Московская дева - Александр Домовец

Саша Кириллов даже растерялся.

– Ну, как же… Сами же признавались, никто их не понуждал. Не бил, не пытал, не угрожал оружием…

– Жанна права, – скептически произнёс череп из-под руки Изольды. – Ты, Александр, упускаешь важную деталь. Каяться-то они каялись. Но один при этом сам себе зажимает рот, второй кривится от ужаса, третий аж воет… Ничего себе, добровольное признание!

Изольда погладила череп по лысой макушке.

– Викентий, как всегда, зрит в корень, – задумчиво сказала она. – Что есть раскаяние? Это стремление смыть грехи, достичь духовного очищения, высветлить ауру, наконец… При чем тут страх, ужас, вой? Версию добровольного признания, мне кажется, можно исключить. Не хотели они исповедоваться, тем более публично, – это ясно. И всё-таки исповедовались… Вопрос: почему?

Слово взял я. Для этого и встал.

– Если отбросить желание очистить душу, ответ напрашивается сам собой, – заявил я. – Наши фигуранты исповедовались под влиянием некой непреодолимой силы. Проще говоря, по принуждению.

С этими словами я сел.

– Растут дети, а? – тепло заметил череп, обращаясь к Ваньке. – Прямо с ходу всё по полочкам разложил!

– И не говори, – подхватила язвительная рептилия. – Вот сказал про принуждение, и как-то всё разом прояснилось…

Саша хихикнул, но я и бровью не повёл. Дружеская издёвка в нашем отделе – вещь привычная.

– Между прочим, в словах Кости есть рациональное зерно, – заметила Изольда, рискованно кладя длинные стройные ноги на край столешницы. Благо, форменная юбка достаточно длинная. – Тут уж одно из двух: либо добровольно, либо принудительно… Но кто их мог заставить? И каким образом?

Мы задумались. Думали долго – минут пять, не меньше. Всё это время в кабинете висела тишина, прерываемая лишь потрескиванием дров в камине. А потом со всех сторон посыпались версии.

Саша предположил, что фигурантам ввели сыворотку правды, и они пошли колоться в своих неблаговидных делах… Гипотезу отклонили. Сыворотка правды – это не слабительное, которое можно незаметно подмешать в питье или еду. Её вводят принудительно, во время допросов, да и действует она считанные минуты. А здесь обстоятельства совершенно другие.

Версия, высказанная Ванькой, носила глобальный характер. По мнению мудрой черепахи, самоубийственные признания чиновников вызваны причинами натурального происхождения. Природа устала терпеть коррупционно-бюрократический беспредел. В порядке защитной реакции она вырабатывает в своих недрах флюиды искренности, которые, попадая в атмосферу, поражают чиновничью психику, глушат инстинкт самосохранения, вызывают исповедальный позыв… Эту гипотезу тоже зарубили. Будь она верна, чиновники каялись бы косяками, а у нас пока единичные случаи.

Версия черепа была ближе к реальности. Викентий считал, что борьба с коррупцией и беспределом действительно имеет место. Однако не на уровне природных феноменов, а волею администрации президента. Верхи уже не могут игнорировать возмущение масс чиновничьим произволом. Пора стравить пар. Намечены показательные жертвы, которым спущено указание покаяться и пострадать. А обкатать схему решили в Перепетуеве – глубинка же. Девяносто процентов россиян по менталитету и образу жизни чистые перепетуевцы. И становится ясно, почему наши фигуранты, хоть и через силу, но исповедовались. Против администрации президента не попрёшь…

Гипотеза черепа вызвала споры, но в итоге также была отклонена. Уж если говорить о показательной порке, начали бы с более значительных фигур – для пущего резонанса. С мэра, например. И уж в любом случае Пивчик был бы в курсе новых веяний…

Настала моя очередь.

– Порчу на них навели, вот что, – ляпнул я. И тут же был поднят на смех.

Старшие товарищи напомнили, что человек от порчи традиционно бледнеет, худеет, болеет. Иногда глупеет. Но не до такой же степени, что совершать служебно-карьерный суицид! В общем, вариант мимо кассы…

В разгар дискуссии раздался звонок: по внутренней связи звонил Потанцуев. Трубку взяла Изольда Скуратовна.

– Малюткина у аппарата… Да, Иван Петрович, занимаемся. Отрабатываем версии… Что? Что? – Рука Изольды крепко стиснула трубку. – Хорошо. Поняла вас. Продолжаем заниматься. Есть, ускоренным темпом…

Отключившись, Изольда окинула нас рассеянным взглядом.

– Что случилось, госпожа? – встревожено спросила Ванька.

– Пивчик… – отрешённо сказала начальница.

Саша издал лёгкий стон. Ванька всплеснула передними лапками. У Викентия отвисла челюсть. Я вытер со лба мгновенно выступивший пот.

– Сегодня утром пришёл в следственный комитет и оформил письменную явку с повинной, – угрюмо продолжала Изольда. – На двадцати семи листах, между прочим.

