Народный герой Андраник - Г Гарибджанян

Армянская библия писалась кровью и слёзами, под испуганный плач детей, при зареве горящих сёл. В ней только страдания — горькие повести о поругании храмов, об обесчещении жён и дочерей, о мучениях мужей, о разодранных надвое детях.

На каждой странице — кровь и слёзы.

Оттого она драгоценна. Она блещет рубинами и алмазами, так как каждая капля крови и слёз превратились в благородные камни. К этим камням, как к святыням, потомки будут прикасаться с благоговением.

У каждого народа есть родное сердцу имя. Оно произносится с гордостью и покрывает многие недостатки потомства.

Лучшую, многострадальную, но полную великих ожиданий и надежд на светлое будущее страницу армянской библии украшает имя Андраника.

Армянский Илья Муромец по силе и духу. Как и тот мужичок, тридцать лет сиднем сидевший, Андраник вышел из родной земли и воплотил в себе извечную правду народную.

Мир с удивлением взирает на него.

Турки со страхом. Он для них большой страшный зверь, промчавшийся по Турции и оставивший на своём пути только трупы башибузуков.

Да, зверь, но с врождённым чувством материнства. Он, как львица за детей своих, боролся за родной народ и оставлял на поле битвы реки турецкой крови не из чувства кровожадности, а мстя за поруганную Армению, за кровь, пролитую ею в течение многих веков.

При имени Андраника армянин озаряется надеждой. В руках богатыря меч избавления Армении, и рука не дрогнет и не выпустит меча.

Богатыри родятся в годину особенно тяжёлых испытаний народа, а умирают только с памятью об этом народе.

Так и имени Андраника суждено существовать вплоть до исчезновения следов воспоминаний об Армении, в истории будущих неведомых народов.

В богатыре Армении, как в отшлифованном алмазе, горят яркими красками веками созданные черты народного духа. Всё, что есть лучшего в армянском сердце, — всё воплощено в образе Андраника. Вокруг его имени сплетаются легенды, его воспевают в воинственных песнях, важнейшие события связываются с ним. Ещё при жизни он приобрёл вечную славу.

За что?

За то, что в нём слилась воедино вся Армения.

Вся жизнь его — страдание. Вся жизнь его — борьба. Цель всего его существования — освобождение родного народа. Страдания его закаляли для борьбы за освобождение.

И вот, когда богатырь почувствовал в себе силу, когда сознал, что борьба в выбранный момент должна привести к освобождению, — он показал чудеса храбрости и отваги.

Меч действительно не выскользнул из рук Андраника. Его крепко держал верховный вождь Армении, волею народа поставленный. Звон его стали разносился по ущельям гор и возбуждал силы в испуганных резнёю беглецах и призывал их к борьбе за близкое освобождение.

Андраник свершил богатырское дело, удивив весь мир. Но он не претендует на высокое официальное положение, не ищет прославления своего имени, а только требует, горячо требует внимания цивилизованного мира к истерзанной Армении.

Личное «я» славного из сынов Армении прячется за маленькое «я» слуги родного народа.

Ничего для себя, но всё, что есть — для родной страны и его народа. В великом мужестве кроется величие духа.

Эта черта одна из драгоценнейших армянского народа.

— К общему счастью нести своё личное.

— В складах величия Армении терять своё «я».

Андраник — во Владикавказе.

Граждане-армяне чествуют своего вождя.

И мы вместе с ними кланяемся дорогому гостю.

Приветствуем богатыря.

ФЕОД. СМИРНОВ «Терек»44 (Владикавказ), 1916, 10 августа.

ИЗ СТАТЬИ А. ЧОПАНЯНА ОБ АНДРАНИКЕ

1927 г.

Неожиданная, преждевременная смерть, которая на далёкой чужбине унесла жизнь нашего обожаемого, до мозга костей животрепещущего, до мозга костей порывистого и одухотворённого Андраника, является потрясающим несчастьем для всей нашей нации. Ушёл от нас человек, обладавший редкой моральной красотой. Ушёл от нас навсегда великий армянин. Угас великий человеческий образ.

.В последний раз мне пришлось провести вместе с ним несколько часов. Он был, как в лучшие дни жизни, в бодром и весёлом настроении. (Я слушал его) искромётные, умные изречения, вдохновенную бурную речь, в которой отражалась его постоянная пламенная заинтересованность в коренных вопросах национальной жизни.

