Записки рыболова-любителя. Часть 5. Поход за демократию - Александр Намгаладзе

– Я и так днём всё время засыпаю, ночью потому что не сплю, – продолжала всхлипывать, но уже не так бурно Ирина.

Люба с Андрюшкой тем временем вышли вслед за нами из метро и прогуливались неподалёку по цветочному базару. Я повёл Ирину к ним.

– Видали, что моя дочь вытворяет? Представляю теперь, каково её мужу с ней, если она с любимым папочкой себе такие фокусы позволяет, заставляет за ней как за курицей носиться.

– Вот я Андрюшке и говорю: не вздумай жениться! – сказала Любка. – Женишься – не знаю, что с тобой сделаю.

– А чего ты его с собой сюда притащила? Ему ведь некогда сейчас по Сестрорецкам разъезжать – заниматься надо.

– Да он в Сестрорецк и не поедет. Просто я захотела, чтобы ты ему наставления прочитал.

– Наставления я ему уже читал по телефону. Могу повторить. О том, что будет после армии, когда вернёшься, – сейчас не думай. Сказано, ведь: «Не заботьтесь о завтрашнем дне, завтрашний день сам о себе позаботится». Или как Жванецкий перефразировал: «Товарищи, давайте переживать неприятности по мере их поступления». Вернёшься, и будет ясно – на третий курс тебе идти или снова на второй. А сейчас надо сдавать сессию хотя бы заради испереживавшихся за тебя родителей. Обещаешь?

Андрюшка кивнул головой.

– И в армии права не качай, терпи, там за справедливость бороться бессмысленно, понял?

Андрюшка опять кивнул головой.

– Ну, вот и все мои наставления. Можешь быть свободным.

Мы расцеловались, и я отпустил его с Богом. Любу я отправил купить цветочки для тёти Тамары, пока мы с Ириной повыясняли – поедет она в Сестрорецк или нет.

– Так, что, Ирина, с чем связана твоя истеричность? Опять у вас с Димой нелады? Почему нужно было Михалыча в Ленинград вызывать? Что же это вы до сих пор так и не научились в своих проблемах самостоятельно разбираться!

Отвечала Иринка сбивчиво, не успокоившись ещё окончательно, но ничего особенно нового я от неё не услышал, разве что будто Дима себе по пьянке вены резал якобы из-за неё, что это при Михалыче было, но Михалыч мне ничего такого не говорил.

Про остальное всё я в общем-то знал. Диме якобы угрожала армия (а, может, и не угрожала, Иринка этого даже не знает наверняка: то ли в самом деле так, то ли он ей просто голову морочит, ему ведь соврать ничего не стоит, он всё время врёт), и потому он запил (это же говорил Михалыч), учёбу опять забросил, но от армии его освободили, сейчас он вроде бы занимается, но хвостов у него много, неизвестно ещё – выйдет ли на сессию… Отец его, Михалыч, его совершенно не знает и не понимает…

– Ирина, так я тоже не пойму, ты из-за чего переживаешь: из-за того, что его в армию не забрали? По твоим словам вы друг другу только страдания причиняете, сколько раз уже о разводе заговаривали, так тогда что ты на него злишься, что он учёбу забросил? Ну, в армию заберут – или забрали бы – тебе же только легче бы стало, не мешал бы тебе самой заниматься. Или отчислят если – ну, вернётся в Калининград, будет Мишу няньчить, у него это хорошо получается, и тебе легче, и нам, особенно маме, легче – чего же тут переживать?

– Ну, а дальше-то что, если его отчислят? Что же это у меня за муж будет такой непристроенный?

– Это его дело, в конце концов. В ансамбле будет играть, например, чем не дело? Там не меньше можно заработать, чем в медицине, скорее больше. Я думаю, что проблема не в том, что потом будет, а в том, как сейчас вашу семью сохранить. У вас хоть какие-то остатки тёплых чувств друг к другу сохранились?

– Сохранились.

– Вот вцепитесь в них, держитесь за них, сохраняйте их, укрепляйте их – это самое главное. Остальное всё ерунда, мелочи.

– Какие же это мелочи, если я, например, в общежитии на кухне ужин готовлю, а он в это время в чьей-то компании на этом же этаже пьянствует, песни распевает? Что люди подумают? Хороша семейка!

– Ты же сама его компаний избегаешь! Считай, что люди подумают: вот семья какая – каждый при своём деле, и друг на друга не обижаются. А вот когда ты к девочкам ночевать убегала, а он туда ломился, тебя заботило, что люди подумают? Похоже, что не очень. А зря. Или вот сейчас – я за тобой тут носился. Не видно было, чтобы тебя волновало, что люди подумают. К мужу претензии предъявлять за тобой не залежится, а сама-то ты безгрешна, что ли? Одна истеричность твоя чего стоит! Да я бы от такой жены давно сбежал, как ещё Дима тебя терпит!

