Записки рыболова-любителя. Часть 5. Поход за демократию - Александр Намгаладзе

– Митя! Позорник! Как ты умудрился? С шести лет по картам целыми днями ползал, всех взрослых за пояс затыкал в географические игры, и вдруг – на тебе!

– Да у меня две четвёрки за контурные карты – за грязь и одна пятёрка. А вызывать – не вызывают.

– Ты, наверное, выпендриваешься перед учительницей, вот она и ставит тебе четвёрки, чтобы не задавался.

– Ничего я не выпендриваюсь.

Мы не стали выяснять Митины отношения с учительницей, тем более что и за последнюю четверть, и за год ему поставили пятёрки.

С 29 мая по 2 июня – Рейган в Москве. Очень любезен, всё ему нравится. Наша гласность, конечно, ещё не доросла до того, чтобы передать по ТВ его встречи с диссидентами и студентами МГУ, но хоть сами эти встречи были – и то достижение.

Резко контрастировали пресс-конференции Рейгана и Горбачёва после окончания встречи. Первый управился за полчаса, говорил чётко, коротко и по существу. Второй два часа разливался соловьём, варьируя на разные лады банальности из арсенала «нового мышления».

Его спросили про интервью Ельцина какому-то из западных информагенств, в котором он якобы обвинил Лигачёва в консерватизме, в том, что тот тормозит перестройку. Горбачёв сознался, что, будучи очень занят визитом Рейгана, он про это интервью ничего не знает, но Ельцину, как члену ЦК, зададут по первое число за такие интервью, а Егора Кузьмича он в обиду не даст.

Чтобы продемонстрировать прочность положения Лигачёва, наверное, ЦТ передало в программе «Время» репортаж о его выступлении в Тольятти, в котором Егор Кузьмич кричал:

«Нам подбрасывают идейки об оппозиции, но этот номер не пройдёт! Мы гордимся своими достижениями, и эта гордость есть наша движущая преобразующая сила!»

И это, когда по экранам страны прошла рязановская «Забытая мелодия для флейты», в которой герои-бюрократы пели:

Мы не пашем, не сеем, не строим,

Мы гордимся общественным строем…

Чтобы было ещё больше чем гордиться, в конце той же программы «Время» сообщили об очередном «достижении» железнодорожников – взрыве в Арзамасе трёх вагонов со 120 тоннами взрывчатки. Яма глубиной 27 метров, 68 погибших – не окончательная цифра, окончательных я не знаю, сообщали ли?

Отец мой, кстати, ещё недавно защищавший Сталина и считавший дураками Хрущёва и особенно Брежнева, под влиянием гласности эволюционировал в своих возрениях до вполне логичных выводов: во всём виноваты Ленин и революция. Разве расстреливать без суда при Сталине начали? Разве церкви при Ленине не сносили?

А теперь – вот, действительно, достижение – к 1000-летию крещения Руси, ныне широко празднуемому, новую церковь в Москве заложили.

У нас в Калининграде православная церковь начала действовать, с настоятелем её – отцом Аркадием (выпускником Ленинградской духовной семинарии, кстати) интервью в «Калининградской правде» опубликовано – тоже достижение.

465. Июнь 1988 г. Корректура и реклама «Физики ионосферы»

Ещё в Ленинграде, сидя рядом с Б.Е. за чтением корректуры, я обратил внимание на то, что Б.Е. в своей части книги находит гораздо меньше опечаток, чем я в своей. Я сказал ему об этом. Б.Е. ответил, что дело в том, что у него текст проще. Тогда я прочёл одну первую попавшуюся страницу, уже проверенную Б.Е., и с ходу обнаружил три незамеченные им ошибки. Б.Е. расстроился. Я утешил его тем, что время у нас ещё есть, и дома я пробегу его часть всю от начала до конца.

Этим я и занимался в Калининграде. Оказалось, что около трети ошибок было не замечено Б.Е., даже таких, например, как дважды подряд напечатанное «конференция электронов» (вместо концентрация электронов). Закончить до очередного отъезда в Москву я всё не успел, занимался этим даже в поезде, и в гостинице ИЗМИРАН.

В Москве был с 6 по 10 июня. Работал в очень плотном режиме. С Павловым и Соболевой закончили, наконец, программные дела и распределение пригласительных билетов. Соболева всё норовила пристроить в программу семинара «блатных» – опоздавших вовремя представить тезисы (вроде Гивишвили или Минуллина) или отвергнутых программным комитетом (вроде Иванова-Холодного с Непомнящей), чем возбуждала нервного Толю Павлова, который жаловался мне, а я проявлял твёрдость и убеждал Соболеву, что мы не вправе что-либо менять после того, как программный комитет уже отзаседал и принял решение.

