Морской волк. Стирка в морской воде - Григорий Лерин

— Это какой ещё? — не понял Петрович.

— А что там у тебя все-таки было с джинсами?

Петрович долго молчал. Потом очень натурально развеселился:

— Это в Гаване, что ли? Ну да, в Гаване! Я тогда в первый раз на Кубу попал. Совсем еще пацаном был, только после училища… Поехали мы на пляж. Ох, Эдуардыч, ты не представляешь, что такое пляж на Кубе! Пальмы, море, какие девочки! Ну, пока я там по сторонам глазами хлопал, у меня джинсы и спёрли. Пришлось так вот, в рубашке и плавках, возвращаться. А на пароходе ещё и первак накинулся: «Вам доверили нести лицо штурмана советского флота, а вы — в таком виде! Что подумают кубинские товарищи?!» А я ответил, что они мне больше не товарищи, так тот вообще на пену изошёл… Ну, ты силён, старик! И где раскопал-то?

— Не бери в голову, Петрович. У нас тоже свои фокусы имеются. Когда отправление?

— Завтра начнем тебе документы делать. Потом визирование продвинем. Как ответ придет, покупаем билет, и лети, Эдуардыч, флаг тебе в руки…

Во время посадки я ещё раз напряг мозги, что же я забыл сделать перед отъездом.

Ну дверь, свет и газ в квартире — точно не забыл, четырежды возвращался, проверял… Машину в гараж поставил, закрыл… «Мойдодыр» закрыл, все выключил, ствол Чарику сдал, Лизке кулаком погрозил… Наташке позвонил, сказал, что еду сопровождать груз. В общем-то, даже и не наврал совсем… Ленку к Костику пристроил. Она, зараза, так обрадовалась, как будто освободилась досрочно из половецкого плена… Сому маску привезти из Африки пообещал. Ему взбрело в голову рядом с зеркалом в прихожей африканскую маску повесить, да пострашнее. Хотя, зачем ему маска, мог бы сам рядом с зеркалом повеситься… Петровичу… Ох, чёрт, я же обещал Петровичу взять с собой книжку, название ещё какое-то зловещее, что-то вроде Коза Ностра. Ну да, правильно, «Морское дело». Забыл, ну надо же!

Наш самолёт, совершающий рейс Амстердам — Карачи, приземлился в аэропорту Карачи, как и договаривались. Почетный караул из совсем неплохих и на удивление не жадных стюардесс последний раз дружно сверкнул улыбками, и вся наша европейская толпа выплеснулась из самолета в душную Азию.

Я уверенно прошёл паспортный и таможенный контроли — не зря минувшей ночью стайка улыбчивых участливых голландцев водила меня за руку битый час в огромном, как целый город, амстердамском аэропорту. Следуя за остальными пассажирами, я миновал небольшой вестибюль и вышел наружу.

Петрович говорил, что меня должны встретить. Какой-то то ли доносчик, то ли перебежчик, как-то он у них интересно называется. Но на выходе, кроме суетливых таксистов, за версту отдающих фундаментализмом, и одинокого демонстранта с плакатиком никого не было.

Я остановился, поставил чемодан, закурил.

Демонстрант посмотрел на мою сигарету голодным взглядом и двинулся ко мне. Я с лёгкой досадой сунул руку в карман, достал упакованное в целлофан пирожное, оставшееся от воздушного обеда, и подал его вместе с сигаретой аборигену.

Он почтительно принял дары и сунул мне под нос свой плакатик, на котором жирными чёрными буквами было написано. «Streltsov».

Пока я, с удивлением исследовал надпись, он смел пирожное, закурил и представился:

— Эджент.

Агент, вспомнил я, вот как обозначил его Петрович, и на всякий случай уточнил:

— Джеймсу Бонду не родственник?

Он охотно и заразительно засмеялся. Отсмеявшись, протянул руку:

— Махмуд Мохаммад аль Махмуд.

Я улыбнулся и тоже протянул руку.

— Виктор Стрельцов… Да, старик, не долго же твой папа чесал тюбетейку, когда придумывал тебе название.

Он хлопнул меня по плечу, залопотал и повёл к старенькой «тойоте», приткнувшейся в двадцати метрах от выхода.

Усевшись за руль, агент почесался спиной о спинку кресла, поскрёб себе грудь, живот и всё остальное, а по завершении ритуала включил зажигание и ткнул коротким пальцем в кнопку магнитофона. Кабину наполнил мягкий шум мотора и удивительно мелодичный, пронизанный тоской женский голос.

— О'кей, Виктор Стрелтсов?

— О'кей, трижды Махмуд.

Мы поехали.

Голос наливался слезами, распухал еле сдерживаемыми рыданиями и замирал в покорной безысходности. Это была, наверное, очень молодая и красивая девушка, которую разлучили с любимым и увезли в чужие края.

