оказывается религиозно важным делом. В ряду потомков Авраама и Давида подготавливается земное тело для Мессии. С Его инкарнацией связан также выбор Провидением подходящего земного места действия — обетованный край, «erez Jisrael». Устремленность взора на земное тело ведет к тому, что и пророческие перспективы грядущего, носящие эсхатологически — апокалиптический характер, также нацелены на грядущее телесное воскресение и оставляют без внимания духовно-душевные состояния, существующие вне воплощения. Великие образы надежды у пророков связываются с телесностью (Ис. 25:8; 26: 19; Иез. 37, Дан. 12: 1–3; Ос. 62:3; Иов 19:25–27; Пс. 16:9, 1 о; 49: 16; 73:24), хотя немногие места в Псалмах все же как будто бы наводят на мысль о существовании после смерти, которое начинается уже непосредственно перед последним воскресением.

Нет никакой необходимости противопоставлять Ветхий (а также Новый) Завет «платонизму» как нечто абсолютно антагонистическое. Греция по сравнению с Израилем имела иную задачу. У Платона прежде всего вновь ярко вспыхивает древнейшее сверхчувственное мистериальное знание. Расположенная к духу душа постигла себя в сверхчувственной форме бытия. В восприятии Платона тело по своим (как мы бы сказали: вследствие грехопадения затемненным и огрубевшим) эмпирическим свойствам может принести душевным порывам слишком много забот и тягот; потому и Сократ приветствовал смерть как исцеление. Это подлинное переживание, но переживание лишь части истины, помещающейся в рамках много более широкой взаимосвязи, и именно в этих рамках следует ее познавать. Речь идет о жизненном опыте, который в позднеиудейском, явно затронутом эллинистическим духом произведении «Книга Премудрости Соломона» сформулирован так: «ибо тленное тело отягощает душу, и эта земная (geodes) храмина (skenos) подавляет многозаботливый ум (nous)» (9:15). В латинском переводе: «Corpus enim, quod corrumpitur, aggravat animam, et terrena inhabitatio de-primit sensum multa cogitantem». Однако тем еще ничего не сказано об оценке телесности как таковой в контексте великих мировых событий. Если Платон и не оценил по достоинству значения земного тела, это ничего не говорит против прозрений в сверхчувственное, которые были у него благодаря свойственной ему особой силе душевного порыва. В конце концов, не так уж важно, является ли идея «платонической» или «библейской». Важно другое: «правильна» она или нет. То, что душа еще перед смертью способна более или менее освободиться от земного тела, человечество издревле знает по опыту. На подобную ситуацию указывает, например, слово «экстаз» («ис-хождение» и «вне себя нахождение»). Апостолу Павлу тоже знакомо переживание «вне тела» (2 Кор. 12:2), знает о нем и тайновидец Иоанн Богослов, когда говорит: «Я был в духе» (Откр. 1:10; 4:2). В Ветхом Завете пророк Иезекииль не раз был восхищен из своего тела (Иез. 3:14; 8:3; 11:1; 40:2). Меж тем как тело его остается в Вавилоне, он созерцает происходящее в далеком Иерусалиме.

В Ветхом Завете тоже есть отдельные упоминания о посмертном существовании. Патриархи в смерти «прилагаются к народу своему» (Быт. 25:8; 35:29; 49:33). По крайней мере в случае с Авраамом, которого как первого из патриархов хоронят в Хевроне, далеко от могил его предков в Халдее, вышеприведенное выражение вряд ли подразумевает только лишь общий фамильный склеп. Мы уже упоминали, по другому поводу, «шеол» (scheol) — царство теней, соответствующее греческому Гадесу, или Аиду, — где, согласно ветхозаветным воззрениям, души умерших имеют хотя и умаленное бытие, но все же именно бытие, и откуда, пусть кощунственными приемами, их даже можно вызвать [так Самуил был вызван Аэндорской волшебницей (1 Цар. 28)]. О смерти Рахили говорится так: «И когда выходила из нее душа» (Быт. 35:18). Когда Илия пробуждал от смерти сына вдовы, «простершись над отроком трижды, он воззвал к Господу и сказал: Господи Боже Мой! да возвратится душа отрока сего в него!» (3 Цар. 17:21). В позднеиудейское время, во Второй книге Маккавейской мы обнаруживаем наряду с упованием на будущее воскресение (гл. 7 и 12:43–45) также и рассказ о первосвященнике Онии, которому явился давно умерший пророк Иеремия в духовной славе как заступник и помощник своего утесненного народа (15:13–16).

Когда Христос в Кесарии Филипповой спрашивает учеников, «кто», по мнению людей, есть Сын Человеческий, — наряду с именем пророка Илии называют как раз имя пророка Иеремии (Мф. 16:14), следовательно, в народе считались с возможностью, что этот давно умерший пророк — а пожалуй, и любой другой из этих Божьих людей — в духовном смысле жив и при случае снова мог бы явиться в человеческом образе. Упоминание Иеремии в новозаветную эпоху созвучно с приведенным местом из книги Маккавейской.