В «Науке» с Людмилой Евгеньевной мы закончили просмотр корректуры, она нашла несколько ошибок сверх того, что обнаружили мы с Б. Е. Но более всего сил я потратил на рекламу, на розыски тиража, на извлечение нескольких сот (около 600) экземпляров со склада Академкниги и на их рассылку.

Рекламка была сделана красиво, на хорошей бумаге, только вот в аннотации вместо Калининградский университет (где читался курс лекций по физике ионосферы) было напечатано Калининский, и я на всех рассылаемых экземплярах вручную исправлял Калининский на Калининградский, раскладывал по конвертам, надписывал их и рассылал по всем известным и малоизвестным геофизическим конторам и персонам.

На этом, кажется, эпопея с книгой закончилась: мы с Б.Е. сделали всё от нас зависевшее и теперь уже были не в состоянии повлиять ни на полезность, ни на популярность нашего сочинения…

12 июня – 24-я годовщина нашей с Сашулей свадьбы. Год осталось дотянуть до серебряной. Дотянем?

День солнечный, но холодный, с прозрачным – осенним воздухом, ощутимый северный ветер, температура воздуха плюс 12—15 градусов. Тем не менее мы с Сашулей, Митей и Мишей поехали в Зеленоградск загорать. У моря свежесть особенно ощущалась. На основном пляже было почти пусто, народ весь забился в «сковородки» – защищённые от ветра песчаные углубления среди низких дюн, поросших мелким сосняком.

Нашли и мы себе ямку на стыке пляжа и сковородок, где ляжешь – ветра нет, солнышко печёт, загорать чудесно, а сядешь – ветерок освежает вместо купания. Никто и не купался. Мы тоже, разумеется.

Вечером явился единственный гость (никого не приглашали) – Серёжа. Один. Они теперь с Людой порознь к нам приходят. Люда чаще. Серёжа совсем редко. Он теперь больше в Ленинграде пропадает, в командировках как бы. Люда говорила, что его подруга уже сюда приезжала, Серёжа ей Калиниград показывал, чуть ли не на кафедру водил, с Кшевецким знакомил, вроде бы и к нам с ней собирался… Но не рискнул.

Если Люда всем, касающимся её беды, делится с Сашулей, то Серёжа мне – ни слова о своём новом счастьи, и я ему вопросов на эту тему не задаю. Нет желания.

15 июня приехала Ирина – сдала сессию досрочно, одна четвёрка – по политэкономии, остальные пятёрки. Тётя Тамара рассказывала, что, по словам Иринки, на экзамене политэкономша её спросила:

– Вам Ужгин кто приходится?

– Муж.

– Ну и олух он у Вас.

Довёл он, видать, её своими спорами и пререканиями.

Дима на сессию вышел, хвосты подтянул, сдал два экзамена, и два ещё осталось. А Иринка ему своих забот навесила. Потеряла какую-то методичку, ей обходной не подписали из-за этого и направление на практику не выдали. Так она всё это утрясти Диме поручила и укатила домой – устала, мол.

18 июня были всем семейством на заставе, янтаря нет, хоть и дул накануне приличный западный ветер. Вода ледяная.

Смотрим футбол, чемпионат Европы. Впервые транслируют все матчи. Красота. Голы хорошие забивают. Герои этого чемпионата – голландцы. Гуллит, Ван Бастен, братья Куманы.

19 июня ездили с Митей на мотоцикле на заставу в расчёте на то, что янтарь подошёл. Но расчёт не оправдался. Зато подошли с моря какие-то сверхнизкие облака, клочьями стелились, цепляясь не то, что за деревья – за землю! Удивительная картина. А от моря отъехали километров десять – ясно, никаких следов облачности.

С 24 июня я ушёл в отпуск. В этот день мы с Сашулей смотрели «Фанни и Александр». Сашуля недоумевала:

– Зачем этот секс? У меня эти кадры вызывали чувство протеста!

– Ну, ты даёшь! Это с непривычки. Вот ведь сцена порки мальчика у тебя, наверное, протеста не вызвала? Тот факт, что это показано? А это же жестокость, в сущности, ужасное зрелище! Каково наше воспитание: эротика на экране вызывает протест, а насилие – нет.

– Но зачем это нужно в фильме? – продолжала недоумевать Сашуля.

– Затем же, зачем и порка Александра, чтобы ярче противопоставить эти два мира: весёлую жизнелюбивую греховность одного и злобную, хоть и внешне набожную греховность другого. Бергман симпатизирует первому, и, думаю, намерен уверить зрителя, что в первом случае это богоугодная греховность, если так можно выразиться.

27 июня мы с Митей ездили на мотоцикле на 18-й километр Балтийского шоссе к лодочной станции с целью опробовать нашу собственную резиновую лодку («Омегу»), которую я приобрёл-таки, наконец, этой зимой (давно собирался) и даже зарегистрировал, приобретя официальный статус судоводителя маломерного судна и получив соответствующий билет.