Что за девушка - Алисса Шайнмел

Мы с Майком были тогда одеты, но за несколько минут до этого все выглядело наоборот. Пакет, который я наполнила льдом, чтобы охладить его лодыжку, лежал на полу. Майк спокойно пересек комнату. Я подумала, что лодыжка уже прошла, и была за него рада. Он собирался отвезти меня домой.

Эти детали я помню, но что я сказала, что он сказал до того, как все случилось, вспомнить не могу. Я спросила про лодыжку? Или мы поссорились? Я его разозлила? Кажется, по телевизору шел баскетбольный матч. Я, конечно, болела за любимую команду Майка.

Не могу вспомнить ничего, что покажется важным любому другому человеку: что случилось, почему он рассердился?

Я ненавидела себя за то, что мне никак этого не вспомнить. Может, я смогла бы сделать, чтобы такого больше не повторялось, если бы вспомнила, почему он так поступил.

Майк дал мне пощечину. Моя щека горела, но следа не осталось. Сейчас я думаю: он специально так сделал? Пощечиной легко напугать, даже если бить не сильно. Подумал ли он: «Как бы так ударить, не оставив синяка?»

Я молча потрясла головой — не пытаясь сказать «нет» Майку, пытаясь сказать «нет» тому, что произошло: этого не могло случиться со мной! И с Майком, пай-мальчиком, лучшим на свете парнем!

Может, стоило ударить его в ответ? Мне не пришло в голову дать сдачи. Может, если бы я не была единственным ребенком, если бы у меня была старшая сестра или младший брат, я бы инстинктивно ответила ударом на удар. Может, Майк раньше так играл с Райаном в рестлеров, может, потому он меня и ударил — вспомнил, как возился с младшим братом. Только вот пощечина — это не рестлинг и не таскание за волосы.

У себя в голове я описывала то, что случилось дальше, как будто это происходило не со мной: «Она заплакала», «Он извинился, когда первая слеза еще не успела упасть с ее щеки», «Он извинился, но не умолял».

В фильмах и книгах мужчины иногда падают на колени, молят о прощении, обещают, что больше такого не случится, — Майк этого не сделал. Наверное, мог бы, если бы я разозлилась, но я не чувствовала злости. Я только хотела домой. А домой меня должен был отвезти… Майк.

Я бы позвонила лучшей подруге, попросила бы ее забрать меня, но тогда пришлось бы объяснять, почему меня не отвезет Майк, пришлось бы придумать предлог: Майку надо заниматься; родители Майка не хотят, чтобы он так поздно водил машину (еще даже не время ужина). Логичного объяснения на ум не приходило, а жалкие оправдания вызвали бы только больше вопросов.

Мне даже в голову не пришло сказать правду. Репутация Майка была бы испорчена из-за какой-то нелепой случайности. Промаха. Ошибки. Разве это могло быть чем-то еще?

И я знала, что, если попросить кого-то еще подвезти меня, пришлось бы ждать — сначала ответа на сообщение, потом пока доедут до дома Майка. Бог знает, сколько на это уйдет времени.

Я помню, как жалела, что у меня нет машины, вспоминала слова мамы о том, что она нам не по карману, и папины намеки, что он, может, подарит мне машину на выпускной, потом гадала, почему папа может себе позволить машину, а мама нет, потом спросила себя, почему я вообще обо всем этом думаю. В любом случае, ничего не изменилось бы, будь у меня машина, потому что я бы не приехала на ней к Майку. С тех пор, как мы стали встречаться, он каждый день забирал меня в школу на своем сером гибридном внедорожнике, отвозил меня к себе сразу после уроков или после тренировки по бегу, а потом ко мне домой к ужину, пока его родители не вернулись.

«Она проглотила ком в горле и вытерла слезы», «Она попросила его отвести ее домой», «Он спустился по лестнице, пропуская ступеньки. Его шаги были такими тяжелыми, что перила тряслись», «Она медленно последовала за ним».

Лестница в доме Майка застелена мягким бежевым ковром. Родители всегда просили гостей снимать обувь перед тем, как подняться, о чем я старалась не забывать, хотя Майк эту просьбу игнорировал. Мне пришлось задержаться у двери, чтобы обуться. На ней все еще висел венок — мама Майка не успела снять рождественские украшения. Рождество я встретила с его семьей, и Майк подарил мне мой первый рождественский подарок — мягкий теплый шарф, который я перед выходом обернула вокруг шеи. У моих родителей подарки иссякают обычно к четвертому-пятому вечеру Хануки, а после развода мама даже не зажигала свечи.

Праздники в семье Майка были совсем другими: по дому разливался запах еловых веток, мама Майка готовила ветчину (я съела немного из вежливости — впервые попробовала свинину), а Майк со своим папой и Райаном играли в футбол во дворе. Я чувствовала себя приглашенной звездой черно-белого ситкома.

По дороге домой мы молчали. Майк включил радио, листая каналы, пока не попалась песня, которая ему нравилась, — как обычно. Ехать было недалеко, но мне хватило времени на размышления. Он ударил меня впервые, но прежде делал кое-что еще — щипал, дергал, хватал. Но это все в шутку, так?

Только тогда почему меня не удивила пощечина?

Я не поцеловала его на прощанье, как делала обычно, когда он довозил меня до дома. Это наполнило меня гордостью. Как будто я преподала ему урок.

Но на следующее утро Майк, как обычно, ждал меня в машине у дома, чтобы отвезти в школу, и никто из нас не заговорил о том, что случилось накануне. Может, я это выдумала? Все было как всегда: Майк держал меня за руку на переменках, поцеловал в шею за обедом на глазах у всех, съел половину моего сэндвича. На какое-то время я смогла убедить себя, что мне просто приснился кошмар.

Знаю, я не должна была этого делать. Я должна была порвать с ним. Рассказать родителям. Ну хотя бы не садиться к нему в машину на следующий день. Нельзя же любить парня, который тебя бьет. Но мне казалось, что это был сон. А что, если это и правда был сон? Нельзя же расставаться с парнем из-за плохого сна.

Но потом это случилось снова, и на этот раз все было до боли реально.

Среда, 12 апреля

ИЗМОТАННАЯ ДЕВУШКА

Сегодня я дала Хайраму себя поцеловать. Хотелось