«Давай полетим к звездам!» - Чебаненко Сергей

Секунда, вторая, третья... Из ущелья не доносилось ни звука.

- Обычный режим, - скомандовал я “хранителю”. - И стоп.

“Форд” плавно опустился на дорогу.

Я выбрался из машины и осмотрелся. “Форд-двойник” и передний бензовоз стремительно неслись вперед по шоссе, словно бы и не заметив катастрофы со второй машиной. А, может быть, и впрямь не заметили...

Я приблизился к краю ущелья и осторожно заглянул вниз.

Каменистый склон до самого дна был покрыт чем-то белым, что отдаленно напоминало снег. Белая субстанция ровным ковром накрыла острия каменных “башенок”, причудливых “пирамид”, извилистых “крепостных стен”. И никаких следов рухнувшего вниз бензовоза и двух цистерн.

Кажется, насчет снега комментатор погоды на радио КЛИФ все-таки оказался прав...

Я наклонился, взял с земли небольшой камешек и, размахнувшись, бросил его вниз, в самый центр снежного поля. Камень описал дугу и бесшумно канул в белое покрывало. Но в том месте, где он упал, возникло движение, что-то всполошено завозилось под “снегом”, завертелось, извиваясь, как клубок запутавшихся в простынях змей. Не успел я опомниться, как белая субстанция взвилась в воздух, устремилась вверх, к небу. Я испуганно отпрянул от обрыва и сделал несколько шагов назад.

Мгновение спустя белое нечто показалось над краем ущелья...

Сказочно красивое зрелище. Мириады снежинок, маленьких белых мотыльков, белоснежных спиралек улетали ввысь, ускоряясь, играя в солнечных лучах, купаясь в пронизанном жарой воздухе. Сначала над землей возвышался огромный, шевелящийся столб, потом его основание ушло вверх, подобралось, закручиваясь вокруг продольной оси, и втянулось в белое облако, очертаниями напоминающее шар. Рябь прошла по его поверхности. Кривые линии сложились в окружности, что-то бешено и совершенно бесшумно завертелось там, в вышине. Белая масса рванулась к центру, уплотняясь. Яркая звезда точкой вспыхнула внутри белесой пелены. И все исчезло...

Я огляделся. Солнце, голубое небо, зев ущелья. Мой “форд” со слегка помятым багажником. Шоссе уходило вдаль, к горизонту, и на нем не было видно ни одной машины. Двойник моего автомобиля и громадина бензовоза растаяли в нагретом солнечными лучами воздухе, словно их никогда и не было. Volam pedis ostedere - удрали с такой скоростью, что только пятки сверкнули.

Алексей Леонтьев и все, все, все - 2

ШАГАЕМ В НЕБО

Память человеческая - избирательна. Есть дни, которые похожи один на другой и идут друг за другом плотной чередой. Пройдет несколько дней - неделя, начинаешь припоминать, чем занимался в такой-то день такого-то числа - и с удивлением обнаруживаешь, что ничего не можешь вспомнить. Был день - и нет его. Ничего в памяти не осталось, ни плохого, ни хорошего.

А есть дни, которые помнишь всю жизнь. Помнишь до мельчайших деталей, до секунды.

Для меня одним из таких дней стал день моего второго космического старта - 22 октября 1968 года.

Запуск нашего корабля был назначен почти на шесть часов утра. По установившемуся еще с гагаровского старта распорядку, экипаж должен занять места в корабле ровно за  два часа до старта. Поэтому генерал Маканин поднял меня и Олега около часу ночи.

Не знаю, как спал Макарин, но я за шесть часов отдыха просыпался несколько раз. Кошмары, конечно, не снились, но общее ощущение тревоги - “предстартовый мандраж” - было. Понятно почему: нам предстояла не поездка к теще на блины.

