Ужас на поле для гольфа. Приключения Жюля де Грандена (сборник) - Сибери Куинн

– Нет, – успокоил его я. – Она кажется немного уставшей… но нет, конечно, ничего такого, что не может быть исправлено легким укрепляющим, зарядкой и хорошим отдыхом.

– О! – он облегченно кивнул. – А я в последнее время немного волнуюсь.

Вы знаете, мы не всегда были богаты. Еще пару лет назад были бедны как церковные мыши – на бедной земле, к тому же. Но внезапно везде вокруг наших мест обнаружилась нефть. Мать донимала меня – и я начал бурение. Вскоре мы обнаружили фонтанирующую скважину.

Адриенна преподавала в школе, пока мы не разбогатели. А вскоре они с молодым адвокатом Рэем Кифером решили обручиться.

Рэй – хороший, честный парень. Имел прекрасную практику в районе Бартлсвиля, создал собственную фирму за границей во время войны и теперь, скорее всего, будет избираться в законодательное собрание. Но когда наши доходы возросли до трехсот долларов в неделю, мать сказала, что он – не очень подходящая партия для нашей дочери.

Споры матери с Адриенной были бурными и тяжелыми, я старался оставаться нейтральным, насколько это возможно. Мать настаивала на отсрочке свадьбы, Адриенна хотела поскорее выйти замуж. В результате они пришли к компромиссу: Рэй остается дома и работает, а мы на год уезжаем в Европу, посмотреть мир. «Путешествие охолонит ее», – сказала мать.

Адриенна получала письма от Рэя на каждой остановке и сразу же отправляла ответы, пока мы не приехали сюда. Сейчас, кажется, ее не волнует ни Рэй, ни что другое. Она не отвечает на его письма, иногда даже не утруждает себя открыть их и ходит, как лунатик. Мы беспокоимся… Вы уверены, что это не чахотка или что-то в этом роде, док?

– Не волнуйтесь, мсье, – ответил за меня де Гранден. – Мы с доктором Троубриджем позаботимся о молодой особе. Будьте уверены, мы вылечим ее. Мы…

Два выстрела, друг за другом, раздались снаружи, прервав его речь. Мы помчались к выходу и встретили в коридоре тяжело дышащего егеря.

– Le serpent, le serpent! – кричал он, подбегая к Биксби. – Ohé, monsieur, un serpent monstrueux, dans le jardin![23]

– Что вы сказали, змея в саду? Где? Большая? – выпытывал у него де Гранден.

Парень растопырил руки во всю ширину, даже вытянул пальцы для увеличения пространства.

– Большая, огромная змея, мсье, – задыхался он. – Больше, чем боа-констриктор в Парижском зверинце – десять метров, как минимум!

– Pardieu, змея в тридцать футов? – недоверчиво выдохнул де Гранден. – Ну, mon enfant, пойдемте, покажите нам место, где вы видели это зоологическое чудовище.

– Здесь, она была здесь – я видел ее собственными глазами, – взволнованно говорил тот, указывая на маленькую рощу вечнозеленых растений близ стены château. – Смотрите, мои выстрелы срубили кустарники, – он махнул рукой в сторону нескольких сломанных картечью сучьев на кустах.

– Здесь? Mon Dieu! – пробормотал де Гранден.

– Ха! – Биксби сунул себе в рот знатную щепотку жевательного табака. – Если ты не перестанешь употреблять деревенского бренди, то скоро увидишь и розовых слонов на насесте. Тридцатифутовая змея! В этой стране? Да эдакие не вырастают и у нас в Оклахоме! Пойдемте, господа, укладываться в постели! Змея этого парня вышла не из дыры в стене, а из горлышка его бутылки!

4

Госпожа Биксби, приятная женщина с тусклыми глазами и крашеными волосами, отпустила нам минимум своей любезности за завтраком на следующее утро. Врач из Америки, очевидно, не имевший модной практики у себя дома, и малорослый иностранец со страстью к старым книгам, не представляли ценности в ее мире, где все имело свою стоимость. Биксби была молчалива с незнакомцами при смущенном безмолвии подкаблучника-мужа, и мы с де Гранденом, не предприняв попытки наладить застольную беседу, после завтрака незамедлительно ретировались в библиотеку.

Моя работа состояла, по большей части, в вытаскивании с высоких полок древних томов в потертых переплетах и укладывании их на столе перед моим коллегой. После одной или двух попыток прочитать их, я оставил это: написанные на старофранцузском либо на церковной латыни, они были так же непонятны мне, как и индейцу из племени чокто.

Маленький француз, однако, набросился на разваливающиеся тома как гурман на трапезу, делая пространные замечания, неистово кивая, если что-то в книгах подтверждало его теории, и одобрительно бормоча свои «Morbleu!» или «Pardieu!».