Подошла Любка с цветами и подключилась к разговору:

– Ирина! Мужчине надо свободу давать, они без этого не могут. Подумаешь, у приятелей задержался! Что ему – с тобой только рядом сидеть и на тебя любоваться?

– Это у неё идеал такой: она сидит перед телевизором и вяжет, а рядом муж. И ещё вкусненького чего-нибудь поесть.

– Да ты, Ирина, мещанка настоящая! Так нельзя.

В Сестрорецк Ирина согласилась всё-таки поехать, и разговор продолжался в электричке. Мы с Любкой вдалбливали моей дочери, что мужьями в наше время не бросаются, что у Димы, конечно, прорва недостатков, но и у неё самой их хватает:

– Как, скажи, я ему могу нотации читать, если он в любой момент мне может возразить: воспитывайте лучше свою собственную дочь – и будет прав! Наконец, у вас сын, с которым у него хороший контакт. О сыне-то ты думаешь или нет? Родила, не подумавши, и дальше так же собираешься? На маму надеешься?

В Сестрорецке у Бургвицев за обедом распили Любкину маленькую. Иринку, разумеется, оставили в покое, отвечали тёте Тамаре на её расспросы, сами расспрашивали про их жизнь, про дяди Вовино здоровье – слава Богу, неплохо сейчас, тьфу-тьфу!

На обратном пути в электричке опять наставляли Ирину, нам почти не возражавшую и не оправдывавшуюся. Люба вышла на Ланской, мы с Ириной простились в метро у Финляндского.

464. Мы не пашем, не сеем, не строим

Закончив с Б.Е. читку корректуры, я позвонил в редакцию и узнал, что реклама будет готова только 2 июня. В Москву, следовательно, ехать сейчас отсюда, из Ленинграда, как я планировал, не было теперь смысла. Я поехал в железнодорожные кассы предварительной продажи на канале Грибоедова и, к своему удивлению, взял билет до Калининграда на следующий день, то есть на 26 мая.

Приезжаю домой, открываю дверь в квартиру и вижу такую картину: рыдающая старушка со 2-го этажа из нашего подъезда, взъерошенный Митя и Сашуля о чём-то дебатируют. Выясняется: Митя оттолкнул старушку, вырываясь от неё, и она лицом ударилась о перила. А схватила она его за то, по её словам, что он нарочно в квартиру ей позвонил (или хотел позвонить) и бросился бежать.

Такие шутки – любимое развлечение Вовы Прокопьева, а, поскольку он к Мите ходит, и Мите за него доставалось. Митя же объяснял ситуацию так: он спускался по лестнице и был как раз около квартиры старушки, когда сверху его позвала мама. Он бросился обратно наверх, а в это время старушка выглянула из двери своей квартиры. Когда же он снова спустился вниз, старушка караулила его на площадке, схватила его за руку, Митя вырвался, а старушка ударилась о перила.

Как ни оправдывался Митя, как ни уверяла Сашуля, что шуток со звонками он никогда не устраивает, старушка стояла на своём и была безутешна. Похоже, что и звонка-то никакого не было, просто увидев убегающего от её дверей Митю, она уверилась, что застала его на месте готовившегося преступления.

– А ты что вырываться-то стал? – строго спросил я Митю. – Так ведь и покалечить человека можно!

– Ты же знаешь, я не люблю, когда меня хватают!

– А если бы покалечил?

– Я не подумал об этом, как-то само собой получилось.

– Не подумал! Надо думать.

У старушки никаких следов ушиба видно не было, но причитала она очень горько, грозилась вызвать скорую, чтобы видели, что с ней наш сын сделал. Я не выдержал и высказал ей своё замечание:

– А Вы не хватайте хулиганов за руки, видите, как это опасно!

Сашуля посоветовала мне помолчать лучше и повела старушку домой, обещая сделать ей компресс и наказать хулигана.

Ох, дети, дети! То одна, то другой сюрпризы преподносят.

На следующий день, 28 мая, была суббота. Митя сдал последний экзамен за седьмой класс, я прошёл техосмотр, и после обеда мы с ним ездили на мотоцикле под Головкино, ловили на канале с шести до девяти вечера. Поймали одну плотву, одну густеру, одного окуня и десятка два ершей.

За год Митя вышел в отличники, но в последней четверти ему угрожала четвёрка… по географии! Причём в году уже была одна четвёрка по географии за четверть. По географии!!

– Митя! Позорник! Как ты умудрился? С шести лет по картам целыми днями ползал, всех взрослых за пояс затыкал в географические игры, и вдруг – на тебе!

– Да у меня две четвёрки за контурные карты – за грязь и одна пятёрка. А вызывать – не вызывают.

– Ты, наверное, выпендриваешься перед учительницей, вот она и ставит тебе четвёрки, чтобы не задавался.