Обманщик и его маскарад - Герман Мелвилл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А как другие лицемерные попрошайки поступают со своими конечностями? Достаточно легко увидеть, как они подсажены или подвязаны.
– Значит, это очевидное надувательство?
– Для проницательного взора, – последовал ответ, сопровождаемый жутковатой ухмылкой.
– Итак, где же Гинея? – спросил человек в сером. – Где он. Давайте снова найдем его и безоговорочно опровергнем эту клеветническую гипотезу.
– Сделайте это! – воскликнул одноглазый мужчина. – Я бы и сам не прочь найти его и соскрести пальцами краску с его щек, как лев, оставляющий на кафирском охотнике следы своих когтей. Раньше мне не позволяли прикоснуться к нему. Да, отыщите его, и тогда я оставлю от него только пух и перья.
– Вы забыли о том, что сами помогли бедному негру высадиться на берег, – обратился молодой священник к человеку в сером.
– Да, я забыл; вот незадача! Но послушайте, – обратился он к другому собеседнику. – Думаю, что я и без персональных доказательств смогу убедить вас в ошибке. Подумайте, разумно ли предполагать, что хитроумный человек, способный сыграть роль презренного попрошайки, о котором вы говорили, – разумно ли, что он приложил такие усилия и пошел на такой огромный риск ради нескольких медяков, полученных за все его труды?
– Это неопровержимое доказательство, – заявил молодой священник и вызывающе посмотрел на человека с деревянной ногой.
– Эх вы, простаки! Вы думаете, что деньги – это единственный мотив для усилий и риска, для обмана и предательства в этом мире. Сколько денег выручил дьявол за соблазнение Евы?
С этими словами он повернулся и заковылял прочь, по-прежнему с нестерпимой ухмылкой на лице. Человек в сером немного постоял, глядя ему вслед, потом повернулся к своему спутнику и сказал:
– Это дурной и опасный человек; таких людей нужно осаживать и ставить на месте в любой христианской общине… Значит, это он заронил в вас зерно сомнения? Мы должны запирать свой слух от недоверия и держать его открытым только для веры.
– Если бы сегодня утром я вел себя в соответствии с вашим принципом, то избавил бы себя от моих нынешних чувств. Один одноногий человек вдруг получил такую зловещую власть, что одно-единственное кислое слово из его уст стало закваской для общего брожения. Я собственными глазами видел, как дружелюбное расположение многочисленной компании внезапно сменилось на нечто противоположное. Но, как я упоминал, для меня его злые слова ничего не значили ни тогда, ни сейчас; они возымели эффект лишь в промежутке, и это озадачивает меня.
– Не беспокойтесь. Дух недоверия воздействует на человеческие умы, как это происходит с определенными ядами; этот дух может проникать в их разум и в течение того или иного времени находиться там в дремлющем состоянии. Но тем более прискорбным становится его окончательное проявление.
– Это тревожный вывод. Поскольку этот пагубный дух только что возобновил своего пагубное воздействие на меня, то откуда мне знать, сколько продлится его проклятье?
– Нельзя знать точно, но вы можете бороться с ним.
– Как?
– Подавляя малейшие признаки недоверия, которые могут возникнуть в будущем при любых провокациях.
– Так я и сделаю, – потом, после некоторого размышления: – Конечно, я виновен в том, что пассивно стоял в стороне, пока одноногий распространял свою заразу. Моя совесть служит упреком. Бедный негр… вы время от времени встречаетесь с ним?
– Не часто, хотя в иные дни мои деловые поездки проходят недалеко от его нынешнего убежища. Тогда наш четный Гинея, благодарная душа, приходит повидаться со мной.
– Значит, вы являетесь его благодетелем?
– Благодетелем? Я бы так не сказал. Но я хорошо знаю его.
– Примите эту скромную лепту. Передайте ее Гинее, когда в следующий раз встретитесь с ним. Скажите, что это дар от человека, который твердо верит в его честность и искренне сожалеет, что хотя бы на короткое время усомнился в ней.
– Я принимаю ваш дар. Кстати, поскольку вы проявили такое милосердие, не откажетесь ли вы внести небольшое пожертвование в пользу «Приюта для вдов и сирот семинолов»?
– Я не слышал о таком заведении.
– Оно открылось лишь недавно.
После некоторой паузы священник нерешительно сунул руку в карман, но потом, уловив нечто в выражении лица своего спутника, пытливо и едва ли не тревожно пригляделся к нему.
– Ах, да, – робко произнес тот. – Если изощренное проклятье недоверия, о котором мы только что говорили, начинает работать так быстро, то мой призыв пропадает впустую. До свидания.
– Нет, – горячо возразил священник. – Вы несправедливо судите обо мне; вместо того, чтобы потакать нынешним подозрениям, я возмещаю обиды за прошлые. Вот кое-что для вашего приюта. Это немного, но каждая капля полезна, не так ли? Разумеется, у вас есть документы?
– Разумеется, – человек в сером извлек блокнот и карандаш. – Давайте запишем имя и сумму пожертвования. Мы опубликуем все имена. А теперь позвольте мне рассказать короткую историю о нашем приюте и о ниспосланной провидением случайности, когда он был основан.
Глава 7. Джентльмен с золотыми пуговицами
В одном из интересных моментов повествования, когда интерес и настоятельность момента требовали особых усилий от рассказчика, другой человек отвлек его и слушателя от истории. Этот человек с самого начала находился рядом, но до сих пор, судя по всему, на него не обращали внимания.
– Прошу прощения, – сказал он и выпрямился. – Здесь есть еще один, кто может существенно дополнить вашу историю. Не обижайтесь на мое вмешательство.
– Разумеется: долг прежде всего, – последовал добросовестный ответ.
Незнакомец обладал каким-то непреодолимым обаянием. Он стоял поблизости в расслабленной позе, однако его взгляд отвлек человека в сером от увлекательной истории. Обстоятельное изящество его манер, подобное лиственному вязу, стоявшему посреди луга, манило косаря отложить в сторону свои снопы, и обратиться за милостыней к его тени.
Но, хотя это качество нередко встречается среди людей и имеет общий смысл во всех наречиях, в незнакомце оно проявлялось с такой удивительной силой, что он казался пришельцем из далекой страны. Подобная добродетельность, в сочетании с немалым состоянием и жизненным опытом, вероятно, свидетельствовала о том, что он редко переживал физические или нравственные страдания, – а возможно, сама его натура противостояла таким обстоятельствам или вообще исключала их. Что касается остального, то на вид ему было от пятидесяти пяти до шестидесяти лет, но он был высоким, розовощеким, где-то между дородным и толстым по комплекции, с выражением оживленной доброжелательности на лице, – наперекор времени и месту, не