– Друг мой Троубридж, – он поднял глаза от пыльного тома и уставился на меня немигающими глазами, – не время ли вам осмотреть нашу красавицу-пациентку? Пойдите к ней, друг мой, и, с ее согласия или несогласия, приложите стетоскоп к ее груди, а в это время, осмотрите ее тело на предмет синяков.

– Синяков? – эхом отозвался я.

– Точно, точно, именно так! – ответил он. – Синяков, сказал я. Имеет это значение, или не имеет, но если они существуют, я желаю знать о них. У меня есть гипотеза.

– Что ж, хорошо, – согласился я и пошел за своим стетоскопом.

Я едва ожидал найти Адриенну Биксби в постели, хотя она и не была за завтраком, – ведь сейчас уже около полудня. Я постучался в дверь.

– Ш-ш-ш, мсье le docteur[24], – прошептала горничная в ответ на мой стук. – Мадемуазель все еще спит. Она ослаблена, бедняжка.

– Кто там, Роксанна? – раздался сонный ворчливый голос Адриенны. – Велите всем уходить.

Я вставил ногу в дверь и мягко сказал горничной:

– Мадемуазель больна тяжелее, чем думает. Необходимо, чтобы я произвел осмотр.

– О, доброе утро, доктор, – промолвила девушка, когда я протиснулся мимо горничной и приблизился к кровати. Ее глаза беспокойно расширились, увидев стетоскоп в моей руке. – Что случилось? Со мной что-то серьезное? – спросила она. – Сердце? Легкие?

– Мы еще не знаем, – уклончиво ответил я. – Очень часто признаки, казавшиеся незначительными, становятся весьма важными; наоборот, серьезные поначалу симптомы иногда ничего не значат. А теперь просто откиньтесь назад, я быстро закончу с этим.

Я приложил инструмент к ее худой груди и, слушая ускоренное биение ее здорового молодого сердца, быстро оглядел ее тело от линии ребер до воротника ночной рубашки.

– О, о, доктор, что такое? – тревожно вскрикнула девушка, поскольку я отшатнулся так резко, что один из заушников выпал из моего уха. Над ребрами вокруг всего тела молодой девушки извивалась мертвенно-бледная спиралевидная отметина – словно тело перетягивали тяжелой веревкой.

– Как вы получили эти синяки? – спросил я, укладывая стетоскоп в карман.

Краска бросилась к ее щекам и шее, но глаза были честны, и она ответила просто:

– Я не знаю, доктор. Это – что-то необъяснимое. Когда мы приехали сюда в Бруссак, я была такая же, как всегда; но спустя три недели, по утрам я чувствую себя словно выжатый лимон. Я рано ложусь спать, и сплю долго днем, но никак не могу полностью выспаться. На моем теле начали появляться эти синяки. Сначала они показались на запястье и выше локтя, потом появились вокруг талии и на плечах. И каждое утро я вижу, что они увеличиваются. Потом… потом… – она отвернулась, и слезы хлынули из ее глаз. – М-мне стало неинтересно то, что раньше радовало… О, доктор, лучше умереть! Я не вижу смысла, я…

– Ну-ну, – успокаивал ее я. – Я понимаю вас, понимаю, что вы утратили интерес к жизни. Но все восстановится, когда вы вернетесь в Оклахому, дитя мое.

– О, доктор, мы действительно возвращаемся? Я вчера спросила мать, и она ответила, что папа арендовал это место на год, и мы должны остаться здесь до окончания срока аренды. Вы полагаете, она передумала?

– Ну, мм… в общем… – замялся я, – быть может, вы не сразу покинете Бруссак, но вспомните поговорку о Магомете и горе. Предположим, что если ввезти чуть-чуть Оклахомы во Францию?

– Нет! – Она энергично покачала головой, и ее глаза вновь наполнились слезами. – Я не хочу, чтобы Рэй приезжал сюда. Это злое место, доктор. Оно заставляет людей забыть все, что они когда-то любили и лелеяли. Если он приедет сюда, то сразу забудет меня…

И она залилась слезами.

– Ну-ну, ладно, – успокаивал я ее, – посмотрим, не прислушается ли ваша матушка к медицинскому совету.

– Мать не слушает ничьих советов…

Она продолжала рыдать, а я тихо затворил дверь и поспешил к де Грандену рассказать об этом.

5

– Cordieu! – взволнованно воскликнул де Гранден, выслушав мой отчет. – Синяки? Синяки на этом белом теле, а до этого на руках? Nom d’un nom! Друг мой, интрига разворачивается! Что вы об этом думаете?

– М-мм… – я вспоминал давно забытые статьи из «Медикал таймз». – Я читал о стигматах, появляющихся на телах пациентов. Их обычно связывают с изнуряющей болезнью и определенным настроем, экстазом религиозного пыла, или…

– Ah, bah! – прервал он меня. – Друг мой Троубридж, вы не измерите меркой ветер, и не взвесите весами мысль! Мы столкнулись с чем-то необъяснимым, а не с клиническим случаем, если я не ошибаюсь.