В апокрифической «Книге Премудрости Соломона» нам встречается — наверно, благодаря греческому влиянию, влиянию Александрии, этого «огромного котла», где смешивались все народы, — даже идея Предсуществования. Душа не только продолжает жить после смерти — душа праведного пребывает в руке Божией, без мучений, в мире (3:1–3), она уже существовала до рождения и нашла соответствующую ей телесность: «Я был отрок даровитый и душу получил добрую; притом, будучи добрым, я вошел и в тело чистое» (8:19, 20). Такое место не оспоришь на том основании, что оно проистекает из греческого учения. Ведь, встречаясь с греческим образом мысли, иудаизм мог воспринять и элементы мировоззрения, которые дополняли ветхозаветную односторонность в направлении всеобъемлющего созерцания истины. Древняя церковь включила в библейский канон как равноценные также и эти, составленные на греческом языке и отвергнутые сужающимся иудаизмом апокрифические сочинения.

В Новом Завете в целом ряде евангельских изречений описывается грядущее блаженство. «Возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом в Царстве Небесном» (Мф. 8:11). «Войди в радость господина твоего» (Мф. 25:21,23). «Вошли с ним на брачный пир» (Мф. 25:10). «Приняли вас в вечные обители» (Лк. 16:9). «Жатва» (Мф. 13:30, 39), «отделят злых из среды праведных» (Мф. 13:49). «Тогда праведники воссияют, как солнце, в Царстве Отца их» (Мф. 13:43). Однако все это соотносится с концом мира, равно как и негативные противообразы «печи огненной» (Мф. 13:42, 50), «тьмы внешней» (Мф. 8:12; 22:13; 25:30), «плача и скрежета зубов» (Мф. 8:12; 13:42, 50; 22:13; 24:51; 25:30), «муки вечной» (Мф. 25:46).

Правда, и в Новом Завете достаточно отчетливых указаний на дальнейшее самостоятельное существование умершего между смертью и концом мира.

Защитники «единства души и тела» правы, констатируя, что под словом «psyche» во многих местах подразумевается тесно связанное с телесным («bios») душевное начало. Так что слово «psyche» можно при случае истолковать и как «жизнь», например: «не заботьтесь для души (psyche) вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться» (Мф. 6:25). В том, что душа человека во время его воплощения большей частью погружена в телесные процессы, никакого сомнения нет, но душевное начало способно также, устремляясь «вверх», соединиться с духовным миром. В словах «не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить» (Мф. 10:28) под словом «душа» («psyche») безусловно подразумевается нечто самостоятельное от тела. В Евангелии от Луки (8:55) говорится, как при воскресении дочери Иаира «дух», который только что оставил тело, по призыву Учителя снова возвращается в телесность. Апостол Павел говорит о юноше, который, сидя на окне, погрузился в глубокий сон и, пошатнувшись, сонный упал вниз с третьего этажа и поднят был мертвым: «Душа его в нем» (Деян. 20:10). А притча о богатом человеке, у которого был хороший урожай в поле, гласит: «Безумный! в сию ночь душу твою возьмут у тебя» (Лк. 12:20). Умирающий распятый Христос произносит молитву словами 31-го псалма (ст. 6): «В Твою руку предаю дух Мой». Умирающий первомученик Стефан молит; «Господи Иисусе! прими дух мой» (Деян. 7:59). Уже в гимне Марии «Величит душа Моя Господа…» речь явно идет о «душе» и «духе» (Лк. 1:46, 47). Послание к Евреям говорит о «духах праведников, достигших совершенства» (12:23); духи этих умерших еще до воскресения на Страшном суде живы и действуют, и первые христиане знали, что имеют «вокруг себя такое облако свидетелей», сущих бестелесно (Евр. 12:1). В Апокалипсисе умершие мученики именуются «души убиенных» (6:9). Они являются тайновидцу «под жертвенником». Еще раз употребляет он слово «души» («psychai», 20:4) для обозначения лишившихся плоти — умершие мученики живут и царствуют со Христом. Их статус называется «первое воскресение» (Откр. 20:5). Это еще не воскресение тела — упразднение смерти созерцается только в ст. 14 гл. 20 Откровения, — но уже достижимое в царстве мертвых, начинающееся в духовно-душевном воскресение в смысле Христова сошествия в ад, в смысле слов «если и умрет, оживет». С деянием Христа бытие после смерти обретает другую суть Употребляемое в Апокалипсисе выражение «первое воскресение» явно имеет отношение ко «второй смерти» (Откр. 2:11; 20:6, 14; 21:8), к немощи умершей души, погруженной во мрак — после отделения от тела, после «первой» смерти. «Первое воскресение» которого удостоены мученики, есть воскресение души, преодолевающей свою смерть. Что же касается «первой смерти», то она будет преодолена только через наступающее вплоть до телесности «второе воскресение». Между обоими этими местами, где говорится о «psychai», взору Иоанна неоднократно предстают видения, которые относятся к бестелесным душам мучеников (7:9-17; 15:2–4; 19:14; 20:4), — все это еще до телесного воскресения.