Махмуду песня нравилась. Он покачивал головой и старательно подпевал.

А азиатская девушка страдала. И это неудивительно, если внимательно посмотреть по сторонам.

Какого черта я вообще здесь делаю?!! Почему, вместо того, чтобы поехать с Наташей совсем в другую сторону, я оказался в мире гаремов, паранджей и пыльных лукавых моджахедов? Что я раскопаю на этом пароходе, если даже после погружения не могу отличить кортик от клотика и из всех премудростей и тонкостей Морского Дела умею только квасить, да и то не все подряд?

Надо же так вляпаться! Р-р-р-ро-мантика…

«А-а-ай, баран, аи, баран, баран, баран…» — нежно упрекала кого-то певица. Или как-то очень похоже.

Махмуд о чем-то меня спросил. Причем спросил, видимо, давно, потому что уже пару перекрестков проехал молча и не отрывая от меня выжидающего взгляда.

Мы мчались в очень плотном потоке по городу, отвергающему правила движения, как нечто чужеродное, и я поспешил вернуть внимание водителя к дороге.

— О'кей, о'кей, Махмуд ибн Махмуд!

Он кивнул, улыбнулся, но по-прежнему смотрел на меня. Я ткнул пальцем в лобовое стекло и напомнил:

— Карачи!

— Карачи, Карачи, — охотно согласился Махмуд, бросил руль и, размахивая руками, стал рассказывать мне про Карачи.

Стараниями российских косметологов «Дядя Теймур» помолодел, посветлел и смотрелся игрушечкой. И только вблизи, когда «тойота», развернувшись в десяти сантиметрах от края причала, стала у трапа, я заметил выпирающие из-под краски швы многочисленных пластических операций.

Я вышел, оглядел уходящий ввысь борт и снова, как и в Бич-отеле, почувствовал в ушах шуршащий накат далекого прибоя.

Мы поднялись наверх и прошли к капитану. Махмуд передал мои документы, хлопнул меня по плечу на прощание и убежденно сказал:

— Вэри гуд симэн! Вэри гуд спикин инглиш!

Это было последнее, что я услышал о себе хорошее…

Часть вторая

1

— Мудак! Мудак!!! Майна! Майна, мудак! Майна — это вниз, мудак! Ну и мудак…

Я сидел в кабине крана, а в полутора метрах от меня угрожающим маятником раскачивалась большая пачка кое-как застропленных бамбуковых матов. Маты описывали в воздухе сплющенную восьмерку, ощетинившуюся острыми как бритвы щепками, и неотвратимо приближались к открытой кабине. Я совершенно ошалел от криков, дёрганья рукояток и собственной беспомощности, поэтому уже ничего не делал, только наблюдал за медленно увеличивающейся амплитудой.

Это вовсе не означает, что я действительно мудак. Я и сам знаю, что майна — это вниз, а не поперёк. Но, как только я пытался давать эту проклятую майну, амплитуда начинала быстро возрастать, а резко сбросить груз на голову орущего боцмана не позволяла одна-единственная рабочая скорость старенького крана. Конечно, я что-то сделал не так, когда переносил все это с борта на борт, оттого оно и раскачалось. Ну а чего орать-то — может быть, я раньше на кранах не сидел, а работал только на грузовых стрелах.

Правда, даже такому убедительному доводу после моего недельного пребывания на «Дяде Теймуре» уже никто не поверит. Тем более, боцман. Он с первого же дня придирался ко мне, а сейчас придирается особенно.

Неделя реальной судовой жизни разительно отличалась от того, что я услышал при погружении. Ночью я считал мешки с рисом, днем перетаскивал с места на место сотни бамбуковых матов, а оставшееся в сутках время спал и видел не далекие острова с пальмами, а те же мелькающие мешки и маты, маты, маты… И вообще я начинаю подозревать, что моряки сами придумали, а может, где-то подслушали слово «романтика», чтобы замаскировать свои собственные отклонения. Вот только непонятно, как сюда занесло нормального человека, вроде меня.

Раскусили меня довольно быстро, на следующий день после приезда, хотя я до сих пор не знаю, на чем я прокололся. Капитан со старпомом пять минут расспрашивали меня на мостике о предыдущей деятельности. Я отвечал, как учил Петрович, и вроде бы отвечал уверенно и грамотно, даже когда они несли какую-то ахинею на полурусском языке. Когда придет моя очередь задавать вопросы, я буду более понятен и конкретен.

Экзамен закончился на тех самых английских командах, о которых предупреждал Петрович. О них спросил капитан, а я не посмел признаться, что ступил на борт без мафиозного самоучителя «Морское дело». Сказал, что знаю «спасибо», «хорошо» и «прямо руль!», остальное надеюсь выучить в ближайшее время.