Тогда я был уверен, что трагический конец надолго отсрочен. Увы! Судьба вынесла свой приговор иначе. После того, как мы в последний раз услышали его величавый и благородный голос на собраниях в некоторых больших американских городах, нам приходится сделать над собой огромное усилие, чтобы примириться с чудовищной мыслью, что наша нация отныне осиротела, потеряв храброго Андраника, воплощавшего в себе все её лучшие черты.

Что мы можем написать под тяжестью глубоких переживаний, вызванных этой печальной вестью, об этом угасшем образе, о его богатой и блистательной жизни, что бы не было несовершенным? Завтра, да и при жизни будущих поколений будет написано много томов, в которых будут обобщены и анализированы страницы его жизни, зафиксированы и объяснены все черты его облика, как военное назидание для нашей грядущей молодёжи.

.Агаси, воспетый Абовяном, Давид-Бек, эпический образ которого создал Раффи, герои нашего времени — Зейтуна, Сасуна, Карабаха — Жирайры, Мурады, Мхо, Шагены, Аветисяны, Серобы, Георги, Екаряны, Чангаляны и много им подобных олицетворяют

погромы, воплощали в себе мстительный дух племени, принесший успокоение

истомлённому праху мучеников, душевную мощь, в которой отразился луч света в душераздирающем эпосе мартирологии целого народа.

.Они, эти отважные воины, выполнили свою славную роль: они спасли честь армянского народа, стёрли сажу с чела народа, который целовал и лизал свои цепи и уничтожался как стадо баранов.

Среди сонма этих армянских храбрецов наиболее популярным стал Андраник; он был и самым великим своей прозорливостью и гибкостью, разносторонностью и блеском черт, составляющих его моральный облик. Со времени Хримяна Айрика45, в наши времена, не было второго другого армянина, который был бы любим всем народом столь же глубоко, инстинктивно, беззаветно, как Андраник. Природа наградила его как и Айрика, мужественной и обаятельнейшей красотой и даром воздействовать на душу людей, владеть их сердцами, вести за собой целый народ. Он стал обожаемым зинвором-военачальником в годину повстанческих движений; как повелитель и начальник был строг, но справедлив, вспыльчив, но мягкосердечен; и совершенно чист, искренен, бескорыстен, верен.

Хотя он и получил элементарное образование, но обладал прирождённым даром народной мудрости. Его речь, как и Айрика, была естественной, пламенной, волнующей, проникающей в самое сердце людей. Его обаятельной личностью, неподдельной теплотой его речи следует объяснить, что ему удалось собрать среди армян Англии, в сотрудничестве с некоторыми патриотами колонии, наибольшую сумму пожертвований (на обмундирование для армянских войск), когда-либо собранных здесь, а также осуществить среди армян Америки при сердечном и большом содействии наших товарищей из крестьянско-демократической партии, особенно же благодаря глубокой симпатии к его личности, сбор крупнейшей суммы, когда-либо там собранной, в «Фонд Спасения» для общенациональных нужд.

Наш народ любил Андраника, ибо видел в нём волшебное зеркало, в котором отражались в увеличенном и блестящем виде его собственные наиболее благородные черты.

После Сасунского восстания 1904 года, на организацию которого столь бессмысленно толкнули его женевские начальники, связывавшие с ним свои иллюзорные надежды, и которое, несмотря на храбрость зинворов и его руководителя, имело трагический конец, в обстановке отсутствия какого-либо европейского вмешательства Андраник убедился в бездарности политиканов дашнакской партии, и с тех пор начались разногласия между ними и Андраником.

В 1907-м на Венском съезде (партии Дашнакцутюн) он протестовал против принятия «Кавказского проекта», т. е. против того, чтобы Дашнакцутюн невозбранно и открыто слилась с антицарскими русскими социалистическими партиями. Когда же эту программу приняли, он протестовал и ушёл без шума, громко не заявляя о своём уходе из Дашнакцутюн, ушёл без оглядки и в течение ряда лет прожил в Болгарии отшельником. Он был одним из, увы, немногих армян, которые признали опасным соглашение, заключённое между Дашнакцутюн и Иттихатом с Итилафом46.

Он не поехал в Константинополь аплодировать турецко-армянскому «братству» и восклицать: «мы — османцы», а остался в своём болгарском уголке. Когда же вспыхнула Балканская война, он, много лет пользовавшийся гостеприимством Болгарии, возглавил дружину молодых добровольцев — болгарских армян, как всегда, верный своему призванию и неизменному идеалу, одержал победы, украсив своё чело новыми лавровыми венками.