Я быстренько умылся, надел полетный комбинезон и спустился на первый этаж гостиницы. В холе уже успели вывесить длинную - в три склеенных листа ватмана -стенгазету, посвященную предстоящему старту. Заметки, тексты, какие-то телеграммы. И, конечно, фотографии членов экипажа. Я вздохнул. Никогда не отличался фотогеничностью. Вот и это фото... Среди рыжевато-русых волос обширные залысины, нос курносый, “картошкой”. Невыразительные серые глаза смотрят куда-то в даль. Ну, и повышенная степень лопоухости очень уж заметна. Впрочем, что на фотографию пенять, если сам объект фотосъемки ни лицом, ни ростом не вышел? Совсем не героический вид у космонавта Леонтьева. Нет, не героический... А вот Олежка Макарин, наоборот, смотрелся орлом. Кудрявый чуб донского казака, лицо волевое, решительное. Во взгляде черных глаз прочитывались целеустремленность и уверенность в себе.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Тексты в стенгазете прочесть не успел. Со второго этажа спустился Макарин в сопровождении толпы медиков в белых халатах. Возглавлял процессию главное светило отечественной космической медицины - генерал-майор Козенко. Меня и Олега взяли под белы рученьки и развели по кабинетам на предполетный медосмотр. “Последняя пытка” как любят шутить коллеги из отряда космонавтов.

Володьку Шаталина и Вовика Бугрина - дублирующий экипаж - проверяли одновременно с нами. А ну, как я или Олежка за время после вчерашнего вечернего медосмотра успели заработать пролежни на гостиничных койках? Или вывихнуть ушную раковину в ванной? Или, например, не понравится генералу Козенко цвет моей мочи и - одним росчерком пера! - летят на Луну не Леонтьев с Макариным, а Володька Шаталин с его тезкой Бугриным. И ничего не попишешь, никому не пожалуешься. Хоть раппорт на имя генерала Маканина пиши, хоть главному конструктору Михееву в ножки кланяйся. Бесполезно. Медицина - она и есть медицина. Ее слово перед полетом решающее.

Но, слава Богу, со здоровьем у нас с Олежкой все было тип-топ. Как, кстати, и у Шаталина с Бугриным. Бодрые, здоровые, веселые. Готовые выполнить любое задание Родины.

Потом был завтрак. Высокие стаканы с апельсиновым соком, пара безалкогольных тостов за успех предстоящего большого дела, за то, чтобы через пару недель собраться за этим же столом... Олег, когда услышал последний тост, который произнес замминистра Тюфяков, тихо фыркнул и легонько толкнул меня локтем в бок. Ну, а когда уже садились в автобус, чтобы ехать на старт, шепнул:

- Тюфяков не понял, какую чепуху смолол. Как мы с ним можем встретиться через пару недель за этим же столом? Да только если не сможем на Луну сесть! А в противном случае, сидеть нам, Лешка, в карантине как минимум три недели. Там уж, ручаюсь, не будет ни этого стола, ни самого замминистра Тюфякова.

На стартовую площадку мы ехали не спеша. Солнце еще только угадывалось где-то за горизонтом. Зато звезды были щедро рассыпаны на бархатистом ночном небе. Ночи в конце октября здесь, на космодроме, уже прохладные. Чувствовалось, что еще чуть-чуть - и задуют холодные ветра, пригонят на Байконур серо-сизые дождевые и снежные тучи...

Я закрыл глаза, откинулся на спинку высокого кресла и попытался расслабиться. Да и вздремнуть не мешало бы. Работа предстояла ответственная и серьезная.

Автобус легонько покачивало, и я вправду задремал.

...Страх, холодный липкий ужас поднимался из черной бездны.

Это случилось летом сорок второго, когда лавина фашистской агрессии докатилась до моего родного города -Ворошиловграда. Докатилась и на несколько дней замерла, остановленная нашими войсками на берегах маленькой речушки Лугань, делившей город на жилую и заводскую части.

Большая часть города оказалась “под немцем”, а на территории паровозостроительного завода за рекой закрепились советские войска. Фронт замер. Лишь иногда вспыхивали короткие перестрелки.

Мы, - я, мама, мои братья и сестры, - прятались от шальных пуль и разрывов снарядов в подвале во дворе. Мне тогда едва стукнуло двенадцать. Я был еще наивный мальчишка, пионер, который всей душой ненавидел фашистов. Пока мама занималась младшими детьми, я со старшим братом Петькой управлялся с остальными делами по хозяйству. Иногда по очереди выбирались наружу: набрать воды из колодца на всю нашу ораву, нарвать зелени в огороде. Да и просто так было интересно осмотреться. Хотелось увидеть, как наши будут громить фрицев и вышибут их из города. В том, что это случится буквально на днях, я нисколько не сомневался.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})