– Мэр всё-таки, – тихо сказал Саша. – Масштаб, совершенно понятно…

– Не уберегли, – бесстрастно констатировал череп.

Оставшись без руководства, Перепетуев начал волноваться и кое-где бурлить. И хотя в город через два дня прибыл эмиссар администрации президента, назначенный исполнять обязанности градоначальника до внеочередных выборов, людей это не успокоило. Народная молва утверждала, что в воздухе Перепетуева появились и спонтанно размножаются бациллы правды. Пока они грызут одних чиновников, но что будет завтра? А если подчинённые начнут признаваться начальникам, чем занимаются на рабочих местах? А вдруг мужья начнут каяться жёнам в изменах или, хуже того, – жены мужьям? А если?.. Словом, никто не чувствовал себя в безопасности.

Общественное мнение требовалось успокоить, и сделать это можно было только одним способом: как можно быстрее раскрыть и обнародовать истинную причину роковых исповедей.

ВРИО мэра и Потанцуев пинали нас в четыре ноги. Никогда на отдел сверхъестественных расследований не ложился такой груз ответственности. А мы, как на грех, забуксовали.

Чего мы только не делали, чтобы сдвинуться с мёртвой точки! Викентий часами напролёт строил вслух логически непротиворечивые гипотезы и сам же их опровергал. Ванька раскидывала Таро, но карты молчали или выдавали какую-то чушь. В поисках дополнительной информации мы с Сашей съездили в психушку к Пульеву, навестили в монастыре Бормотовича, побывали в следственном изоляторе у Бархоткина. Пообщались и с Пивчиком, с которого уже взяли подписку о невыезде. Тщетно! Никто из фигурантов дела ничего нового не рассказал. Напасть, скосившая цвет перепетуевского чиновничества, оставалась тайной.

В поисках истины Изольда с черепом в качестве медиума вызвали дух великого ясновидца Вольфа Мессинга. Мессинг внимательно выслушал обстоятельства ситуации, задал несколько вопросов, однако раскрыть загадку не смог. «Дело тёмное», – авторитетно сказал он, после чего исчез.

Дедуктивная импотенция, охватившая отдел, была столь велика, что, собравшись на очередную утреннюю планёрку, мы стыдились смотреть друг на друга. И вот тут Изольда продемонстрировала лучшие качества руководителя: умение воодушевить подчинённых, увлечь их нестандартной идеей, – словом, открыть новые горизонты.

– Коллеги! У меня ощущение, что расследование зашло в тупик, – напрямик сказала она, откидываясь на спинку стула. (Кресел Изольда не признавала, – берегла осанку.)

Мы подтвердили, что расследование зашло именно туда.

– Нам нужно взглянуть на дело под новым углом зрения, – продолжала она.

Мы не возражали.

– И в связи с этим есть одна мысль…

Одна! У нас, вместе взятых, и одной не было.

– Вот смотрите… Пока что мы ищем причину, по которой солидные администраторы начинают заниматься саморазоблачением. Но давайте поставим вопрос иначе. В Перепетуеве существует несколько десятков крупных чиновников. Почему эпидемия исповедей коснулась именно этих четверых? В чем их исключительность по сравнению с другими?

Мы все, не считая черепа, подняли головы. Он её и не опускал. А действительно, почему? Как-то мы об этом не задумывались, и совершенно зря. Вопрос Изольды был не просто правомерным – в нём таилась некая, пока ещё неясная перспектива. Ай да Малюткина!

– Ты молодец, госпожа! – душевно молвила Ванька и погладила Изольду лапкой по руке.

– Сейчас не об этом!. Так почему?

Череп Викентий кашлянул:

– Н-ну… можно предположить, что все четыре фигуранта связаны неким обстоятельством, которое нам пока неизвестно, – прошамкал он, размышляя вслух. – Именно это обстоятельство повлияло на них таким образом, что они начали прилюдно исповедоваться и каяться… Я доступен?

Изольда негромко поаплодировала.

– Не стареют умом ветераны, – сказала она растроганно. – Сформулировано чётко. Вот помяните моё слово: как только вычислим роковое обстоятельство, о котором сказал Викентий, как только найдём связь между фигурантами, – считайте, дело почти раскрыто.

Мы с Сашей озадаченно переглянулись. Так-то оно так, но… За эти дни мы перелопатили массу информации вообще и о пострадавших чиновниках особенно. Пульева, Бархоткина, Бормотовича и Пивчика не связывало решительно ничего, кроме разве что, корпоративной принадлежности к правящей административной касте. Разный возраст, разные привычки и наклонности, разные темпераменты, разные портфели и кресла… Ну, сиживали порой в одних президиумах, ну, время от времени служебно пересекались, решая те или иные вопросы, – вот и всё. Заподозрить фигурантов в не афишируемых отношениях на какой бы то ни было почве оснований не находилось.